Ментол и мята

В массивном кожаном кресле, откинувшись на спинку и плавно покачиваясь в задумчивости, сидел человек с планшетом в руках. Тень, падающая из наполовину прикрытых жалюзи окон, скрывала его лицо. Все, кому удавалось попасть в личный кабинет мужчины, с удивлением подмечали, что необыкновенно крупное по размеру кресло, в котором можно было утонуть, казалось совершенно обычным, когда в нем сидел его хозяин. Высокий мужчина имел телосложение годами не слезающего с анаболитических стероидов бодибилдера: гору сухих пузырящихся мышц с дорожками выпуклых вен под кожей, которые, казалось, не скрывал даже дорогой, пошитый на заказ, костюм. Если бы не приятная внешность вкупе с обворожительным, располагающим к себе и в то же время властным характером, наверняка обладатель такого тела не вызвал бы у противоположного пола даже намека на интерес. Такого мнения о хозяине придерживался и человек, с час просидевший в его кабинете и во всех красках и подробностях описывающий причину, по которой явился без предварительного уведомления. Он удалился с ликующей улыбкой на устах, когда получил то, что ему требовалось, — обещанное неделей назад финансирование проекта, имевшего для него слишком большое значение. Режиссер Томас Каролли наконец собрал недостающую часть бюджета «Серебряной крови» и был собой до невозмутимости доволен и горд. Чего нельзя было сказать о человеке, сделавшем Томаса таким счастливым. Неуверенность в правильности своих действий поселилась в нем тогда, когда он наконец-то добрался до статьи, наполненной насыщенными подробностями вспыхнувшей ссоры между Брайаном Ри и Мэтью Дэстером. Нет. Хозяина столь убийственного во всех смыслах тела не интересовала причина этой самой ссоры. Все его внимание украла единственная фраза — «Актер пытался вытащить из здания ГосФонда запрещенный фильм». — Додумались наконец, — ухмыльнулся он и с уже большим порицанием в голосе добавил, — но почему же так шумно и неосторожно? *** Ри проснулся от пронизывающей руку, будто бы копьем, боли: конечность затекла, и попытка сменить позу, дабы избавиться от дискомфорта, вмиг лишила сна. На осознание себя в этом мире ушли секунды, на то, чтобы унять боль и разогнать кровь по венам, — минуты, после чего Брайан перевернулся на другой бок, желая понежиться в постели еще немного, и наткнулся на мирно спящего абсолютно обнаженного Мэтью. Низ живота скрутило вихрем, стоило только мимолетно взглянуть на следы безудержной страсти на спине, шее и даже руках Дэстера. Картина их бурной ночи мгновенно встала прямо перед глазами, пробудив желание, на которое, как казалось Ри, он был неспособен еще пару часов или, быть может, даже дней. «Сотрите мне память, я хочу пережить это еще раз», — все же поднялся на ноги мужчина и, стараясь не шаркать лишившимися сил ногами, побрел в сторону ванной, совершенно не заботясь о том, чтобы хотя бы найти, не то что натянуть на испещрённую царапинами задницу трусы. Прикрыв за собой дверь, Ри набрал ванну и осторожно погрузился в горячую воду, стараясь игнорировать саднящие ощущения по всему телу, не исключая самые интересные места. Ему пришлось очень долго выбирать положение, при котором задница болела бы не слишком сильно. Но только он успел разместиться более-менее удобно, дверь в ванную приоткрылась, и в нее заглянул Мэт. В отличие от Брайана, он успел натянуть на себя и трусы, и даже джинсы, но, к удовольствию Ри, рубашку то ли не нашел, то ли и не искал, предоставив Брайану возможность полюбоваться проделанной накануне работой. На шее Дэстера красовалось с десяток ярко-бордовых засосов, на плече алел выразительный след от зубов, грудь и пресс испещряли ссадины и синяки, которые явно остались от пальцев Ри. Несмотря на яркий образ жертвы изнасилования, Мэт выглядел куда лучше обычного: привычная бледность сменилась здоровым цветом лица, синяки под глазами рассосались, а вечно угрюмый взгляд исчез, и на его место пришел другой — более дерзкий и с игривыми огоньками. — Утро доброе, — выговорил он сипло, опуская крышку унитаза и усаживаясь на нее. — У тебя голос, как у пропитого алкаша, — хмыкнул Брайан, сам сипя не хуже Мэта. — От алкаша слышу, — фыркнул тот, сполз с унитаза на пол, усаживаясь перед ванной и опуская одну руку в горячую воду. — Как… — Дэстер выразительно уставился на бедро Ри.  — … самочувствие? — с явным трудом подобрал он слова. — Бывало и хуже, — честно признался Брайан. — Отличная оценка прошлой ночи, — рассмеялся Мэт. — Ты же знаешь, что я не это имел в виду, — улыбнулся Ри. — Надо бы… Как-нибудь… Повторить? — выдохнул он, внимательно наблюдая за реакцией Дэстера. — Знаю, но не могу перестать над тобой издеваться, твое тело так и напрашивается на комментарии, — задумчиво проговорил Мэт, пропуская сквозь пальцы воду и вновь погружая руку по самый локоть. — Повторить? — он поднял взгляд на Ри. Губы растянулись в мечтательной улыбке, а в глазах блеснул живой огонек. В силу особенностей своей профессии и характера, несмотря на многогранность масок для каждой роли, Дэстер был скуп на эмоции, отчего в сравнении с ним даже бомж, просивший мелочь у прохожих на «бальзам для души», казался куда богаче. Но сейчас, к своему собственному удивлению, искренность все же пробила броню и настоящие эмоции выплеснулись наружу. Мэт, конечно, не просиял, как маяк в непроглядной тьме, но на вопрос все же ответил честно. — Почему бы и нет, — закусив губу, он так пронзительно посмотрел на Брайана, развеивая все возможные сомнения, что тому осталось лишь поверить на слово. — Я это запомню, — не смог промолчать он. Выдавив гель на лежащую на бортике мочалку, намочил и принялся взбивать пену. Прошелся массажными движениями по шее, груди, уводя мыльную дорожку ниже, и замер, едва его запястья коснулась рука Дэстера. — Дай сюда. Ри молча разжал пальцы. — У тебя, конечно, язык отвалится о помощи попросить, — с укором отчитал Мэт. — Как-то неловко… — Кто бы говорил! — протянул Дэстер, даже не желая слушать возможные отговорки. — Повернись. Брайан послушно выполнил его просьбу и уперся лбом в прозрачную стенку кабинки. — Будь со мной понежнее, — посмеиваясь, добавил он. — А что, боишься растаять под моими пальцами? — ухмыльнулся Мэт. — Как мороженое? — Оно самое. — Боюсь, самое время кинуть в воду пару кило льда, иначе меня будет не спасти. — Да куда ты денешься?! — Дэстер намочил еще раз мочалку, легко взбил пену и провел по шее Ри, стараясь не задевать волосы, знаком «бесконечность» обвел плечи, не задерживаясь долго на больном, и скользяще прошелся по спине, покрывая алые ареалы засосов и следы от ногтей толстой пузырящейся пленкой. И стоило руке опуститься чуть ниже, взгляд наткнулся на то, что упорно на протяжении всей ночи не желали замечать руки. Хоть Ри и сидел по пояс в воде, два косых шрама, расположенные на пояснице чуть ближе к левому боку, не смогли вновь остаться незамеченными. Мэтью не удержался и, зажав в кулаке мочалку, провел тыльной стороной ладони по двум выпуклым полоскам. Он видел их раньше, когда Брайан без стеснения щеголял по квартире в одном полотенце после душа, он касался их прежде, в ту первую спонтанную репетицию. Он знал о них. И он о них забыл. Эти шрамы не имели для Дэстера никакого эстетического значения. А вот вопрос, который беспокоил его уже относительно долгое время, мужчина больше так и ни разу не осмелился задать вслух. А зачем? В прошлый раз Брайан ясно дал понять, что эта тема вроде табу — его наспех придуманная шутка не нашла отклика в сердце Мэта. — Отец. Видимо, актер, заблудившись в своих мыслях, задержался рукой на одном месте слишком долго. — Как так вышло? — осторожно поинтересовался он, будто боясь спугнуть только-только приоткрывшего тайную дверь партнера. — Потерял контроль над своими действиями, — хоть Ри и не спешил выкладывать все с разбегу, он все же шел на поводу у желания поделиться с Мэтью хотя бы этим. — Аффект? — Синдром неконтролируемой ярости. Мэт ненавязчиво возобновил прогулку рукой по телу и одновременно с этим продолжил тянуть за невидимую нить, разматывая, возможно, куда более толстый и запутанный клубок, чем казалось на первый взгляд. — Он всегда был болен или… — не зная, как поставить вопрос, Дэстер не стал заканчивать: если Ри захочет продолжить — он сам расскажет. — Наверное, ты помнишь об этом событии больше меня: землетрясение, в народе получившее название «Надлом». С тех пор прошло почти шестнадцать лет, а последствия до сих пор отголоском прокатываются по тем, кто его застал. Тогда пострадало много людей… Что уж говорить о различных зданиях и домах. У отца был свой бизнес — небольшой, но очень прибыльный, как он любил выражаться, «для настоящих ценителей». В столетие, когда технический прогресс совершил мощный скачок, мой дедушка и его друг не смогли отказаться от дела всей жизни и закрыть книжную типографию, как это сделали многие. Год за годом таких предприятий становилось все меньше. И к тому времени, когда вырос и перенял дела мой отец, их осталось в городе всего две. Надлом сравнял типографию с землей, а вспыхнувший пожар превратил все многолетние труды и оборудование в пепел. Многие бесценные для определенного круга людей экземпляры исчезли без права на воскрешение. Вместе с бизнесом отец потерял голову, часть своего «Я», — Ри прервался, чтобы поменять положение и пристроить загипсованную руку на бортике. Мэт отпустил мочалку дрейфовать по побежавшим волнам, он из всех сил старался удержать контроль над мыслями: «Сейчас главное — история Брайана, а не собственные воспоминания об этом дне». — Мне тогда было девять, и я отчетливо помню, как изменился отец за какие-то считанные дни. Это происходило не постепенно, а обрушилось на голову — только разгребай плоды. «Синдром неконтролируемой ярости» ставили в трех из ста случаев. Этой болезни, в основном, подвержены собаки. Представь себе? — насмехаясь, спросил Ри, вовсе не требуя ответа. — Но так было только до Надлома. Статистика круто изменилась — четыре из десяти — общество и так десятками лет деградировало, поэтому потребовалась лишь еще одна масштабная встряска. Как будто политических им было мало. И лавина сошла с горы, — Брайан уставился в потолок, словно на нем висел только ему видимый экран, на котором кадр за кадром крутился его жизненный фильм. — У нас были хорошие отношения с отцом. Если не считать этих вспышек, которые случались по различным причинам пять-шесть раз в год, мы прекрасно ладили. Мэт провел пальцем по бортику, собирая влагу. Немного подумал, взвешивая, стоит ли задать еще один вопрос, и все же решился. — Тогда зачем ты оставил их на своем теле? — Видимый шрам можно легко убрать, но тот, что в душе, не возьмет ни один лазер. Я могу бесконечно злиться на отца, когда смотрюсь в зеркало или иной раз задеваю рукой, вспоминая очередной припадок. И бесконечно прощать его, потому что перед глазами всегда стоит образ, каким он был со мной большую часть времени. Но я уверен, стоит шрамам исчезнуть — мой мозг заменит белое изображение на черное, а я этого даже не замечу. — Твоему отцу повезло, — немного поразмыслив над ответом, наконец выговорил Мэт, начиная вырисовывать на воде круг за кругом указательным пальцем, создавая маленький водоворот. — Повезло? — слегка опешил Брайан. Он был готов услышать все: от сочувствующего «Мне очень жаль» до грубого «Твой отец скотина», но никак не это. — Почему ты так думаешь? — В наше время дети и родители по разные стороны баррикад. Первые воюют, пытаясь качать права, на которые у них еще пока нет права, а вторые пользуются властью, при этом абсолютно не осознавая ответственности. Так и выходит, что дети ненавидят родителей, а родители жалеют о том, что когда-то дали жизнь своим детям. А самое страшное то, что это давно стало нормой. Но ты… Ты ведь действительно любишь отца, не так ли? — Не так ли, — согласился Ри не задумываясь. — Любишь несмотря ни на что. По-настоящему. Твоему отцу очень повезло, — повторил Дэстер с задумчивым видом, заворачивая водоворот все сильнее. — А у тебя не так? — подарив собеседнику частичку самого сокровенного, Брайан моментально возжелал получить нечто подобное в ответ. Мэт лишь пожал плечами. — В нашей семье преобладало иное чувство, — проговорил он холодно. — Кто-то из журналюг, помнится, что-то упоминал о скотобойне? — напомнил Ри, который, в отличие от максимально тактичного Дэстера, привык задавать вопросы в лоб и лишь затем задумываться, а стоило ли оно того. — Полная чушь, — улыбнулся Мэт, все же поднимая глаза на собеседника. — Мой отец терпеть не мог крови. От вида одной лишь капли терял сознание. — Даже в наш кровавый век такое бывает? — О, в наш кровавый век бывает и не такое, — вздохнул Дэстер, ловя мочалку и начиная топить ее в воде. — Ты уходишь от ответа, не так ли? — Ри не собирался отставать так просто. — Разве я не ответил на твой вопрос? — Ответил, ничего не сказав, — нахмурился Брайан. — Чувство, которое преобладало в вашей семье. Что это, если не любовь? Мэт закончил мучить мочалку, выжал ее и вернул на то место, где она изначально покоилась. Затем снял с крючка полотенце и развернул его перед собой, зазывно кивнув Брайану. — Во-первых, я хочу поваляться еще. А во-вторых, ответь, — Ри оставался непреклонным. — Вот настырный, — проворчал Дэстер, кидая полотенце на корзину для белья. — Это сложно… — Объяснить? — Произнести, — договорил Мэт, присаживаясь на влажный бортик ванны. — Нечто настолько страшное? — Только для меня. — Тогда я хочу знать, чего ты боишься на этом свете сильнее всего. — Зачем? — Возможно, я смогу тебя от этого огородить, — спокойно ответил Ри. — Даже так. О мой принц с загипсованной рукой, — шутливо схватился за сердце актер. — Ты покорил меня! — Ответь уже, черт возьми! Что за чувство? Чего ты так боишься?! — Безразличия. Одно верно подобранное слово может таить в себе больше смысла, чем тысяча предложений. Одно слово способно раз и навсегда изменить жизнь. Одно слово может расставить все по своим местам. Одно слово позволяет взглянуть на вещи под другим углом. Ри едва ли знал больше о безразличии, чем знал о нем Мэт. Конечно, как и любой другой человек, Брайан встречался в своей жизни с его различными формами и проявлениями, на собственной шкуре испытывал тяжесть последствий особо острых случаев, которые принимал слишком близко к сердцу. Но никогда прежде он не сталкивался с безразличием в собственной семье. Ри боялся даже предполагать, на какую глубину опустилась бы его и так непростая жизнь, если ко всему прочему добавилось бы равнодушие самых близких ему людей. А ближе отца и матери, совсем стареньких бабушки и дедушки, почивших, когда внуку едва стукнуло семь, Брайану были разве что уличные кошки, которых время от времени он подкармливал назло надоедливой соседке, что жила в квартире напротив. «Как много скрывает твое "безразличие", если тебе так тяжело даются слова о нем?» — Ри бросил осторожный взгляд на Мэта, больше всего на свете боясь в этот момент сделать или сказать что-то неправильное. Заставить Дэстера пожалеть о том, что поддался на его уговоры и подарил еще один мизерный шанс приблизиться к его душе. — Знаешь… — осторожно начал Брайан, — если ты когда-нибудь передумаешь держать все это в себе и тебе захочется поделиться с кем-нибудь, выговориться, пожалуйста, где бы я ни был, найди меня. А я в свою очередь очень постараюсь держаться как можно ближе, — чувствуя, что щеки налились не просто румянцем, а вспыхнули, как солнце на закате, Ри, не выдержав собственных чувств и какого-то странного, окутавшего все тело порыва, не нашел ничего лучше, как уйти под воду якорем. Совсем позабыв о загипсованной руке, что, не последовав по инерции за хозяином, осталась торчать снаружи, как подзорная труба у подводной лодки. Даже сквозь толщу воды до Ри донесся чистый искренний, нет, не смех, а откровенный гогот, заставивший Брайана пожалеть, что его рука была всего лишь рукой, а не подзорной трубой. Он был уверен, что Мэт бился в спазмах и конвульсиях от смеха, изо всех сил держась за живот. Вот только как бы ни хотел Ри продлить Дэстеру минуты веселья, воздух в легких все же закончился, и к тому времени, когда он всплыл, Мэт уже сидел с лицом, копировавшем эмоциональность разве что булыжника. — Найти, где бы ты ни был, значит, — повторил Дэстер со спокойствием могильщика. — А ты что же, куда-то собираешься? — произнес он, упершись руками в бортики ванной и нависнув над Брайаном. Ри захотелось утопнуть в воде повторно и, возможно, без возвращения наружу. Смущение — то чувство, которое он давно заставил себя позабыть. Будучи актером, да еще и вип-персоной в постели многих богатеньких светских львиц, стыдливость становилась якорем, от которого появлялись только проблемы. Потому он распрощался с ней уже очень давно и был уверен, что никогда больше не сможет ощутить это вновь. Но сейчас парню стоило огромных усилий не отвести глаз от пристального взгляда Мэта, от которого бросало в холод и жар одновременно. — Не собираюсь, — пробормотал он, все же уйдя в воду до носа и потому пробулькав свой ответ. — В таком случае позволю себе возложить на твои плечи непосильную ношу, — Дэстер, явно чувствуя влияние своих слов на Ри, будто пытался его добить. — Это какую же? — продолжил булькать Брайан, тихо сглатывая. Ему-то всегда казалось самым интимным из того, что может произойти между двумя людьми, — это секс. Физическая близость, после которой либо все моментально рушится, либо встает на круги своя. Но в эту самую секунду он к своему ужасу начал осознавать, что очень крупно ошибался. Здоровая рука дрожала от нетерпения. Сердце стучало, как бешеное. Желание же утопнуть в ванной возрастало относительно тикающих стрелок в геометрической прогрессии. Если ночью Дэстер трахал его тело, то прямо сейчас, видимо, принялся за душу. — На… — заговорил было Мэт, когда в комнате послышался грохот и тихие матюги, которые стремительно приближались к двери в ванную. — Эй, — знакомый голос в мгновение разорвал тонкую, как шелк, но острую, как игла, атмосферу. — Вы здесь? — и не дождавшись ответа, обладатель голоса распахнул дверь и ввалился внутрь. — Оу… — протянул мужчина, на мгновение стушевавшись, но тут же взяв себя в руки. — Я смотрю, вы тут во всю репетируете. Похвально. Но передышки кончились, пора браться за дело. — То есть ты хочешь продолжить съемки? Уже? — ахнул Брайан, уставившись на взъерошенного Томаса, как на безумца. — Как вы собираетесь замаскировать мою сломанную руку? — Плащом, — пожал режиссер плечами как ни в чем не бывало. — А трюки пусть делают специально обученные люди. — Но… — хотел было возразить Дэстер. — И никаких «Но»! — прикрикнул мужчина. — Я и так смилостивился и не трогал вас пару дней. Но пора прекращать прохлаждаться. Приводите себя в порядок. И чтобы через сорок минут я вас видел на съемочной площадке, — выдохнул он, резко развернулся и вышел из ванной. — Полтора часа! — загорланил вслед ему Брайан. — Сорок, мать вашу, пять минут и ни секундой больше! — громкий хлопок входной двери стал жирной точкой в неуклюжем одноминутном разговоре между режиссером и актерами. — Что ж… Видимо, пора, — улыбнулся Дэстер, вновь поднимаясь с ванны и раскрывая полотенце. — Ты не договорил… — напомнил Ри. — Договорю как-нибудь в другой раз. — Но… — Ты слышал Томаса? Если мы опоздаем, сломанной рукой твои проблемы не ограничатся. Поднимайся. А договорить я всегда успею. *** Фрай нашел Тома на крыше одной из высоток. Он не сразу разглядел в полумраке фигуру вампира, тот спрятался за огромным экраном-щитом, на котором вечным напоминанием транслировалось: «один год шесть месяцев двадцать три дня девять часов тридцать девять минут четыре секунды». Падающий свет ослеплял, превращая находившегося прямо за табло Тома в невидимку. Если бы не едва разборчивое бормотание парня под нос, эльф бы проскочил мимо, но, к его счастью, беглец обнаружился. — Ну и чего ты психуешь? — Фрай хотел было начать осторожно, но… Не вышло. Ответом стал красноречивый жест выброшенного из кулака среднего пальца. — Я так и думал, — фыркнул эльф, пристраиваясь рядом с ним на обшарпанный парапет и бросая взгляд вниз. Высота под ногами кружила голову, несмотря на скилл скалолаза и паркурщика, серебряноволосый всегда остро реагировал на маячащую перед глазами возможность однажды не рассчитать собственные силы и сорваться в пусть и не вечный полет, но определенно тот, за время которого вся жизнь успевает пронестись перед глазами. От неосторожной смерти даже эльфийская кровь не смогла бы уберечь. — Долго еще будешь тарахтеть, как заведенный трактор? Выскажись, покричи, поколоти меня в грудь и успокойся, — снисходительно предложил Фрай, не воспринимая всерьез причину, из-за которой так вспылил и до сих пор бесился Том. — Отъебись! — Ты же знаешь, не прокатит… — Что ты от меня хочешь? — недобро зыркнул на него вампир. — Я же сказал, дай мне остыть и прийти в норму, я не хочу срываться на тебе. — Не хочешь срываться, так объясни по-человечески, что именно тебя так тревожит и задевает, — смягчился Фрай, поднимая взгляд к небу. Луна… Когда-то это ночное светило придавало непроглядной мгле куда более созерцательный вид, ее свет простирался по небесной простыне и озарял путь даже в лесной чаще. Сейчас же на ее месте ничего не было. Только безликая пустота. И редкие звезды, казавшиеся какими-то тусклыми в сравнении с собою прежними, но от этого не менее манящими и притягательными. По крайней мере, теперь на небосводе их количество, казалось, заметно возросло. Фрай приоткрыл рот, будто клапан, и выпустил из легких воздух, словно пытался снизить давление — густой пар мгновенно подхватил несильный ветер и развеял. Ночью всегда становилось холодно, терпимо, но тем не менее холодно. Эльф перекинул волосы на одно плечо и натянул на голову пушистый капюшон парки, чувствуя, как затылок начало покалывать от резкой смены температуры. — Ну так скажешь что-нибудь, или так и будем играть в молчанку? — Давай как-нибудь потом, я сегодня не в том настроении, — тут же отмахнулся Том и спрятал половину лица за высоким воротом черного плаща. — Не в том настроении? Что ты несешь, мать твою? По мне, так настроение у тебя самое подходящее, чтобы выложить все, как на духу и не мямлить… — Я никогда не мямлю, — огрызнулся вампир. — Но и кричишь громче всех, что выскажешься, только дай слово. Ну же… Я даю. Слушаю тебя внимательно, — требовательным взглядом уставился эльф на своего возлюбленного, который оказался любителем изрядно потрепать нервы. Нет, не окружающим. Тут все было куда сложнее. Только себе. Вампир. Нет, в прошлом человек, передавший багаж своих привычек новому телу, новому существу, любил копить в себе мысли, гнушаясь делиться тем, что касалось приближенных к нему людей. Держал их в неведении от своих умозаключений, из-за чего часто возникали недопонимания и разногласия. И эльф, как бы ни хотелось Тому обратного, не собирался довольствоваться тем, что сносили родные и друзья вампира. Он дергал за ниточки, как умелый кукловод. И получал нужную реакцию. — Хорошо, — вымученно выдохнул Том, словно его прижали к стене и не оставили иного выбора. — Что именно ты хочешь от меня услышать? Почему я не промолчал и влез в очередную перепалку с кровососами? — Для начала хватит и этого, — согласился Фрай, наблюдая за движением в окнах соседней высотки. Чего только не увидишь — люди вытворяли за закрытыми дверьми слишком удивительные и обескураживающие вещи. Взять, к примеру, того дедулю на тридцать четвертом этаже, что напялил наряд своей покойной жены, намазал алой помадой сморщенные губы и уже добрых пять минут вальсировал со смокингом на вешалке. Красота, да и только. — Потому что, хоть убей, не могу понять, какого черта эти падальщики лезут в мою личную жизнь? Я что, подписал контракт, когда заделался одним из них, в котором красным по белому было написано «в рот у эльфов не берем»? Фрай до конца не верил, что Том разговорится, потому не ожидал такого поворота. Дедушка вдруг стал абсолютно неинтересен. Завязавшаяся беседа поглотила его, как черная дыра. — Как бы объяснить, когда ты принимаешь чью-то веру, — попытался разъяснить на доступных пониманию вещах серебряноволосый, — ты чтишь и исполняешь ее законы, устои и порядки, если она говорит тебе, как и что делать, ты стараешься строить свою жизнь в соответствии с этими правилами. Эльфы и вампиры — две разных религии, два племени, два менталитета. Мы впитывали с молоком матери ненависть к нашим расам. Люди не в курсе, но тысячелетиями между нами шла война, не знающая жалости и пощады. Перемирие… Невозможно запечатать боль, обиду и вражду в сердце какой-то бумажкой, соглашением. Потому, когда ты стал вампиром, с кровью того, кто тебя обратил, ты впитал их опыт и знания… отношение к нам, а значит, стал потенциальным врагом в ответ для эльфов. — Но так в том-то и дело. Меня не спросили, хочу ли я стать тем, кем я стал. Вера… К ней можно прийти разными путями: самостоятельно, когда человека толкают жизненные обстоятельства и ее философия, или же можно просто попасть в секту, где тебе промоют мозги и вставят уже отформатированное сознание, ты будешь думать, что истина открылась, все резко встало на свои места, так и не догадавшись, что ты всего лишь оказался жертвой чьих-то преследуемых целей. Слепо следовать чьим-то предрассудкам или истине, которая истинной и не является, — удел узколобых дураков, не способных взять ответственность за поступки в свои руки, а не ссылаться на религию. И что вампиры, что эльфы… Я на сто процентов уверен, все уже и позабыли, из-за чего вообще началась ваша Красная война, а затянулась она на такой длительный срок, потому что все ссали признать, что заблуждались. Гордость не дала. А теперь что получается? Пока мир летит в бездну, и Земля доживает свои последние мгновения, я — человек в прошлом и вампир в настоящем, должен стать заложником стереотипов, которые ко мне лично никакого отношения не имеют? — Ты не понимаешь… — Нет, это ты не понимаешь, — огрызнулся Том, дергая Фрая за плечо и заставляя посмотреть себе в глаза. — Вы до сих пор убиваете друг друга. Вы до сих пор убиваете нас — заложников обстоятельств. Это не шутки, любая из тех потасовок, в которых мы с тобой участвовали, могла закончиться смертью. И она определенно ею закончилась, только сдох не я, а кто-то другой, чьих сил, физических и духа, оказалось чуточку меньше. — Ты так говоришь, как будто только мы во всем виноваты, словно только у нас подобные проблемы… — с досадой и каплей сожаления в голосе парировал Фрай. — Вы — люди, разве в вас меньше злобы и ненависти? Пусть несколько столетий у вас и получилось прожить без сражений на поле боя, но холодная война не затихала никогда. Разве я ошибаюсь? Или что-то неправильно понимаю? Если дерутся эльф и вампир — проигрывает слабый, а не только определенная раса: по четвергам — вампиры, по субботам — эльфы. А вы же изначально гасите меньшинство, бросаете все силы на слабое звено и упиваетесь победой, когда исход предопределен еще до начала боя. Я не прав? — Люди ничуть не лучше, — с заминкой признал Том. — Но кое-что нас отличает от вас. — Это что же, например? Непробиваемое упорство? — рассмеялся Фрай. — Нет. Ты говоришь, что, становясь вампиром или эльфом, ты становишься частью «религии». У людей много религий. Да, из-за этого мы не так едины, как другие расы, но… Мы куда свободнее, чем кто-то из вас, потому что на каждый стереотип найдется как минимум один человек, который выскажет своё недовольство. Да, мы давно уже не воюем с вампирами и эльфами. Все потому что мы воюем друг с другом… — Сто-о-оп, снято! — прервал сцену режиссер, запрыгивая на кинодекорации и начиная с задумчивым видом ходить из стороны в сторону, не мигая смотря на обоих актеров. — Что не так на этот раз? — еле скрывая раздражение, выдохнул Брайан, шумно сглатывая. Рука периодически давала о себе знать, моментально портя настроение актера и всякую охоту продолжать работать. Но он, несмотря ни на что, сжав зубы, играл на пределе своих возможностей. И все равно что-то было не так. — Это был уже восьмой дубль, — мягко напомнил Мэт. — Знаю! — рявкнул Томас и тут же взял себя в руки. — Знаю, но надо играть иначе. — Как иначе? — Брайан усиленно дышал через нос. — Не знаю. Восьмой раз Томас говорил о том, что с игрой Брайана что-то не то. В восьмой раз не мог объяснить, что же хочет увидеть в результате. — Думаю, нам надо ненадолго прерваться и тогда… — заговорил было Дэстер, чувствуя общее напряжение, быстро расползавшееся по всему съемочному павильону, и отдельные искры, мерцавшие между Брайаном и Томасом. — Нет! — вновь вспылил режиссер. Выглядел он замученным и будто бы не спавшим тысячу лет. Левое веко его дергалось настолько сильно, что это было заметно невооруженным глазом. Руки тряслись. — Нет… — уже тише выдохнул он. — Господи, что со мной происходит. Голова просто раскалывается, — простонал он, садясь на искусственную крышу рядом с актерами. — Но нельзя останавливаться! Нельзя! Мы и так потеряли слишком много времени! — Томас, когда ты в последний раз спал? — спокойно поинтересовался Дэстер, прикладывая ко лбу мужчины свою холодную ладонь. — О боже, да, — выдохнул мужчина с облегчением. — Спал? Не знаю. Пару дней назад. — А потом началась бессонница? — голос Мэта оставался спокойным. — Нет, наоборот, я постоянно хочу спать и сплю много. — Сладкий привкус во рту? Жажда? — Ну да… к чему ты ведешь? — нахмурился Томас. — И, вижу, тебя нехило знобит. — Я спрашиваю, к чему все это? Я устал. Переутомился! — Нет, — покачал Мэт головой. — Я уже такое видел. Ты не устал. Тебя отравили цинком.