Радиообмен между диспетчерами и экипажами обоих судов
15.17.15 Казахский Боинг 777: Москва, 65816, 8400 Преображенка 22 Кривое озеро 28 траверс Межинский 43, 9600 прошу. 15.17.28 Домодедово: Это 65816 докладывал? 15.17.31 Казахский Боинг 777: Так точно. 15.17.33 Домодедово: Понял вас. Следуйте пока 8400, Москва, строго по трассе, слева точка работает. 15.17.37 Казахский Боинг 777: Вас понял 816-й. 8400 точку доложу. 15.21.33 Казахский Боинг 777: 816-й точка де... 8400. 15.21.38 Домодедово: 816-й следуйте 8400 Кривое озеро. 15.21.43 Казахский Боинг 777: Вас понял, а 9600 нельзя? 15.21.46 Домодедово: Пока нет, над Кривым озером попутный на 9600. 15.21.50 Казахский Боинг 777: Понял Вас, 816, 8400 сохраняю. 15.25.28 Казахский Боинг 777: Москва, 816-й, у нас интервал с попутным есть на 9600 55 км, разрешите нам набор на 9600. 15.25.36 Домодедово: 816-й, пройдете Кривое озеро, посмотрим. 15.25.39 Казахский Боинг 777: Хорошо.***
Плисецкий оплатил такси и, надев солнцезащитные очки, поспешил к входу в здание аэропорта. Если бы не тот факт, что все билеты на ближайший рейс «Алматы-СПБ» были раскуплены, Юра сейчас заходил бы в Пулково, но Отабек принял решение лететь до Москвы, потому что «очень важно и неотложно». В суете вокруг Юру никто не замечал, что было даже в какой-то степени приятно. В аэропортах, в основном, всем было плевать в обычное время. Изредка, конечно, можно было встретить одного-двух фанатов, но в такие моменты спасал капюшон и очки. Они спасали от фанаток, но не от охраны, которая периодически подходила и проверяла документы. Присев за столик в одном из кафе, Плисецкий заказал себе чашку кофе и взглянул на табло прилетов на экране своего смартфона. «Ожидается в 16:50». Улыбнувшись стоявшей на заставке фотографии, где он и Алтын обнимались на фоне стены Цоя, Юра убрал телефон в карман. Прошлым летом Отабек приехал на целых две недели. Яков был в ярости, потому что Плисецкий не хотел и дня терять. Поморщившись, он все-таки переключил песню. Шнур пел про вояж и селфи на фоне Эйфелевой башни. Кофе был не самым вкусным, но заполнить чем-то время ожидания очень хотелось. Кончики пальцев слегка подрагивали при мысли о том, что скоро – совсем скоро – все решится. Дальше строить дружбу не получалось, Плисецкий все чаще осознавал, что не может скрывать себя, все чаще выдает себя. Потому что хотелось до судорог в ногах: любить, обнимать, кусаться и царапаться, целовать, держать за руку. Он решил рассказать сразу. В случае чего, Отабек сможет сразу улететь. Но почему-то Юре казалось, что Отабек не отвергнет. Не бросит. Отабек, который таскал его на плече, когда Плисецкий чертовски устал после ночной прогулки по Питеру. Отабек, который был совсем не против чертовски крепко обнимавших его рук во время поездок на мотоцикле. Решив, что «горит сарай, гори и хата», Юра взял еще чашку кофе и шоколадный кекс и вновь достал телефон. Глупый Виктор, который в телефоне был записан как «Старпер», что-то настойчиво присылал ему в личные сообщения. Иногда Юру это сильно раздражало: Виктор с тех пор, как Кацудон переехал к нему, стал желеобразной розовой массой, которая была готова любить всех и вся. И самого Плисецкого в частности. Любви в этом старом хрыче было столько, что она, выливаясь, задевала всех остальных. В Питере, занимаясь с ними на одном катке, Юра часто жалел, что не может уехать куда-нибудь подальше. Постоянная опека со стороны тандема "Никифоров-Кацуки" не просто раздражала, а доводила взбалмошного подростка. 15.25.48 Оренбургский Айрбас А330: Москва 65735-й прошел траверз Новоульяновска 5700, 9600 подписан, Межинский 12, 16 Волга. 15.26.01 Домодедово: 65735-й Москва-контроль подтвердил вам траверс Ульяновска, занимайте 7200 пока. 15.26.07 Оренбургский Айрбас А330: 7200 занимаю 735-й. 15.27.50 Казахский Боинг 777: 816-й Кривое Озеро 8400. 15.27.55 Домодедово: Сию 816-й подтвердил Кривое озеро. У вас путевая какая? ("Сию" - сленговое сокращение фразы "сию минуту". «Путевая» - скорость) 15.28.01 Казахский Боинг 777: Путевая 830. 15.28.03 Домодедово: Понял вас, а 65132-го путевая? 15.28.07 Оренбургский Айрбас А330: 132-й 750. 15.28.12 Домодедово: 816-й, слышали? 15.28.14 Казахский Боинг 777: Слышал, слышал, мы займем высоту у нас тоже упадет. 15.30.40 Оренбургский Айрбас А330: Москва, 735-й занял 7200, 25 до Волги. 15.30.46 Домодедово: 735-й, Москва подтвердила до Волги 25, занимайте 8400 Маршруты оренбургского и казахского самолета пересекались под тупым углом в районе Волги, интервал прохождения этой точки обоими самолетами составлял менее минуты! Но Домодедово неверно нанес на свой график движения самолетов расчетное время пролета Преображенки и Кривого озера казахским самолетом и считал, что проход точки пересечения разделяет по времени 3 минуты. Эта ошибка усугубила ситуацию. Без проверки взаимного положения самолетов с помощью радиолокатора диспетчер дал команду оренбургскому экипажу занять высоту 8400 м - на которой шел казахский боинг.***
После сообщений посыпались звонки, и взять трубку все-таки пришлось. «Наверное, опять поругался с Кацудоном и нахерачился, вот и звонит», - подумал Юра и сбросил звонок. Но иконка возникла на экране снова. Плисецкий разозлился: вечно этот идиот творит какую-то херню! Поставив режим полета, Юра вновь надел наушники и принялся ждать. Он отправил Отабеку сообщение, что ждет его в кафе, тот найдет его, как только прилетит. Вокруг сновали люди, но Юра их совершенно не замечал. Кто-то куда-то бежал: девочка везла за собой крохотный чемоданчик с выглядывающей из кармана барби, ребята в шортах и с рюкзаками спешили куда-то, пара молодых людей, обнявшись, пили на ходу что-то из термокружек. Юра вслушивался в голос Макса Покровского, который пел «Колыбельную», донельзя странную и завораживающую. Все песни Покровского были странными. Юра даже бы сказал "ёбнутыми", потому что странными могли быть песни Ленинграда. Часы показывали 16:20. Юра думал. Думал о том, как и что сказать. Размышлял о том, как подойдет к Отабеку, который приветственно раскроет руки для крепких объятий, как они всегда делали. А Юра обовьет руками шею и шепнет на ухо короткое и дерзкое «Люблю», а затем заглянет в черные, как ночное небо в жаркой степи, глаза. Он представлял, как эти самые глаза, так часто смотревшие на него со смехом или гордостью, удивленно распахнутся, как он коротко ухмыльнется и прижмет к себе – крепко-крепко, сожмет ладони в своих крепких и больших, обволакивая теплотой южного солнца. Щеки покраснели от возбуждения. Представлять иной вариант событий Юрию совершенно не хотелось. Экран зажегся, оповещая хозяина о том, что время в Москве 16:27, а количество непрочитанных сообщений стабильно держится на 23-ех.***
15.30.55 Оренбургский Айрбас А330: 8400 занимаем 735-й. 15.33.52 Оренбургский Айрбас А330: Москва, 65735-й, Волга 8400 15.33.55 Домодедово: 735-му подтвердил Волгу, так... Пока 8400 до команды, встречный 9000. 15.34.04 Оренбургский Айрбас А330: Понял, встречный 9, 8400 до команды... 15.34.07 Тольятти: 86676-й займите 9600. (Контролирующий диспетчер дает Ил-62, следовавшему навстречу оренбургскому самолету на высоте 9000 м по маршруту Ульяновск-Тольятти, команду занять высоту 9600 м.) 15.34.21 Тольятти: 86676 Москва 9600 займите! 15.34.24: Тольятти: 735-й, а Вы 9000 займите, над Волгой 8400 пересекающий. Тольятти дает важнейшую команду оренбургскому самолету набрать высоту с 8400 до 9000 м - и сообщает ему для сведения, что над Волгой на высоте 8400 м следует казахский самолет с пересекающимся курсом. 15.34.25 Экипаж Ил-62: 9600, 676-й. 15.34.33 В эфире звучит: Понял.., 8400. Это роковой момент. Сумской посчитал, что это произнес оренбургский экипаж, который подтвердил этим набор высоты и информацию о конфликтном борте. Диспетчер посчитал ситуацию разрешенной. Но в действительности оренбургский экипаж в эфир не выходил и важнейшую команду диспетчера не воспринял. До столкновения оставалось 1 минута 5 секунд. Это время было потрачено на эмоциональный разговор между диспетчерами. 15.35.38 Столкновение обоих самолетов на точно выдерживаемой каждым высоте 8400 м в сплошной облачности. 15.37.-- Чернов: Москва, 91734 что-то падает с неба! Командир Ан-2, выполняющий рейс Москва-Самара под облаками, докладывает об авиакатастрофе. 15.40.-- Чернов: Москва, 91734, в районе населенного пункта Сингилей наблюдаю падение частей самолета. По-моему, Боинг 777.***
- Да чего тебе, старый ты алкоголик?! – выкрикнул Юра в трубку, которая зазвонила, едва появилась связь. Юра только хотел зайти в контакт, но телефон зазвонил раньше, чем появилась связь на второй симке. - Юра, блять, ты нахуя телефон отключил, малолетний долбоеб?! Отвечай немедленно! Ты новости смотрел?! – Плисецкий опешил. Никифоров держит лицо даже наедине с самим собой, а слово «блять» от него никогда не слышал даже Гоша, который бывал с Никифоровым в разных ситуация. Никифоров никогда не повышал на него голос, даже когда Плисецкий понимал, что вел он себя отвратительно. Юра никак не мог разблокировать телефон. Что-то случилось. Что-то определенно случилось. Пальцы задрожали и дорогой телефон едва не упал на кафельный пол. - Юра! Не смотри, если не видел! Юра, блять! - донеслось из трубки, но Никифоров опоздал. «Падение самолета Боинг 777, летевшего рейсом Алматы-Москва произошло сегодня в 15:40, подробности выясняются, на место падения уже выехали спасательные отряды…» - Юра! Ты меня слышишь?! Юра?! Где ты?! Юри, бери ключи! – голосил Никифоров в трубку и Кацудону. Нет. Этого не может быть. Нет, блять! Ноги не держали. Мозг перестал сохранять равновесие, и Плисецкий упал с высокого стула и ударился головой об пол. Часы показывали 16:50. Прибытие рейса Алматы-Москва было отменено полчаса назад.***
- Юри… при… - Вик… - Не… Подо… Ди… Мож... - …е слышал… - Что… происходит? – Юра с трудом разлепил глаза, пытаясь сфокусировать зрение на копне светлых волос. За одной фигурой угадывалась другая, более темная. Почему-то жутко болела голова. - Ты что-нибудь помнишь? - Виктор осторожно присел на край кровати, обеспокоенно глядя на юношу. - Голова болит… Где я? – Юра приподнялся на локтях и попытался сесть, но комната вокруг поехала перед глазами, заставляя его упасть обратно на подушки. Голоса казались слишком громкими, хотелось попросить быть потише. - Ты у нас с Юри. Яков в курсе. - Яков… почему? Я же сказал ему, что еду… - к губам поднесли стакан, и Юра жадно глотнул прохладную воду. Его тошнило. Хотелось унять рвотный рефлекс хотя бы водой, хотя где-то на периферии сознания появилась мысль, что может понадобиться тазик. - Что последнее ты помнишь? – настороженно взглянул на него Виктор и сжал ладонь Юри, который поставил стакан на тумбочку и вернулся к своему супругу. Юра выглядел беспомощным котенком, которого отняли от матери. Он непонимающе оглядывался, при этом зеленые глаза казались пустыми в полумраке комнаты. Юри сглотнул. Видеть Русского Тигра в таком состоянии было очень странно... и почему-то очень больно. - Я… пил кофе… - Плисецкий приложил руку ко лбу, словно надеясь, что ему это поможет вспомнить или хотя бы унять головную боль, - в Домодедово… Я ждал… - глаза распахнулись. Отабек… Рейс «Алматы-Москва»… Падение самолета… На глаза навернулись слезы. Юрий смотрел на свои руки, которые дрожали и не двигался, лишь глаза стали влажными. - Где он?! Что с ним?! – сильные руки Виктора прижали Юру к постели, едва тот попытался встать. Короткие ноготки прошлись по открытым предплечьям, пытаясь оторвать от себя преграду. Виктор поморщился от боли, но не отступал. В конце концов Юри осторожно надавил на плечи, переглядываясь с Никифоровым. Как успокоить того, кто, возможно, потерял одного из самых близких людей в своей жизни? - Юра, ты сейчас ему ничем не поможешь! - Отъебись, мне надо к нему! Он живой?! Пусти, блять! - Юрка брыкался и царапался, но один подросток против двух мужчин - борьба, проигранная заранее. Ему было плевать. Хотелось к нему, разгребать землю руками, лишь бы найти, он должен! Он не может! Не может оставить его, Юрку Плисецкого, одного здесь. - Юри, - кивнул Виктор, продолжая удерживать Юру за руки, - Юрий Плисецкий! Успокойся немедленно! У тебя сотрясение мозга, и максимум, куда ты сможешь дойти, не упав, это до вон той стены, ты понял?! Поисково-спасательные операции все еще идут, и сейчас ты никак ему не поможешь! Если… Когда он узнает, что ты в таком состоянии куда-то порывался, а я тебя отпустил, он нам с Юри головы поотрывает, ты понял?! – Юра тяжело дышал, продолжая вырываться, но уже не с такой силой. Слова медленно доходили до мозга. Юри принес еще стакан, едва не расплескав по дороге, и поставил его на тумбочку. Плисецкого посадили, и Виктор почти что заставил его выпить до конца. Вкус показался ему странным, как и запах, но все мысли были о другом. По телу прошлась дрожь, и Юрий Плисецкий – Ледяной Тигр России – разрыдался, уткнувшись лицом в грудь Никифорова, который поглаживал юношу по плечам и беспомощно смотрел на своего супруга. Усталость отпечаталась на их лицах, ужас и паника за Юру и Отабека добавила им по несколько лет. Юри приобнял их обоих, закрывая глаза. Едва услышав о катастрофе, Виктор принялся названивать Плисецкому, а Юри пытался связаться с Яковом и попросить того разузнать у тренера, действительно ли Отабек улетел на этом самолете. Вдруг ошибка? Вдруг что-то отменилось? Через полчаса Виктор все-таки дозвонился. А Юра отключился и замолчал прямо во время звонка. В один момент подхватив ключи, Виктор выбежал из квартиры в домашнем вниз, к машине. Юри едва успел схватить сумку и поспешил следом, едва не забыв запереть квартиру. Виктор никак не мог вставить ключ, руки дрожали. - Виктор! Успокойся! - Не могу! - вскрикнул Никифоров, ударяя по рулю, из-за чего автомобиль засигналил. Тяжело дыша, Виктор откинул волосы назад и все-таки смог завести автомобиль. Нарушая почти все правила дорожного движения, они поехали в аэропорт. Как их не остановили, для Кацуки осталось загадкой. Страшно было представить, что может сотворить порывистый и импульсивный Плисецкий в таком состоянии. - Виктор… - Юри сжал плечо возлюбленного, который выглядел темнее тучи и неотрывно смотрел за дорогой, обгоняя везде, где только можно было и иногда там, где нельзя. - Я боюсь за него, Юри. Он же… Юрка. Наш Юрка. Черт знает, что это такое, - прошептал Виктор и почувствовал, как пальцы сжались крепче. Плисецкий был им... как сын. Как ребенок, у которого сейчас горе. Который сейчас в опасности и которого надо защитить, сберечь. - Я тоже, - шепнул Юри, достав телефон и набрав номер тренера Отабека. Плисецкий обнаружился в медицинском пункте аэропорта. Лежал на кушетке и смотрел в одну точку. Юри с болью смотрел на Виктора, лицо которого стало в тон его волосам. Подхватив Юрку на руки, Никифоров поспешил к выходу, Юри забрал вещи и последовал за ним. Плисецкий ни на что не реагировал, ничего не осознавал. Лишь смотрел полным слез взглядом перед собой. Словно кукла, которой воду на лицо вылили. - Виктор, что нам делать? - Отвезем домой. Что там на счет Алтына? Известно что-нибудь? – Кацуки покачал головой. Он созвонился с тренером казахского фигуриста и договорился о перезвонах каждые полчаса. Но пока что никаких новостей не было. От ужаса хотелось падать. Виктор сел за руль, Юри назад, к своему тезке. Пристегнул его и кивнул супругу. - Блядь. Блядь, блядь, - прохрипел Виктор, до белых костяшек сжимая руль машины. - Тише, Виктор. Все будет хорошо, - чуть повернув голову, Никифоров криво улыбнулся и посмотрел на Юри со странной смесью боли и любви. И это говорит человек, который после провала на Гран-При ревел в туалете? - С каких пор ты стал оптимистом? - С тех пор, как это понадобилось нам всем, - чуть приподнявшись, он оставив на щеке мужчины короткий поцелуй и вновь повернулся к подростку. Юра почти не мигал. Легонько надавив на плечо, Кацуки почти что заставил Юру лечь головой ему на колени. - Он бы убил тебя, попробуй ты так сделать в любое другое время, - горько ухмыльнулся Никифоров и прибавил газу, проскочив на желтый. Юра проспал до самого вечера. И до самого вечера никаких новостей об Алтыне – хороших или плохих – не было. - Отсутствие новостей – это тоже новость, - попытался приободрить их обоих Виктор, но Юри видел. Видел, как ему самому больно, как он пытался скрыть это. Как дрожали его пальцы, держащие стакан воды, чтобы запить валерьянку, как вздрагивал каждый раз, когда раздавался звонок телефона. И сейчас Юра выплакивал ту боль, что накопилась в нем, цеплялся пальцами за футболку Виктора, кусал губы и буквально выл от горя. И Виктор гладил его по голове, укачивал, как маленького ребенка, нашептывая слова о том, что все будет хорошо, что Отабека точно найдут, что он точно выжил. Хотя и сам прекрасно понимал, что шанс этого крохотный. - Юрио, тебе надо поспать, - произнес Юри, погладив подростка по плечу и осторожно отцепив его пальцы от ткани. - Скажете мне?... если что-то… Скажете? – прошептал Плисецкий, зажмурившись и шмыгнув носом. Они ведь не будут молчать? Они ведь скажут? Почему он не узнал раньше? Почему не отговорил этого идиота от полета в этот день? Почему? Должен был! Обязан! - Скажем, Юрио, скажем, - Кацуки уложил Юру на диван и присел в изголовье. Виктор поспешил в коридор – ответить на звонок Якова. - Кацудон? - Да? – произнес молодой человек, продолжая поглаживать мальчишку по голове. Он еще ребенок. Да, 18 лет, но ребенок. И сейчас ему так страшно и больно. Настолько страшно, что невозможно представить, что творится в молодом сердце, что так стучит в груди. - Вы ведь не врете? Вы правда не знаете? – Плисецкий лежал с закрытыми глазами, но Юри все равно казалось, будто он смотрит на него из-под век, следит за ситуацией, за тем, как он ответит. - Я не стал бы тебе врать, Юрио, я звонил его тренеру 25 минут назад, через 5 минут буду звонить снова. И если что-то выяснится, я тебя разбужу, - Юри тяжело вздохнул и поправил очки, стараясь не обращать внимания на шепот Виктора в коридоре. - Соврешь – к-котлету из тебя сделаю, - закутавшись в плед, Юра вздрогнул и сжал пальцами ткань. Дыхание изредка прерывалось всхлипами но постепенно затихало. - Я обещаю.***
- Вик? - Он спит? – прошептал Виктор, отворачиваясь от окна и тяжело вздыхая. На столе стояла чашка чая, которую он заварил себе два часа назад. Нетронутая, остывшая чашка. - Да, - оказавшись в крепких судорожных объятиях, Юри зажмурился. Ему было тяжко видеть Виктора таким… разбитым. Словно все краски резко схлынули. Вернутся ли они? А к Юре? Сможет ли он оправиться? Кацуки с ужасом понимал, что он не оправился бы. Не смог бы. - Я тебя теперь никуда не пущу на самолете. Только на поезде, - выдохнул Никифоров в ворох темных волос, забранных заколкой на затылке. Объятия сжались крепче. Виктор сжимал супруга крепче, чем что-либо на свете. Становилось страшно. Так страшно, что однажды он сам будет стоять в аэропорту и ждать, а самолет так и не вернется. Не приземлится на посадочную полосу. - Даже в Японию? - Даже в Японию. - До Японии не ходят поезда, - кривая усмешка, неудачная шутка. Хотелось хоть немного приободрить, даже такой глупой и совершенно несмешной шуткой. - Значит, поплывем, - зажмурившись, Никифоров коснулся губами виска и застыл, ощущая рядом близкого и родного человека. Который здесь, рядом. Живой. Здоровый. И почти в порядке. - Он плохо притворяется, - Юри сжал пальцами плечи своего супруга и чуть отстранился, чтобы заглянуть в непонимающие голубые глаза, - ну, что они всего лишь друзья. - Да. Очень плохо. Так же плохо, как я притворялся, - хотелось хоть немного улыбнуться, хотя бы самую малость. Виктор давно заметил взгляд Алтына, направленный на Юру. Глубокий, довольный, слегка прищуренный, абсолютно влюбленный. И улыбка на губах, которую не скрыть, не затереть, все равно видна. Он уже хотел спорить с Юри, как быстро они раскроются и признаются друг другу. - Как думаешь, они?.. - Отабек тоже плохо притворяется, - Никифоров протянул Юри телефон, и тот нажал на последний номер в списке исходящих.***
- Юра, проснись! – его кто-то тряс за плечо. Долго. Настойчиво. С трудом раскрыв слипшиеся из-за слез глаза, Юра взглянул на Никифорова, который, казалось, сиял ярче солнца. Так выглядит... счастье? - Его нашли?! – подорвавшийся и едва не упавший из-за головокружения Плисецкий был подхвачен заботливыми руками. Кто его держит? Пустите! Он сам! - Его нашли. Он жив, - предупреждая самый главный вопрос, улыбнулся Юри, глядя на враз ожившего Плисецкого. За последние несколько часов юноша то просыпался, то засыпал, жутко кричал и метался во сне, из-за чего его пришлось почти что насильно накачать успокоительным. У Юры же сердце было в клочья. В пыль. В крошево. И нервы оголенные, потому что нельзя спать, когда не знаешь, где твой самый любимый человек, что с ним. И сейчас было почти видно, как горе отступает, убирая с лица темную вуаль. - Только что звонил тренер. Он в больнице. - В больнице… - почти машинально повторил Юра, глядя перед собой. Насколько все плохо? Какие прогнозы? Хотелось подорваться и ехать прямо сейчас туда, где он, чтобы увидеть, сказать, убедиться… Распинать врачей, покрыть их благим матом, схватить руку и не отпускать. Ни за что не отпускать. - Мы все тебе расскажем утром. Ты можешь спокойно поспать, - положив руку на копну светлых волос, Виктор успокаивающе гладил горячую голову, стараясь успокоить импульсивного Юру. Он же поедет. Он же врачей разнесет, лишь бы пустили. - Алтын сильный… Он выберется, - Плисецкий зажмурился, стараясь сдержать слезы. Не может его тело вмещать столько воды, это невозможно. И боль отпустила слегка. Он жив. Его казахский герой, его рыцарь на железном коне жив. - Виктор… Юри… Спасибо, - молодые люди переглянулись. Юра впервые назвал Кацуки по имени. - Не за что, тигр. Тебе нужно поспать.***
Юра болел. Болел и хотел бросаться на стены. После того, как разгребли обломки того, что осталось от самолета, Отабека нашли. Он находился в головной части самолета. При ударе наиболее пострадавшей частью самолета стала центральная, все, кто в ней находился, погибли. Из 158 человек выжили всего четверо. Чисто случайно. Каким-то чудом, которое не миновало и Алтына. И Юра был счастлив и в ужасе одновременно. Он мог думать лишь о том, что на его месте мог оказаться кто-то другой. Кто-то другой купил бы этот билет, кто-то другой сел бы на это место и выжил бы. Все СМИ горланили о произошедшем инциденте, а Юра болел. Потому что увидеть Отабека он все еще не мог. Пережив несколько операций из-за сильных повреждений, Алтын находился в реанимации, не приходящий в сознание. И Юрия Плисецкого туда не пускали. Врачи и медсестры обходили злого и растрепанного Юру стороной, видимо, опасаясь за свою жизнь, а ему всего лишь было нужно, чтобы его впустили, чтобы дали увидеть и убедиться, что любимый человек живой. Что это именно он, что никто не перепутал. Что его не обманули. - Юра, подожди еще немного, - увещевал Виктор, который значительно приободрился после известия о том, что Отабек выжил. Ведь пока бьется сердце, можно все исправить. Можно все вернуть. - Не могу. - Юра… Тебя не пустят. Российское законодательство… - Ебал я это законодательство, веришь? – прошептал Юра, пятый день сидевший в приемных покоях. Его не пускали, а он не собирался уходить, и даже Юри с Виктором не могли его увести. Он полез бы на крышу и по веревке спустился, но с ним всегда кто-то: или Никифоров, или Кацуки, или оба. И Юра был им благодарен. Он бы сошел с ума, если бы этой вечно бесившей его парочки не было бы рядом. Они почти как… родители. Странные, но… Кацуки таскал ему кофе и пирожки из ближайшей кондитерской. Виктор постоянно пытался договориться с врачами, даже через тренера. Но главврач был непреклонен. - Верю, Юр. Верю, - притянув мальчишку к себе, Виктор уложил голову на макушку и вздохнул. Даже когда состояние Отабека стабилизировалось, главврач отказывал в посещении, аргументируя это тем, что Плисецкий не является родственником. И он имел на это полное право.***
- Виктор? - Что будем делать? - Не знаю, - Никифоров присел на кровать и привлек супруга к себе, - на ум приходят только поддельные документы, но это точно не подойдет. Спалят, - недоуменный взгляд Юри Виктор истолковал по-своему. - Ну, документы, мол, Юра – двоюродный брат Алтына или еще что-то такое. - Я не про это. Спалят? – сняв очки, Юри отложил их на тумбочку и прижался к груди Виктора. Последние дни буквально выжали из них силы, но… Услышав, что Отабек жив, Кацуки смог, наконец, выдохнуть спокойно. Была странная уверенность, что Отабек выберется из этого. Зубами выгрызет свою жизнь обратно. - Спалят – то есть, обнаружат. Раскроют, - Виктор улыбнулся, обняв своего любимого крепко-крепко. Несколько минут они лежали молча. Юра уснул почти сразу, как пришел. Просто повалился на кровать и уснул. Он сидел в больнице весь день, но вечером, почти что ночью, Виктор и Юри буквально вытаскивали его из отделения, несмотря на все отбрыкивания. Хотя градус беспокойства значительно спал, Плисецкий все еще переживал. И Виктор с Юри не могли не переживать вместе с ним. - Виктор?.. – почти заснувший молодой человек вдруг встрепенулся и приоткрыл глаза. - Да, любовь моя? - Я, кажется, кое-что придумал… - Что же? – Виктор улыбнулся, глядя на заснувшего Юри. Загадочная японская душа и глубокий омут мыслей. Видимо, Юра тоже на этом попался.***
- Юрий Плисецкий? – юноша перевел на врача свой взгляд и поднялся. В руки всунули халат, бахилы и маску. - Идемте, - мужчина сделал знак идти за собой. Юра с удивлением и дрожью проследовал в отделение, на ходу накидывая халат, - Вы можете пройти в палату. С другими пациентами не контактировать. Указания медперсонала исполнять четко и быстро. Вам все понятно? – Плисецкий лишь кивал. Его пустят. Пустят к Отабеку. Дадут увидеться. Неужели, это, наконец, закончится? Он увидит Беку, обнимет и не пустит. Никто не отцепит. - Пациент все еще в достаточно плохом состоянии, сильно нервировать запрещено, но раз уж такое дело… - врач хмыкнул и, окинув юношу взглядом, указал на дверь палаты. Кивнув напоследок, Юра толкнул дверь и зажмурился.***
- Что ты ему сказал? – Виктор стоял внизу и терпеливо ждал, пока Юри переговорит с главврачом. Что тот собирается ему сказать и как, даже представиться ему не могло – это же Юри, в его голове сотни тараканов, хоть и по полочкам. - Я показал ему это, - Юри достал сложенный вдвое листок бумаги, очень похожий на… - Юри?! – Виктор Никифоров с ужасом рассматривал свидетельство о браке на имя Плисецкого Юрия Александровича и Отабека Алтына, - И… и тебя с этим пустили?! И его с этим пустили?! - Ну да... - шепнул Юри, надеясь, что пустой конверт не выглядывает из сумки. Виктор едва не задохнулся от смеха, согнувшись пополам. Он смеялся долго и упорно. - Как тебе это только в голову пришло? – отсмеявшись, Виктор привлек Кацуки к себе, мягко целуя в щеку. - Я… я в одной манге читал, - смутившись, Юри стукнулся лбом о грудь Виктора и сам рассмеялся. - Это было очень глупо? - Это было невозможно! В России! В Москве! С поддельным свидетельством о браке! Об однополом браке! Юри, ты волшебник! – выдохнул Никифоров, жадно целуя свое японское чудо в одном из больничных закутков. - Оставим заявление? - Ага, на память. Поехали домой? – Кацуки кивнул, смущенно улыбаясь. Он никогда не расскажет про распахнувшиеся от удивления глаза врача и поспешный кивок после обещания нанять самых лучших адвокатов в случае отказа в пропуске Юрия Плисецкого к законному супругу. И ему было совершенно наплевать, что это Россия, и гомосексуальные браки здесь не признают. Режим "Эрос" мог не только соблазнять но и вызывать природный ужас, когда темные, почти что черные глаза горели гневом и упрямством. Такие люди ради близких хоть в Ад, хоть в Рай. Самому Сатане задницу надерут. И врач, спрятав в ящике стола то, что ему принесли, поспешил выполнить указание.***
Отабек лежал на кровати, подсоединенный к капельницам. Пищали приборы. Юра осторожно присел рядом и во все глаза смотрел на бинты, покрывавшие половину мужского тела. На лице вдоль щеки красовался длинный шрам. Левая нога оказалась запечатана в гипс, как и правая рука. Хотелось вновь заплакать. Видеть Отабека в таком виде было... невыносимо. Неосторожное движение, и капельница задребезжала, а Отабек раскрыл глаза. - Юра, - словно ожидал его тут увидеть. - Да, - почему-то шепотом ответил Плисецкий, глядя в темные глаза. Голос не слушался. Он жив. Жив, черт возьми, жив! - Как ты здесь оказался? - кровать приподнялась, позволяя Алтыну сесть. - Не знаю, меня просто пустили. Бека… - не выдержав, Юра обхватил его за шею, утыкаясь носом в плечо, покрытое больничной рубашкой. Напряжение, до этого свившееся тугой пружиной в груди, наконец, отпустило. Плисецкий вцепился пальцами в темные волосы и дышал, наконец, дышал полной грудью, вдыхая запах больничных препаратов. Крепкая рука обняла его, слегка поглаживая по спине. - Юр? - Бека, - короткий взгляд глаза в глаза и поцелуй в губы, наполненный всеми невысказанными словами, горькими, тягучими, пахнущими огнем и топливом. - Юр, я тебя люблю, - свободной рукой Алтын поправил прядь светлых волос, вздыбившуюся на макушке, вызвав счастливый смех Юры Плисецкого. - Дурак! Это то, ради чего ты отказался подождать всего один день? – почему-то совсем не хотелось говорить громко, только шептать и целоваться. И одновременно хотелось накричать на Отабека, ни за что, просто закричать, выпуская все оставшееся внутри горькое, больное. - Это то, ради чего стоило выжить, - фыркнул Алтын, откидываясь на подушки и укладывая голову Плисецкого себе на грудь, слегка перебирая светлые волосы. Юра счастливо вздохнул, сжимая пальцами ткань. - Мне так страшно было, Бек. Я тебя в аэропорту ждал. Думал, что мне Виктор просто так названивал, думал, что напился... А потом как прочел в новостях… В обморок упал и сотряс получил, представляешь? – переплетенные ладони лежали на груди Отабека, пока Юра говорил и говорил, а молодой человек молчаливо слушал его, слегка прикрыв глаза. - Меня эти двое из медпункта забрали и увезли к себе. У них даже в Москве есть квартира. Кацудон каждые полчаса с твоим тренером созванивался, а я… я спал, а когда просыпался, голова кружилась, даже думать нормально не мог, - судорожно вздохнув, Юра прижал к щеке теплые смуглые пальцы и улыбнулся. – Они меня ночью разбудили, чтобы сказать. Еле заставили снова спать лечь, чтобы я сюда не метнулся, веришь? - Верю. Я бы их прибил, если бы они тебя в таком состоянии отпустили. - Они так же сказали, - фыркнул Юра, вновь накрывая поцелуем сухие губы. - Я тут пять дней сидел, а они меня не пускали. А сегодня пустили. Даже не знаю, почему, - выдохнув последнее предложение, Юра вдруг приподнялся и прижался лбом ко лбу Алтына, вглядываясь в его черные глаза. - Не смей так больше, понял? От меня даже на тот свет не убежишь. - А то что? – усмехнулся Отабек, слегка целуя приоткрытые губы. - Воскрешу, и будешь моим вечным зомби-рабом, - оскалился Плисецкий, чувствуя, как возвращаются силы. - Согласен, - ответ был произнесен настолько серьезно, что Юра вновь обвил руками чужую шею. Этим руками тут самое место.***
Юри готовил на кухне. Никифоров занимался украшением стола к Новому Году. Звонок в дверь не оказался неожиданным. - Открыто! – крикнул Виктор, высунувшись в коридор и довольно хмыкнул, увидев светлую и темную макушки. - Виктор, надеюсь, что у вас нет бухла, потому что у нас три литровые бутылки домашнего ежевичного вина, родители Беки прислали. - На троих хватит, - улыбнулся Виктор, перетаскивая пакеты на кухню, пока Юра с Отабеком разувались. - Почему на троих? - Потому что уговорить Юри выпить – легче головой об стену, - рассмеялся Никифоров, глядя на качавшего головой Юри, который все-таки вернулся к плите, чтобы в очередной раз надавать Виктору по рукам за то, что тот таскает куски. - Виктор, слушай, ну хоть ты расскажи, - Юра уселся к Отабеку на колени, пытаясь игнорировать выпрашивающего еду Маккачина. - Ммм? - Как меня тогда пустили? Твой муж молчит как партизан, - показав Юри язык, Плисецкий вновь перевел взгляд на Никифорова. Тот так и застыл с бутылкой, а затем вдруг начал смеяться. Смеялся он долго, схватившись за живот, а потом, утерев слезы с глаз, все-таки вышел в гостиную. - Кацудон, чего это он? Что вы там натворили? Кукарачу станцевали? Хотя не, тогда бы фотки были, - едва успел договорить Юрка, как перед его глазами возник лист бумаги. - Что это? Это?.. - Ага, идея Юри, которую он из какой-то манги взял, - с гордостью за смекалку своего мужа произнес Виктор Никифоров, глядя на совершенно удивленного Юрия Плисецкого. - Оно ж как настоящее! - Ну, в России все равно никакой силы не имеет. Тогда просто повезло, - смущенно улыбнулся Юри, переставляя жаркое с плиты в духовку. Отабек, аккуратно вынувший бумагу из рук возлюбленного, внимательно взглянул на Виктора. - Можно оставить на память? – переглянувшись с мужем, Никифоров кивнул и рассмеялся. У них с Юри все равно есть копия. Юра с усмешкой перехватил темный взгляд и хмыкнул, чувствуя легшую на его талию руку. Из-за перенесенных травм дверь в мир большого спорта оказалась для Алтына закрыта, а вот двери клубов для хорошего диджея были открыты всегда. Владимир Владимирович подводил итоги прошедшего года. Куранты били 12 часов. Виктор с Юри за столом тихонько беседовали, пока Юра с Отабеком на балконе любовались фейерверком. - Знаешь… В тот момент, когда все произошло, никто ничего не осознал, - произнес Алтын, облокотившись на подоконник одной рукой, а другой приобняв Плисецкого, который с ужасом вспоминал этот период своей жизни. Такой короткий и такой опустошающе ужасный. - А я подумать успел, что мне жаль, что раньше ничего не сказал. А потом я думал о том, что хочу выжить. Что надо быть в сознании. Надо мыслить. И молился всему, чему можно, чтобы твои зеленые глаза еще раз увидеть, - усмехнувшись, молодой человек оставил на виске легкий поцелуй и достал из кармана косухи маленькую черную коробочку. - Хочешь остаться со мной на всю жизнь, а, солдат? - Юра с удивлением смотрел на кольцо, черное снаружи и тигровое изнутри. - С тобой – хоть в Алматы, - наклонившись, Отабек ласково утянул его в поцелуй. Лица освещались брызгами фейерверков за окном, Виктор с Юри тактично делали вид, что ничего не видят.Из Алма-Аты ты ко мне летела, Так меня хотела вновь увидеть ты. Синие холмы вспыхнут ярким светом И на месте этом вырастут цветы.