В первый день зимы

      5 апреля       В переулке было темно и тихо. Дождь, до того накрапывавший противно и мелко, влил как из ведра, и теперь барабанил по оконным козырькам, по блестящему мокрому асфальту и особенно громко – по крышке стоящего рядом пластмассового мусорного бака.       Аято попытался унять тяжёлое дыхание и сглотнул густую от ненависти слюну. С мокрых волос на лицо стекали холодные капли воды. Они заливали глаза, попадали на искривлённые в безумной гримасе губы, но парень этого даже не замечал.       – Сама виновата, – злобно выдохнул он. – «Мой сенпай не такой извращенец, как ты! Он даже не взглянет на тебя!» – передразнил он, довольно точно подражая высокому, мерзкому голоску. – Достаточно было просто сказать, что ты не будешь стоять у меня пути, и была бы жива, курица! Но нет же, надо было выпендриться! Да мне вообще не интересно твоё мнение! – Аято сорвался на крик и ещё раз, с утроенной ненавистью пнул в бок лежащее перед ним тело. Ботинок наверняка окрасился кровью, но на полированной чёрной коже этого незаметно.       На асфальте, смешиваясь с дождевой водой, растекалась лужа яркой, свежей крови. Некогда пушистые длинные хвостики, пропитанные этой смесью, лежали в центре кровавого озера, как свернувшиеся змеи.       Аято с силой провёл руками по волосам, отжимая воду, и набросил на голову капюшон чёрного плаща.       – Дура, – снисходительно бросил он в адрес давно уже безучастной к оскорблениям девушки. – Знаешь, мне импонируют сильные личности, но ты – не сильная, а просто по-идиотски упрямая! Если ты действительно так уверена, что Таро-сенпай не взглянул бы на меня, то могла бы отойти в сторонку и понаблюдать за тем, как я докажу тебе обратное. Но нет же, нужно было оскорблять меня посреди улицы, называя поганым извращенцем! Ни воспитания, ни манер у тебя нет, Осана-чан!       Запоздалый адреналин всё ещё потряхивал его тело, проникал глубоко под кожу, вызывая непроизвольную дрожь и почти эйфорию.       – В отличие от тебя я хотя бы хорошо воспитан и способен проявлять к Таро-сенпаю то уважение, которого он заслуживает. А что всё это время делала ты? – риторически обратился к трупу Аято, натягивая на холодные и влажные от дождя руки тонкие чёрные кашемировые перчатки. Они были чертовски удобны, но после сегодняшнего их, скорее всего, придётся выбросить. – О, я тебе напомню. Ты его третировала, изводила, унижала при любом удобном случае и даже посмела поднять на него руку. Как он вообще тебя терпел?! – рявкнул Аято. – Ненавижу тебя, – с присвистом втянув сквозь зубы воздух, прошипел Аято. – Хотя, погоди-ка, нет… Пожалуй, уже не ненавижу. Теперь ты мне больше не соперница, с проломленной-то башкой…       Аято сел на корточки, почти нежно обхватил ладонями помертвевшее белое лицо и поглядел на него с лёгкой, полубезумной улыбкой. Глазные яблоки закатились так высоко под веки, что радужку было почти не видно, из уголка рта стекала тонкая струйка крови. Аято провёл большим пальцем упакованной в перчатку руки по кровавой дорожке, размазывая её, и его лицо вдруг ожесточилось.       – Сука рыжая! – крикнул Аято, вкладывая в этот крик всю злобу, весь страх и ненависть последних дней.       Он порывисто вскочил и ещё раз с силой и злобой отвесил пинок. Голова девушки без сопротивления мотнулась далеко в сторону, и стало видно огромный чёрный пролом на затылке.       Аято поднял лицо к небу, и дождь слегка остудил его пыл. Когда он вновь взглянул на мёртвое тело, то его взгляд был собран и сосредоточен.       – Ну, пора прибраться, – вздохнул он.       Крышка мусорного бака откинулась с заметным трудом. Аято сунул руку внутрь и наощупь выудил несколько мусорных пакетов, прежде чем нашёл один достаточно большой, чтобы уместить в себе не самое высокое и достаточно худенькое тело. Смердящее содержимое пакетов он без зазрения совести вытряхнул прямо в бак.       Вскоре Аято с некоторым трудом забросил в бак непрозрачный чёрный пакет, содержимое которого с виду было не опознать. Сверху он прикрыл его пакетами поменьше.       – Пока-пока, Осана-чан, – с улыбкой попрощался Аято, с громким стуком захлопывая крышку.       Молодой преступник улыбнулся загадочно и томно. В его воображении сенпай уже принадлежал только ему одному, но за тем, чтобы претворить его фантазии в жизнь, дело не станет. Окрылённый, он быстрым шагом покинул переулок.       Дождь пошёл сильнее, смывая с асфальта последние улики только что свершившегося преступления. ***       5 декабря       Аято Айши толкнул тяжелую дверь и из душного тепла школьного холла вывалился прямо в студёные декабрьские сумерки. Дожидавшийся его снаружи темноволосый парень поёжился от холода и обернулся, бросив через плечо опасливый взгляд. Строгий взгляд стальных серых глаз цепко прошёлся по тонкой фигуре Таро, упакованной в простое серое пальто: ни шарфа, ни шапки, ни даже перчаток на нём замечено не было.       – Сенпай, – с укоризной произнёс Аято, приближаясь. – Ты совсем себя не бережёшь!       – Прости, Аято-кун, – виновато произнёс Таро, растягивая в улыбке бледные от мороза губы. – Утром всего этого ещё не было.       Дорожку до школьных ворот, траву и кустарник ровным слоем укрывала тонкая плёнка свежего, нетронутого снега. Редкие крошечные снежинки лежали на волосах Таро, тут и там цеплялись за его пальто, поблёскивали и искрились. Так и манили провести по ним рукой, посмотреть, как они растают на коже.       Аято со вздохом стянул с себя шарф и обмотал его вокруг шеи Таро, не взирая на не слишком убедительное сопротивление.       – Не над…       – Не обсуждается, Сенпай. Ты можешь заболеть.       – Ты тоже, вообще-то, можешь!       – Я – нет, – отрезал Аято. – Я провожу тебя, как обычно?       – Да, давай, – кивнул Таро, против воли пряча покрасневший нос где-то в складках чужого шарфа.       Школьники вышли за территорию школы. Под ногами хрустели снежинки, и гладкие подошвы осенних ещё ботинок скользили по свежему снегу, заставляя парней то и дело поскальзываться и со смехом хвататься друг за друга, чтобы устоять на ногах. Таро чувствовал себя жутко неуклюжим, а Аято – счастливым, как никогда.       Ещё не совсем стемнело, но в домах кое-где уже зажгли свет: краткий, волшебный момент перехода от дня к ночи. Таро находил это время романтичным, но не знал, какими словами об этом можно было бы рассказать, поэтому даже не пытался. Просто глядел вокруг широко раскрытыми глазами, будто сетчаткой глаза фотографировал и сохранял глубоко в сердце струящийся свет фонарей, следы ботинок на свежем снегу, мерцающие отблески на гладких боках автомобилей и ни с чем не сравнимый запах сумерек.       – Сегодня девять месяцев, – пробормотал Таро, когда они отошли от школы на десяток метров.       – Девять месяцев с чего? – не сразу вспомнил Аято.       – С того дня, когда пропала Осана. Моя подруга детства. Помнишь её? Рыжая такая, с двумя хвостиками. Высокая и громкая, её было трудно не заметить.       Аято повёл плечом и слегка сдвинул брови к переносице:       – Смутно… Да, конечно помню, – заметив взгляд Таро, спохватился он.       Ямада в ответ хмыкнул неопределённо и грустно улыбнулся чему-то своему.       – Я ужасный человек...       – Сенпай… – нахмурился Аято.       – Я объясню, почему, – торопливо добавил Таро. – Только ты… не осуждай меня, ладно?       – Я никогда и за что не стану тебя осуждать.       – Хорошо…       Ямада некоторое время собирался с мыслями, а потом глубоко вдохнул морозного воздуха и заговорил:       – Иногда я иду по улице и вдруг понимаю, что машинально ищу её глазами. Жду, что услышу вечно недовольный голос, или мелькнут в толпе рыжие волосы – она всегда выделялась из-за них… Умом понимаю, что ничего такого, скорее всего, не произойдёт, но глаза продолжают искать. И самое неприятное в этом то, что я на самом деле не хотел бы её находить.       Таро с опаской взглянул на собеседника, ожидая увидеть ужас и отвращение на его лице, но Аято смотрел спокойно и даже ободряюще.       – Почему не хочешь? – спросил Айши.       Таро выдохнул:       – Ну… мне кажется, тот факт, что наши пути разошлись, оказался к лучшему.       – Тебе нужно увидеть её тело, чтобы успокоиться?       – Н-нет, что ты! Я надеюсь, что она жива и вполне счастлива. Просто находится где-то очень далеко. Мне… мне спокойнее так думать.       Ямада споткнулся о какую-то очередную выемку, коварно припорошённую снегом, и морально приготовился к падению, но сильная рука Аято удержала его за локоть.       – Ох… Спасибо, Аято-кун! Я ужасно невнимательный, прости.       Когда сердце в груди унялось, Таро коротко кашлянул и продолжил:       – Спустя пару недель после пропажи Осаны Ханако рассказала мне, что Осана была в меня влюблена. Представляешь? Я ведь… Я же и предположить не мог, что она может ко мне так относиться. Сестра рассказала мне, что Осана собиралась сделать признание в пятницу, под той сакурой, знаешь, на заднем дворе?       – Наджими-сан была влюблена в тебя? – Аято удивлённо приподнял тонкие брови.       Таро кивнул.       – Ханако рассказала, что она собиралась признаться мне в любви в пятницу. А в четверг она пропала. Когда я узнал… меня передёрнуло, понимаешь? И в тот момент я подумал: «Слава богам, что этого не случилось!», – Таро издал короткий нервный смешок. – Если бы она призналась мне и предложила встречаться, мне пришлось бы согласиться, и неважно, хотел бы я этого на самом деле или нет. Просто потому, что она моя подруга детства, потому что мы были знакомы всю жизнь, и наши родители подспудно ожидали именно такого развития событий: на любом семейном празднике, они нет-нет, да и намекали, какой прекрасной парой мы могли бы стать. Я не смог бы ей отказать. Да у меня бы язык отсох от одной только мысли сказать ей «Нет» без весомого на то повода!       Аято ободряюще сжал локоть Таро и тут же отпустил, но сквозь плотную ткань пальто успело пробиться тепло чужой руки. Таро вздохнул:       – Откажи я ей в её лучших чувствах, на меня ополчилась бы и её семья, и моя. Ханако точно не простила бы мне такой чёрствости, да и о дружбе можно было бы забыть. А я… я на самом деле считаю, что дружба важнее любви.       – Одно не исключает другого, разве нет?       Таро взглянул на невозмутимого Аято хмуро:       – В случае Осаны исключало. Она ведь такой человек, что, вцепившись в меня единожды, уже никогда бы не отпустила. Может, со временем, и я полюбил бы её, полюбил бы по-настоящему, как… Как надо. Но в тот момент я ещё не был готов сказать такие слова кому бы то ни было. А потом в моей жизни появился ты, и… Я просто поверить не могу, как многое изменилось за девять месяцев.       Айши невольно вспомнил то безумное время. Сухую ладонь Таро, которая помогла ему подняться с холодного пола; улыбку и голос, от которых сердце начинало заходиться в бешеном, сбивчивом ритме; яростную ревность, от которой хотелось разорвать соперницу на куски. И сытое удовлетворение, когда дело было сделано.       Аято не взялся бы навскидку сказать, что было сложнее – избавиться от склочной Наджими, или подобраться вплотную к пугливому и недоверчивому Таро. В конце концов, у него всё получилось.       – Хорошо, что ты встретился мне тогда, – словно услышав его мысли, произнёс Таро. – Я был ужасно подавлен, но не столько пропажей Осаны, сколько давлением, которое на меня оказывали. Все ждали, что я буду убиваться по ней, что стану искать её, что… И это ожидание было так велико, что я просто до дрожи боялся разочаровать всех. Прятался, как какой-то зверёк, по тёмным углам. Мне стыдно в этом признаться, но, дошло до того, что я то и дело ловил себя на мысли, что я почти ничего не чувствую из-за её пропажи, что мне совсем уже всё равно… Из-за этого безразличия я казался себе почти что монстром. Ты первый, кому я об этом рассказываю.       – В одном из таких тёмных углов я тебя и нашёл.       – Да, верно. Ты в прямом смысле этого слова поставил меня на ноги.       Таро остановился, повернулся к Аято всем телом и взглянул проницательно и колко, как будто насквозь просветил.       – Я поверить не мог, что тебе в самом деле охота возиться со мной. Помнишь, я ночевал у тебя пару раз, когда становилось совсем плохо?       – К-конечно.       Конечно, Аято помнил. Он в те две ночи глаз сомкнуть не мог, едва удерживая себя от желания сграбастать это мягкое, сонное тело в объятия и не выпускать никогда, но было ещё слишком рано. Аято слишком боялся разрушить только-только установившееся между ними хрупкое доверие. Максимум, что он позволял себе – это смотреть. Смотреть на него всю ночь напролёт, не отводя глаз.       – Тогда, оба раза, звонили из полиции и сообщали, что Осану якобы где-то видели. И все тут же приходили в такое взволнованное оживление, что находиться дома становилось решительно невыносимо! Ведь все полагали, что я тоже должен испытывать что-то… А я не мог их обманывать и сбегал к тебе.       – Ты никогда не говорил.       – Да… я многого не говорил. Нет сил больше держать в себе… Противно, что я такой неправильный.       – Глупости говоришь, сенпай, – возразил Аято. – Ты самый правильный из всех, кого я встречал. Ты не обязан постоянно оправдывать чужие ожидания, и уж тем более не обязан чувствовать то, что тебе навязывают. Ты особенный. Мы оба особенные.       – В самом деле?..       – Да, я тоже иногда притворяюсь, что чувствую что-то, хотя на самом деле, мне всё равно. Думаю, почти все так делают.       – Успокоил, – улыбнулся Таро.       Парни подошли к дому Ямада и остановились у высокой ограды. Здесь, в чёрной тени от большого дерева, их было не видно из окон. Таро стянул с шеи шарф и вернул его Аято.       – Спасибо.       – Мелочи, – отозвался Аято, привычно обвязывая шарф вокруг шеи. Тонкий кашемир едва уловимо отдавал запахами Таро: его шампунем, каким-то лёгким одеколоном и ещё чем-то почти неуловимым, но чертовски приятным. От коктейля ароматов Аято слегка повело.       – Если коротко, то… Я хотел сказать, что я рад, что мы с тобой познакомились, пусть и при таких обстоятельствах.       – Я тоже рад… Таро?       – М?       – Осана хотела признаться тебе в своих чувствах под старой сакурой. Ты веришь в этот миф?       Таро задумчиво прикусил нижнюю губу. Аято едва не задохнулся в нахлынувших ощущениях – так чертовски сексуально выглядел этот простой и невинный жест.       – Пожалуй, нет, не очень… Я думаю, людям, когда они делают столь важное признание, просто хочется иметь некоторую уверенность в том, что всё получится, верно? И тогда они придумывают себе дерево, под которым якобы никто не сможет сказать «Нет» в ответ на истинные чувства.       Аято некоторое время молча глядел на Таро, мысленно пытаясь распаковать сложную цепочку слов, вникнуть в их суть. Раньше он не умел различать двойное дно в чужих высказываниях, и, хотя за год он сильно в этом продвинулся, до сих пор справлялся с такими задачками с трудом.       – А я верю. В сакуру, – сказал Аято, пытливо изучая изменения в лице Таро.       – Вот как... хм... и что ты хотел бы сказать, стоя под ней?       Аято наконец догадался. Он сделал небольшой шаг вперёд, прикрыл глаза, как перед шагом в пропасть, и выдохнул:       – Я хотел бы сказать тебе "да", сенпай.       Таро поднял на Аято недоверчивый взгляд. Тот смотрел на него прямо и смело. Он девять месяцев приручал своего сенпая, и был уверен в том, что теперь-то между ними всё правильно.       Ну, почти уверен.       Некоторый затаённый страх быть отвергнутым всё же имелся, и теперь липкой, извивающейся змеёй скользил вдоль позвоночника.       Таро улыбнулся как-то по-новому, светло и радостно, словно некий груз упал с его плеч.       – Ну, тогда... – он непроизвольно смущённо потёр розовый от мороза нос. – Увидимся там завтра? В шесть?       Аято улыбнулся тоже, постаравшись скрыть облегчение. Он только сейчас понял, что всё это время почти не дышал.       – Замётано.       – Класс... Спишемся, да?       – Я позвоню тебе перед сном, – кивнул Аято и махнул рукой. – Иди в дом, сенпай, замёрзнешь же.       Таро развернулся и легко взбежал по ступенькам к двери. Перед тем, как скрыться в проёме, он ещё раз поднял руку в прощальном жесте.       Аято не спешил уходить. Он стоял и глядел на окна до тех пор, пока в одном из них не загорелся свет, и не показался знакомый силуэт. Только тогда, спрятав мёрзнущие руки в карманах пальто, он развернулся и направился в свою сторону. Тонкие губы, скрытые тканью шарфа, растянулись в торжествующей улыбке.       Таро припал к стеклу, вглядываясь во тьму за окном. Уже совсем стемнело, и удаляющуюся, высокую и тонкую фигуру Айши можно было лишь угадать по смутным очертаниям. Таро провожал его взглядом до тех пор, пока тот не скрылся за поворотом.       Пусть общение с другими людьми никогда не было сильной стороной Таро – ему по большому счету всегда хватало крутящихся рядом Осаны и Ханако, а иногда и их слишком много – он чувствовал, насколько сильно Аято любит его. Хотя Айши воздерживался от громких слов или красивых жестов, вся та забота и миллион приятных мелочей, которые Аято без колебаний делал для Таро, говорили об этом громче самых изысканных признаний. Временами от этого становилось так хорошо, что даже больно.       Как бы Таро ни делал вид, что всё в порядке, исчезновение Осаны всё же оставило в нём свой след. Из-за страха привязаться и потерять снова, он долго и упорно закрывал глаза на те чувства, которые Аято пробуждал в нём, он стал мнителен и недоверчив. Но этого, видимо, было недостаточно чтоб отпугнуть Айши, и для Таро его поддержка стала спасением.       Таро долго убеждал себя, что это лишь дружба, ровно то же самое, что он испытывал и к Осане, но нет, в книгах не врали: эти чувства невозможно спутать.       Таро сложил руки, упиравшиеся локтями в подоконник, в молитвенном жесте, и, сам не зная, к кому обращается, мысленно проговорил:       «Как бы я хотел полюбить Аято так же сильно, как и он меня! Я знаю, что люблю его, но ведь ясно, что он любит меня сильнее! Как бы я хотел быть способным на такие же по силе чувства, как те, что он испытывает ко мне. Надеюсь, однажды и я этому научусь…»       В кармане коротко прочирикал звук входящего сообщения, и Таро даже не нужно было смотреть на экран, чтобы знать, от кого оно.

Конец.