Не одинока

Дело сделано — девушка отправилась в путь, и есть шанс, что она окажется удачливее и сможет связаться с Люком. Лея быстро дошла до своей комнаты, сохраняя внешнее спокойствие. Всегда сильная — ей всегда приходилось быть сильной. Не допускать слабости на глазах у людей, которые видят в ней лидера. Так что она продолжала идти, двигаясь только вперед. Она потянулась, отперла дверь, надавив на кнопку сильней, чем необходимо, и быстро вошла. Когда дверь закрылась, Лея выдохнула, даже не заметив, что задерживала дыхание. Она прислонилась к двери спиной и поймала себя на желании сползти на пол и больше не подниматься. Какой смысл, если это никогда не заканчивается: победа — поражение, опять победа — снова поражение и так далее. Счастье, затем печаль, нескончаемая печаль. Но она держалась. Оттолкнувшись от двери, Лея направилась к освежителю, разделась, сменив одежду на более простую и пригодную для отдыха. Сняла официальный наряд известной персоны, которая не может и не должна позволять себе слабостей. Но она — всего лишь Лея, а не генерал, она не из стали и может сломаться. Распуская волосы, Лея тщательно избегала смотреть в зеркало, не желая видеть, как старо она выглядит. Как потрепанно. Как сломленно. По-прежнему медленно двигаясь, она вышла из освежителя, погасив за собой свет, и, наконец, опустилась на кровать. Кровать была двуспальной, но сейчас она будет спать в ней одна, отныне и навсегда одна. Хан на этот раз никогда не вернется. Раньше надежда еще оставалась, но теперь рассчитывать не на что. Комната была погружена в темноту: Лея не потрудилась зажечь свет, желая, чтобы темнота поглотила ее, закутала в свой кокон. Она устала и гневалась, сильно гневалась. Почему все они уходят? Из-за нее, дело в ней? Темнота не могла на это ответить, но он мог бы. — Вейдер! — сердито крикнула она в темноту. Лея знала, что он больше не пользовался этим именем, но ей хотелось сделать ему больно, так же больно, как ей сейчас. Ответа не было, только слабый гул генератора, а затем — опять тишина. Прислонившись к стене и согнув ноги, она позвала снова, на этот раз громче. — Анакин! И опять никакого ответа. Словно даже он не хотел ее видеть. Это отчасти смешно: она никогда не искала с ним встречи. Никогда. А сейчас все-таки решила его позвать, но он не пришел. Лея позволила голове упасть на колени, и волосы скрыли ее лицо, словно занавес. Они по-прежнему были длинными и густыми, но поседели, стали старыми и потрепанными жизнью, как и она сама. Теперь ее тело обмякло, сил двигаться не было. — Отец, — наконец позвала Лея, глухо, практически шепотом. И краем глаза увидела через занавес закрывавших лицо волос тусклый свет, возникший из небольшого свечения. — Лея, — мягко сказал он. Подняв голову, она скользнула взглядом по высокому силуэту снизу вверх, к лицу. Оно было молодым. Он выглядел таким юным, что сейчас она, наверное, казалась старше его. В этом виделось что-то неправильное, ведь он ее отец, как бы она ни пыталась это отрицать. Но иллюзия молодости рассеялась, стоило ей посмотреть в его глаза. Древними, они выглядели очень древними. Этот человек слишком многое повидал, слишком многое сделал, и теперь он смотрел на нее с нежностью и состраданием. Вейдер и сострадание… она думала, что никогда не поставит рядом эти два слова. Но ведь это был не Вейдер, не так ли? Люк утверждал, что нет, но она никогда не верила в это по-настоящему. Мысли о Люке вызвали болезненный укол, пронзивший грудь. Он тоже ее покинул. Теперь, когда она нуждается в нем больше всего. — Почему? Это было единственным словом, которое ей удалось выговорить. Почему они все уходят, почему Бен обратился к Тьме? Почему? Почему ты сделал это? Лея была очень близка к тому, чтобы расплакаться, ей пришлось призвать всю свою выдержку, которую она приобрела за те годы, что была сначала политиком, потом повстанцем, потом... кто же она теперь? Ей удалось подавить эмоции. Он наклонил голову, и прядь волос упала ему на лицо. Странно, что после смерти он казался более человечным, чем был при жизни. Ну, по крайней мере, если сравнивать с ее воспоминаниями. — Я не знаю, — вот и все, что он сказал, слегка качая головой. К удивлению Леи, он подошел к кровати с другой стороны, сел рядом с ней, тоже упершись спиной в стену, и вытянул ноги. У нее появилось ощущение, что он не хотел нависать над ней, создавая чувство давления и угрозы. Боялась ли она его? Ей было приятно думать, что нет. Он молчал, терпеливо ожидая, пока она восстановит самообладание. — Я попросила его это сделать, я попросила его, и теперь он мертв. Из-за меня, из-за моей просьбы, — ее голос наконец дрогнул, и слезы свободно потекли по лицу. — Нет, Лея, нет! Он сделал свой выбор, и сделал ради сына. Ради вашего сына. Он никогда не простил бы себе, если бы просто ушел. Страсть, с которой он говорил, заставила Лею посмотреть на него — может быть, в первый раз посмотреть по-настоящему. Он появлялся перед ней и раньше, но она всегда прогоняла его, не стесняясь в выражениях. Она так его ненавидела! Лея смотрела на эти мягкие черты, и человек, которым он когда-то был, наконец-то обрел в ее глазах плоть. Человек, а не монстр. — Отцовская жертва, — прошептала она. Карие глаза встретили взгляд голубых глаз. Сейчас она понимала чуть больше — и чуть лучше понимала его. Произнесенные им слова несли для Леи собственный, двойной смысл. — Да. Его глаза, точнее, верхняя часть лица, сильно напоминали ей Люка. Возможность увидеть в нем Люка доставила Лее чуточку удовольствия — она очень скучала по брату. Но это мгновение прошло, и она отвернулась. Может быть, Люк был кругом прав. Но признание этого означало отказ от боли, лелеемой годами. Ее настоящий отец заставил ее стоять рядом с ним и смотреть на гибель родного мира. Как можно простить такое? Люк утверждал, что Темная сторона заразна, как вирус, она выворачивает все наизнанку, искажает, но только после того, как это случилось с Беном, она начала понимать… — Я его потеряла, да? — мысль о Бене вызвала в сердце такую боль, что самообладание Леи опять пошатнулось. — Я тоже считал, что потерян и для меня нет надежды, незачем даже пытаться. И все же я здесь. И если есть надежда для меня, значит, она существует для любого, — его голос звучал очень мягко, но этого было мало, чтобы ее успокоить. — Он убил собственного отца. Как ты представляешь себе возвращение после такого? Ты любил Люка достаточно сильно, чтобы спасти, но чувства Бена к отцу были не столь сильны. Разве он не любит меня? — почти выкрикнула она сквозь слезы. — Гнев ведет к ненависти. Ненависть приводит к страданию. Это слова Йоды, и в то время я не мог понять их по-настоящему. Я думал, что Темная сторона даст мне возможности, в которых я нуждался для спасения жены. Когда она уговаривала меня остановиться, когда она умоляла меня, я не слушал. И я любил ее, Лея, любил больше, чем кто-либо, и мне нужно, чтобы ты это знала. Но в тот момент даже этого было недостаточно. Теперь уже его голос прервался, а плечи напряглись, и Лея видела, что он сейчас сражается с нахлынувшими эмоциями. Он смотрел на нее, и его глаза блестели от непролитых слез. — В тот момент я был опьянен мощью, верил в свою непобедимость и не мог допустить, что это было ошибкой. Страдание пришло потом, и я говорю не об искалеченном теле. Это было ничто в сравнении с тем, что ее больше нет. С потерей тебя. Только тогда я понял смысл слов Йоды, но было уже поздно — я уничтожил все, что любил. По крайней мере, я так думал. Поверь мне, Лея, он страдает, даже если отрицает в себе это чувство. И, возможно, этого будет достаточно, чтобы его вернуть. Потому что у него еще есть то, к чему можно вернуться. — Ты знал, ты видел, что происходит? — закричала она. Сейчас ей хотелось на кого-нибудь наброситься. На кого угодно. И он был лучшей кандидатурой. — Я не всезнающий, Лея. Ты можешь представить, чтобы я позволил своей дочери стоять рядом со мной, страдая от агонии, созданной моими руками, — он говорил, вопросительно смотря на собственные руки, словно не веря, что они могли это сделать. Хотя они выглядели человеческими, не механизмы, обтянутые черной кожей, которые она помнила. — Если бы ты знал, это что-нибудь бы изменило? — она всегда задавалась этим вопросом, ведь он был одержим Люком и даже не знал о ее существовании. Хотя она не могла сказать, что ревнует к тому вниманию, которым Вейдер одаривал Люка. — Возможно, да, хотя я не думаю, что для тебя все закончилось бы лучше. Вероятно, было бы даже хуже. Поэтому я рад, что не знал, пусть и причинил тебе боль, — он склонил голову, и по его щеке пробежала одинокая слеза. Он сглотнул, словно пытаясь загнать волнение обратно, и внезапно со странным выражением посмотрел на нее. Увидев, как он страдает, Лея почувствовала, что ее гнев испарился, оставив лишь боль. — Ты знаешь, с тех пор как я положил руку на живот твоей матери и почувствовал, как ты пнула меня, я всегда думал, что родится девочка. — Откуда ты знаешь, что это была я, а не Люк? — перед ее глазами промелькнул образ матери, смутный и расплывчатый. Но все-таки с ним были связаны какие-то чувства. Любовь, это была любовь. Он посмотрел на нее и тепло улыбнулся, хотя его глаза все еще были грустными. — Просто почувствовал. — Кажется, ты хочешь сказать, что я пнула тебя недостаточно сильно, — Лея не смогла удержаться от язвительности. Он коротко, по-доброму рассмеялся. — Ну, мы ведь не хотели бы навредить твоей матери, не так ли? При этих словах его улыбка исчезла, и он отвернулся, глядя в темноту комнаты. Он был совершенно неподвижен, только рука нервно теребила тунику. Она словно ощущала его боль… а может быть, и действительно ощущала. Поддавшись порыву, Лея потянулась и взяла его за руку, не будучи до конца уверенной, просит ли она о поддержке или предлагает. От прикосновения он в первое мгновение удивленно напрягся, но быстро расслабился, повернув кисть так, чтобы в свою очередь сжать ее руку. Его большая и теплая ладонь обхватила ее, куда более хрупкую. Наверное, Лею должно было удивить, какими реальными были все эти ощущения, ведь о том, что рука, которую она держит в своей, не из плоти и крови, говорило лишь легкое покалывание. Но в данный момент это казалось очень естественным. Глядя на их соединенные руки, она произнесла: — Я думала, что теперь возненавижу тебя еще больше, если это вообще возможно. Но, кажется, именно теперь я наконец начинаю понимать. Бен до этого не проявлял жестокости, никогда. Но сейчас… сейчас я не знаю, на что он способен. Лея почувствовала, что он сжал ее руку, предлагая утешение, и она, наконец, приняла его. Так непривычно — первый раз в жизни ей захотелось к нему прикоснуться. К своему отцу, отцу Люка, их общему отцу. — Если бы я знал, если бы существовало хоть что-то, что я мог бы предпринять, чтобы избавить его от этой участи, я бы сделал это. Но мы не можем никого защитить от самого себя. Нам остается только надеяться, что они сумеют найти дорогу обратно. Не теряй надежду, Лея. Даже если ее потеряют все. Даже Люк. При упоминании имени брата ее пульс участился. — Получается, ты его видишь, ты знаешь, где он? — Да, но он почти не разговаривает со мной. Какая-то его часть винит в произошедшем меня, и небезосновательно. Но в основном он обвиняет себя. И его сломленный вид разбивает мне сердце. — Я не виню его, он должен знать это. Пожалуйста, передай ему. Она знала, что Люк винит себя, и не имело значения, сколько раз она пыталась его переубедить. — Да, передам. Ему нужна новая надежда, она нужна вам обоим. И я верю, что Рэй даст ему то, в чем он нуждается. Не теряй веру, Лея. Он вернется. Вера. Как можно сейчас на нее полагаться? Лея всегда старалась сохранять надежду, жить ради лучшего будущего, но сколько боли и горя может вынести один человек до того, как возвращение станет невозможным? Она так устала, смертельно устала, но все же рука отца в ее руке придала ей сил. Он как будто почувствовал ее усталость и, отпустив ее руку, встал с кровати и отошел к противоположной стене. Лея ощутила странное разочарование из-за обрыва контакта. — Сейчас тебе нужно отдохнуть, но знай — я всегда приду, стоит тебе меня позвать. Неважно, какое имя ты выберешь, просто дай мне немножечко времени, — последнюю фразу он произнес с улыбкой. Лея вытянулась на кровати и приготовилась провалиться в сонное забвение. Может быть, это даст ей столь необходимую передышку от боли. И все же — она опять осталась одна. В этот момент Лея почувствовала, как ее накрывают одеялом, и теплая рука нежно погладила ее по щеке. Словно услышав ее мысли, он тихо сказал: — Ты не одинока, Лея, и никогда не будешь. Тронутая его словами, она наконец-то закрыла глаза, и тяжесть, лежавшая на сердце, исчезла. Завтра она встанет и продолжит идти вперед. Всегда вперед, но, возможно, не в одиночестве, как она думала раньше. Он смотрел сверху, как она спит, и его сердце ныло от боли. Если бы она только знала, какой красивой он ее видел — и сейчас, и в другие их встречи. Всегда. Для него она была идеальна. Утратив зримый облик, он потянулся мыслями к Люку, надеясь, что Рэй сможет его отыскать. И надеясь на чудо, что она сможет найти и Бена тоже.