Пробелы в образовании.

— Пиздец, — резюмирует Мирон, глядя на Диму одновременно с ужасом и уважением, как отставной ктулхист, случайно пробудивший Повелителя во время отпуска на Черном море. — Что ты там с ней делал? Отвечаю, у меня стакан в руке треснул от этого ультразвука… — Не от ультразвука, Мирон, а от зависти, — Хинтер поучительно поправляет трусы и падает на свободный стул, максимально широко расставляя ноги — поза классического альфа-самца, рядом с которым отстойно сидеть в маршрутке. — Слишком сильно кулак сжал. — Да иди ты. Я серьезно. Она так визжала, я, блять, правда переживал, что ты там с ней, бедной, делаешь. — Трахаю ее, — Дима небрежно пожимает плечами и открывает холодное, покрытое испариной пиво о край кухонного стола; расслабленный, довольный собой, ленивый. Делает глоток — кадык вверх-вниз. Смотрит на Мирона снисходительно, говорит с расстановкой: — Сначала куни, потом, когда совсем намокнет, в пилотку, а на десерт в тугую попку… — На десерт? — Мирон, наклоняясь, похабно двигает светлыми бровями.— Шоколадный, что ли? — и тут же прячет глаза в ладони, освистывая сам себя: — Блять, нет, ну и хуйня… — Шокколадный, — невозмутимо ухмыляется Дима. — Долбоеб ты. Девочка-то опытная, чё несешь? Короче, про клитор не забывай, будь погрубее, но и не игнорируй ее желания. Вот тебе и ультразвук. Мирон из-под ладони придушенно сопит «спасибо, сенсей» и вслепую шарит по столу в поисках своей бутылки. Думает, сказать или нет, и все-таки говорит: — Я не очень… — духу хватает только на первую часть фразы, вторая, как спам на хорошо защищенном компе, напрочь блокируется гордостью. — Что? — Да не, не… пиво передай. — Передам, — Дима скользяще подтягивает к себе чужую бутылку, оставляет на влажноватой поверхности отпечатки сухих пальцев. Преступник найден. — Но сначала — чё там? Ну? — Блять, да нет, — Мирон убирает руки, говорит нехотя: — У меня обычно… типа… не кричат они так, что ли. Хуй знает. Может, конечно, просто тебе громкие попадаются… Дима ехидно поджимает губы, но проглатывает самолюбование, слушает внимательно, разводит руками: — Не, ну а зачем оно тебе надо? Пусть у тебя девочки оргазменно орут, когда ты им про Гёте и Шекспира затираешь, а мне оставь настоящие оргазмы. Если такие, как ты, в ебле будут хороши, то чё нам, гопарям, останется тогда? Бабы же не дуры, выберут вас, умников… Радуясь, что можно соскочить и перевести эту хуйню в шутку, Мирон охотно посмеивается, тянется за бутылкой, перегибаясь через стол, но Дима злорадно отодвигает ее дальше, ещё дальше, пока, наконец, и вовсе не присасывается к горлышку, поспешно уничтожая содержимое. После короткой борьбы, пиво все-таки возвращается к законному обладателю, а Хинтер, отсмеявшись, затихает. Какое-то время расслабленно рассматривает потолок, а потом переводит задумчивый взгляд на Мирона. — Чего ты? — уточняет, улыбаясь, тот. Под долгим Диминым взглядом пить почему-то получается только изящно, с порнушно выгнутой шеей, и это, конечно, пиздец. Приходится глухо рыгнуть в кулак и пошире расставить под столом ноги, чтобы хоть так нащупать в себе мужика и вернуть его обратно, перестав демонстрировать эту неуместную ебланскую кокетливость.  — Да думаю тут, — тянет Хинтер, пробегаясь подушечками пальцев по столу с глухим ритмичным звуком. — Я ж могу тебе помочь… Ты мне с грамматикой, я тебе с кисками. — В смысле? — с опаской хмурится Мирон, глядя так, словно Хинтер наступает на него с ножом. — Дима… — Да не, а чё? Я вот думаю… Давай я какую-нибудь телочку попрошу прийти, хорошую, развратную… — Так, блять… — Она ляжет поудобнее, ноги раздвинет, и… — Дима. — И я покажу, как надо. — Пиздец, — итог Мирон подводит с лицом менеджера по персоналу, на чьих глазах соискатель только что капитально обосрался в штаны. — Вот это ты, блять, массовик-затейник. — Не, ну а чё? — Ничё. Проехали. — Да что такое? — Ничего, все, отъебись. — Охуеть ты девственник. — Дима. Серьезно. Все. *** — Мирон! — когда из комнаты, куда Хинтер пять минут назад затащил очередную (третью за два дня!) шлюховатую Лизу (Лену? Лану? Кристину?), доносится клич, рука у Окси автоматически соединяется со лбом. Только бы это не то, о чем он подумал… — А?! — отзывается Мирон, не поднимаясь с дивана, и напряженно вслушивается в повисшую в квартире тишину. — Сюда иди! — раздаётся, наконец, приказное. Блять. — Нахуя?! — Быстро, сука! С вымученным вздохом Окси откладывает начатый томик Шиллера, прикрывает глаза на пару секунд, отпевая свежезахороненный приятный вечер, и встает. Нет, ну мало ли, в конце концов, может, правда надо что-то… Что в такой ситуации может быть надо — Мирон не в курсе, потому что с порога хинтеровской комнаты его встречает живописный вид на широко раздвинутые женские ноги. Дима стоит у кровати, деловой как оксфордский тьютор, и Окси не успевает нормально рассмотреть выражение его лица, потому что стремительно отворачивается, возмущаясь сумбурным набором восклицательно-нецензурных предложений. Общая мысль — «какого хуя?». — Такого. Завали и иди сюда. Элли не против. Учиться будешь. — Да, иди сюда, сладкий, — подтверждает не-Лена-не-Лана-и-не-Кристина, шевелит бедрами, устраиваясь поудобнее. У Мирона в горле моментально становится сухо; одновременно очень хочется въебать Хинтеру и, жгуче-стыдно, но все-таки посмотреть на него в деле. — Быстро, жида, блять, давай, — в пару шагов оказываясь рядом, Дима железной хваткой, от которой в груди ёкает, цепляет за руку, тащит ближе как упирающегося бычка. — Смотри сюда. Кладет сильные забитые руки на нежные девичьи бедра, подтягивает хихикающую Элли к краю кровати, опускается на колени и поучительно изрекает, взглянув снизу вверх так, что у Мирона по-еблански перехватывает дыхание: — Учись. Ловкий розовый язык, розовая чувствительная женская кожа, розовые трусики рядом на кровати — у Мирона в голове звенит, все тело постепенно становится ватным, потому что смотреть на все это — пиздец непросто. Элли дышит глубоко, с постаныванием, ее упругие загорелые бедра сводит судорогой, грудь колышется, а когда Дима добавляет пальцы — Мирона и самого начинает невыносимо вести, так, словно они с Хинтером вдвоем и на кровати лежит вообще ни разу не Элли. Мягкие домашние штаны не особо скрывают чувства и эмоции, что смущает и бесит еще сильнее — таким ебланом Мирон себя не чувствовал уже давно: растерянный, со вставшим членом, неловко почесывающий нос, пока Дима рядом методично доводит телочку до первого за вечер оргазма. Ждать подхода второго и третьего вообще не хочется — мешанина из уязвленной гордости и стыда все-таки отрывает Мирона от гипнотических движений уверенного языка. Он смято бросает в пол возмущенное «бля, да вы совсем ебанулись» и неуверенно, сомневаясь, но все-таки ретируется за дверь. Чувствует себя хуево: тошнит сразу и от себя, и от Хинтера, и от телочки; чувство неправильности пульсирующе давит на голову, а противоречивое возбуждение — на член. В комнате Шиллер и стакан остывшего чая уже не вызывают никакого интереса. Перед глазами — сраный Хинтер на коленях, тяжело дышащая Элли. Через стену прекрасно слышно, что с уходом Мирона действо не потеряло ни накала, ни интенсивности — наверное, Диме все-таки просто везёт на крикливых телок. Член настойчиво просит внимания, и, пока эти два уебка не видят, можно все-таки поучаствовать в процессе, но так, чтобы никто потом об этом с кривой ухмылкой не напомнил. Крем для рук — на ладонь, и Мирон падает на кровать. Руку в штаны, глаза закрыть и стараться представлять себя с Элли: это он сейчас выжимает из неё крики, это он, закончив с куни, толкается членом во влажный накрашенный ротик, это он… Только эротические фантазии подвергать фильтрации почти невозможно, мысли упрямо сворачивают туда, где приятнее, не спрашивая у Мирона разрешения. В голове возникает картинка, от которой одновременно мучительно стыдно и пиздец как ведет: на кровати не Элли — сам Мирон, и хинтеровский шустрый язычок облизывает головку его члена. Мирон ведёт большим пальцем, ладонью, представляя на их месте Димин рот, вслушивается в женские стоны за стеной, стараясь выцепить из них хотя бы парочку глухих хинтеровских; чем дальше, тем сильнее во всей этой картинке отвлекают и бесят женские вскрики — настолько, что приходится дотянуться до тумбочки и воткнуть в уши плеер. Хер с ним, у Димы это длинный процесс, а Мирон передернет по-быстрому, умоется и свалит куда-нибудь на пару часов, чтобы они с телочкой точно закончили. А пока что — воображаемый Дима, уверенный, непрошибаемый и нихуя, ни разу не гомофоб, охуенно ловко, так же умело, как делает куни, берет в рот. Сильные руки, как недавно Элли, непререкаемо подтягивают Окси за бёдра ближе, и от себя воображение добавляет несколько болезненно-приятных укусов за внутреннюю сторону бёдер. — Ого, блять. Если бы не наушники — скрип старой двери опреденно помог бы Мирону вовремя вытащить руку из штанов, но когда глаза падают на дверной проем — там уже виднеется насмешливо-удивлённое хинтеровское ебало. Мирон мучительно захлебывается воздухом, краснея, кажется, полностью, весь, и поспешно дёргает за провод от наушников. Само собой, в том, чтобы дрочить нихуя особенного нет, и если бы он сейчас душил удава на какую-нибудь горяченькую цыпу, то было бы почти совсем похуй. Но он-то — на этого вот, с самодовольными щами. Пиздец. — Хинтер! — шипяще возмущается и стыдливо не ебет, куда девать руку. — Вали отсюда, блять, у тебя там телочка… — А чё ты ушёл-то? — игнорируя, смеется Дима, только пошире открывая дверь. — Я её вообще-то для учебы пригласил. Ушёл, дрочит тут, а я кому мастер-класс показываю? — Вали, слышишь? У меня, блять, рука в штанах, сука. Я серьезно. Проваливай. — Ух, прям серьёзно? А одному не скучно? — Хинтер. — Пойдем, лучше девочку трахнешь... — Что, вдвоем будем трахать? — Ну а хули тут такого? — Это по-пидорски, еб твою мать. — Знаешь, что по-пидорски? — деловито уточняет Дима, быстро подходя к кровати. Мирон на автомате шарахается ближе к стене, вытаскивает руку из штанов и успевает всего на пару секунд напряженно нахмуриться, прежде чем жёсткая Димина ладонь уверенно ложится поверх ткани штанов, сжимая его член. — Вот это по-пидорски, а вдвоем девочку трахнуть — нормально, — поучительно объявляет, пока у Мирона в голове с адским шумом взрывается целый пиротехнический склад. Надо нахуй отпихнуть наглого уебка от себя, но вместо этого Мирон неконтролируемо толкается бёдрами вперёд, в чужую руку, и Дима удивлённым экспериментатором делает несколько движений, наблюдая за реакцией с нарастающим удивлением. — Блять, — сорванно выдыхает Мирон, раздвигая ноги шире, закусывает губы, стонет и сопит. Ещё пара движений — и тянется вперёд, цепляясь за чужое плечо, позорно толкается в Димину руку сам. Чуть-чуть, еще чуть-чуть — и тело содрогается, а на штанах по одному, постепенно проявляются позорные влажные пятна. — Пиздец, — охуевшим шёпотом заключает Дима, убирая руку, и не стряхивает с плеча чужое надрывно сопящее ебало. Сам же виноват. У Мирона слов нет вообще, поэтому остаётся только дышать, пытаясь не сдохнуть прямо тут. — Пиздец, — подтверждает, наконец, придушенным шепотом. — Пиздец. — Да... — Вали уже, — и не пускает.