Она больше не придет

Напряжение, повисшее в воздухе, мог ощутить каждый. Казалось бы, еще совсем недавно все было как обычно, но вдруг воздух похолодел, а за ним и мелкие мурашки пробежались вдоль всей спины, заставив поежиться. Перемена была незначительной, но ее, несомненно, ощутил каждый из здесь присутствующих. Повисла неловкая тишина. Она давила, позволяя услышать лишь стук собственного сердца, которое сейчас — отчего-то? — забилось быстрее, чем прежде. Никто не знал причину столь странной смены обстановки, да и, если подумать, людей, находящихся в сознании после бунта, осталось не так много. А те, что остались, были слишком далеко от него. Что-то пугало. Возможно, это лишь умение чувствовать перемены в обстановке, выработанное после многих сражений, а, может быть, обычная интуиция. Локи не знал. Но, на самом деле, и не хотел знать. Что-то пугало. Что-то случилось... И это что-то сейчас он совсем не хотел слышать. Словно в подтверждение его опасений, там, где-то в начале лестницы послышались шаги. Противный звук металла, исходящие от тяжелой брони, и тихие, будто нарочито медленные шаги. Неспешно, медленно, медленно... Медленно, медленно, медленно... Шорох шагов давил даже сильнее, чем мертвая тишина, повисшая здесь еще минуту назад. Вторгаясь в сознание, он затмевал собой даже стук сердца. Кажется, даже кончики пальцев онемели, ожидая, наконец, увидеть того, кто так медленно шел сюда. Шаг, второй, третий... Ближе, ближе, ближе... Наконец, из-за угла показался стражник. Хотелось бы Локи выдохнуть с облегчением, но что-то все же не давало покоя. Возможно слишком скорбное лицо стражника, а, может, те же шаги, что до сих пор эхом звучали в голове. Человек, что идет так медленно и тяжело, не может нести радостную весть. «...убили...» Время застыло. Звуки, запахи, краски — все исчезло. Лишь серая реальность, губы стражника, что продолжал что-то говорить, и мертвая, застывшая тишина. Ничего. Ничего не доходит до него, растворяясь совсем рядом, но не докасаясь. Локи больше ничего не слышит, ничего не чувствует. Даже мысли его сейчас кристально чисты. Стражник ушел. И... что-то сломалось. Незаметное другим, это что-то разбилось на множество мелких кусочков, впиваясь в каждый нерв, принося с собой жгучую боль. Не в теле. В сердце. Вместе с этим пришло осознание. До него, наконец-то, дошел смысл слов стражника. Фриггу убили. Его мать... точнее, его приемная мать мертва. Он... больше никогда ее не увидит. Перед глазами предстал образ матери в последнюю их встречу. Ее протянутые руки, ее нежные слова. Они больше не встретятся. Но не это сейчас волновало Локи. Страдала ли она перед смертью? Или же ушла безболезненно? Горло сдавили беззвучные рыдания. Она была единственным человеком, к которому он не питал ненависти и, даже больше, искренне любил как мать. Стопка книг, что Фригга принесла Локи, дабы скрасить одиночество от заточения, сейчас покоилась в углу камеры. Больно. Отчаяние и ненависть. Не только к убийцам. К себе. Из-за того, что сидел здесь, когда ее убивали, из-за того, что не был рядом с ней в ее последние минуты, из-за того, что был груб с ней в последнюю их встречу. О, как бы он хотел вновь увидеть ее. Проснуться и осознать, что все это — лишь сон. Что она жива, придет, как всегда, поговорит с ним, расскажет о том, что происходит в Асгарде, протянет руку и... растворится, чтобы потом, может, завтра или через несколько дней, вновь прийти. Но сколько бы он не сжимал зубы до скрипа, сколько бы не кусал тонкую кожу рук, чтобы остановить так сильно рвущийся наружу крик, он не просыпался. Потому что это не сон. Фригга мертва. Крик, что так отчаянно сдерживали, вырвался из груди, эхом разносясь по всей тюрьме, но так никого и не докасаясь. Потому что иллюзия, созданная для маскировки, скрывала все. Внешне ничего не изменилось: Локи все так же сидел за книгой, иногда бросая унылые взгляды на соседние камеры. Но там, за завесой иллюзий, тот, кто, казалось бы, никогда особо не показывал своих истинных эмоций, сейчас, прикрыв лицо рукой, плакал. Навзрыд. Не беспокоясь о том, что может быть услышан, не беспокоясь ни о чем вообще. Вот они — истинные чувства мастера иллюзий и притворств. Но не ненависть, не ярость убивают изнутри, а сожаления. Горькие сожаления разрывают его, сжимая сердце и выбивая все новые крики. Именно сожаления холодным лезвием впиваются в глотку, мешая дышать. Локи задыхается. У него больше нет сил. Ни кричать, ни плакать. Слезы, что недавно так обильно катились по щекам, смачивая одежду, высохли. Лишь покрасневшие глаза могут натолкнуть на мысль о том, что он действительно рыдал. Но ведь никто его не видит. И не увидит. Он не может позволить видеть себя таким. Слабость, что не должна быть показана другим. Отчаяние, скрытое за усмешкой. Его грудь нервно вздымается, дыхание столь прерывисто, что кажется, будто не сделай он еще один резкий вдох, умрет от недостатка кислорода. Что-то сломалось. Внутри, что-то, что не дано видеть другим, разлетелось на множество кусков. И не собрать их теперь, не склеить. Единственное, что может свидетельствовать о перемене — потухший безжизненный взгляд. Ненависть кипит в нем, но, не найдя выхода, вливается в слабое в такой момент сердце. Скрип зубов, кулаки, сжатые до побелевших костяшек и боль в груди, иглами впивающаяся в израненное сознание. Вот его спутники сейчас. Локи бросает измученный взгляд на лестницу и заходится в новом истошном крике. Ведь... ...она больше не придет.