Первый среди первых

       Кусочек овечьей шерсти, намотанный на пальцы левой руки, медленно и аккуратно скользил по металлу, оставляя за собой еле заметный маслянистый след. Когда шерстяные волокна цеплялись за хитрую насечку, раздавался легкий, не слишком приятный звук, ощущаемый скорее кожей, нежели слухом. Работа была в самом разгаре, впереди оставалась еще львиная доля набалдашника, не говоря уже о стальной оковке рукояти.        Положив подбородок на кулаки, Элрос следил за тем, как Маглор смазывает свое оружие, и в который раз дивился тому, насколько странны подчас бывают причуды и прихоти эрухини. Меч его воспитателя, зажатый в особом пазу, висел на обратной стороне дверцы шкафа, уже вычищенный с должным вниманием. Это был меч, воистину достойный князя эльдар, и не абы какого - работу самого Феанора мог по-настоящему оценить лишь потомок Феанора, не говоря уже о том, чтобы владеть ей. За один самоцвет с его гарды, вероятно, можно было бы купить несколько княжеств.        Всему замку Амон Эреб было известно, что мечом этим Маглор никогда не сражается. Как, впрочем, и любым другим мечом, хотя владеет этим оружием лишь немногим хуже Высокого Господина. Вот и сегодня они уже закончили парное упражнение - с деревянными, не с боевыми мечами; не настоящий поединок и даже не учебный, а нечто вроде сложного танца, призванного приучить тело к той тяжелой работе, которую на него взвалят впоследствии. Однако и простую деревяшку Златокователь брал в руки только ради своих приемных детей - отцовский же меч оказывался у него на бедре лишь вместе с парадным костюмом, когда в Амон Эреб приезжали купцы-эдайн или заглядывали погостить князья из местных лаиквенди. Впрочем, каждый волен выбирать себе оружие по сердцу, а особенно князь, вождь воинов. И если бы Маглор отдавал предпочтение благородному копью или крепкому луку, да пусть даже могучей секире - Элрос бы это понял.        Но дубине!..        Почувствовав его мысль - а может, просто взгляд - Маглор выпрямился и повернул голову.        - О чем задумался, Эллероссэ? - мягко спросил он.        - О тебе, Макалаурэ, - с ощутимой запинкой ответил юноша. К своему имени на квэниа он давно привык, но быстро перекладывать с синдарина слова и имена, в отличие от брата, еще не умел. - Тяжело тебе с ней?        Маглор нарочито поморщился, услышав выговор воспитанника. Элрос рассмеялся и ощутил в ответ внутреннее тепло Бледного Господина. Это была их старая шутка, возникшая еще в детстве, когда они с Элрондом изучали правильный, аманский квэниа. Разумеется, поначалу они нещадно коверкали сложное, переливчатое наречие, от злости то ли на себя, то ли на каверзный язык хотелось плакать - а Маглор качал головой и рассказывал, в какое недоумение и даже смятение приводила его когда-то резкая, мелко рубленая речь синдар. И как местные жители хохотали, слыша его первые песни на синдарине...        И надо ли говорить, что в те дни он ни разу не скривился, услышав неверное произношение - ни взаправду, ни в шутку. Шуткой это стало потом, когда братья поняли, что смешат наставника, и начали искажать речь уже нарочно. В те времена они еще надеялись, что однажды Маглор вдруг засмеется.        - Тяжело ли? - Маглор внимательно осмотрел оружие у себя на коленях. Вероятно, он понял истинный смысл вопроса, но Элрос был прав и в прямом смысле - палица ощутимо давила на ноги. С длинной, в три с половиной локтя, рукоятью она походила одновременно и на булаву, и на посох; при ходьбе на нее можно было опираться, не сгибая спины. Рогатое навершие напоминало лапы диковинного насекомого, готовые обхватить добычу своими причудливо изогнутыми шипами. По всей длине оружие было отделано белой сталью, золотом и wenyahyelle[1] - нежно-зелеными прозрачными камнями, слегка светящимися на солнце. - Хм, да, порой бывает и тяжело. Жить вообще непросто, но я же как-то справляюсь. И ты справляешься.        - Справляться можно по-разному, - мотнул головой Элрос. Маглор поднял брови, услышав смелый ответ, но не одернул пасынка. Спорить с воспитателем юным принцам не запрещалось, если за непокорными словами стояла живая мысль, а не вздорное упрямство. - Можно взять ношу по себе и нести ее спокойно, а можно нагрузиться и упасть. Давай я тебе рукоять придержу?        Он почти сразу смекнул, что сморозил не то. Однако Златокователь не подал виду, что невольный намек угодил в цель. Лишь потемнели серые глаза - а может, это просто солнечный луч соскользнул с его лица, коснувшись мерцающих камней на рукояти?        - Ношу, говоришь... - перевернув пернач, он поставил его вертикально, зажав между коленями. Зеленые кристаллы, вновь оказавшись в тени, угасли. - Но ведь это моя ноша, и если бы я не пожелал, никто бы не сумел ее на меня навьючить... Эта вещь досталась мне от деда, Эллероссэ.        - От деда? - опешил Элрос.        - От деда, - Маглор неторопливо кивнул. - От Финвэ.        Элрос знал историю Исхода и того, что ему предшествовало, знал об истоках Клятвы своего учителя. Однако это имя нечасто звучало на Амон Эреб - разве что в песнях об Амане да в отцовских именах Высокого и Бледного Владык. Простые воины и немногие уцелевшие инголемар чаще вспоминали Феанора, а сами Маглор и Маэдрос почти не говорили уже и о нем. Погибший же в незапамятные времена Король был страницей истории нолдор, застарелой болью, несчастной жертвой Черного Врага - но не мирроанвэ, с которым можно было говорить и соприкасаться. Для сыновей Эльвинг, по крайней мере, это было так.        И вот, как дверью в лоб - "от деда".        - Расскажи о нем, Макалаурэ, - вдруг попросил он, придвигаясь поближе.        С этого момента он мог считать, что выиграл их детское соревнование с Элрондом. На лице Златокователя не было улыбки, но не было также ни печали, ни спокойного доброжелательства - единственных выражений, которые оно когда-либо принимало: он смотрел на своего воспитанника в самом настоящем замешательстве. И зрелище при этом являл, надо сказать, довольно потешное, но Элросу было не до смеха. Напротив, прежде чем Маглор открыл рот, он даже успел испугаться, не ляпнул ли еще какую-нибудь глупость.        - Рассказ будет долгим, - наконец ответил князь. - И, возможно, не таким интересным, как истории о твоем прадеде или Черном Мече. Ты уверен, что хочешь его слушать? Учти, я не приму утраты интереса на середине. И вряд ли скоро прощу.        Он очень редко бывал легкомыслен, особенно со своими пасынками, которых бездетные обитатели Амон Эреб, дай им волю, мигом избаловали бы до невозможности. Однако настолько серьезным Элрос видел его еще реже. Даже расспросы о Феаноре не приводили его в такое состояние. Юноша подумал, стоит ли ворошить эту тему сейчас, не лучше ли дождаться более подходящего времени... Это вещал страх, и молодой принц вовремя это понял.        - Расскажи, - твердо повторил он. - Я буду внимателен, обещаю.        Лицо Маглора разгладилось, он откинулся на спинку скамьи. Сквозь губы, не искривив их, толкнулся легкий смешок:        - Все-таки вы с братом - невероятные чучела, каких во всем Эндорэ больше нет. Стать приемным сыном троюродного брата собственного прадеда, а потом расспрашивать про ЕГО деда... В Таргелионе про таких говорят "пусти его в Валинор, он и свинью с собой потащит".        - Свинью? В Валинор? - не понял Элрос. - Зачем?        - Меня не спрашивай, - отмахнулся Златокователь. - Но это присловье точно про Эллерондэ и про тебя, даже и не отнекивайся... Так уж вышло, что я единственный, кто сможет рассказать тебе о Финвэ. Конечно, есть еще Нэльо, но он хуже обращается со словами. Но спроси ты о нем Тьелкормо или Карнистира, будь они все еще с нами, ты бы не узнал всего, что узнаешь от меня.        - Почему?        - Потому что мы всегда были рядом с ним, - ответил Маглор. - Тогда, во дни нашей юности, в Благословенной Земле. В то время Турко и Куруфинвэ всюду ходили хвостом за Феанаро, Карнистир и Амбаруссар - за мной и Майтимо... А нас, старших, влекло к деду. Поначалу, в Тирионе, у него редко находилось время для нас, затем, в Форменосе, все чаще и чаще. Он рассказывал нам об Эндорэ и о Великом Походе, о первых годах жизни у священного Куивиэйнен. Но на самом деле он мог ничего и не рассказывать, просто...        Он ненадолго замолчал, а потом вдруг спросил:        - Ты помнишь Кэрдана?        Кэрдана Элрос помнил плохо, как и вообще Гавани. Возможно, это заявляла права на его разум кровь эдайн, или же ему просто доводилось лишь мельком видеть великого вождя тэлери. Память цепко хранила лишь два воспоминания: маму и битву. Сыновья Феанора не утаили от своих приемных детей, кто разорил их дом и почему это было сделано. Все, что следовало сказать об этом, уже давно было сказано между ними. То, что могло быть прощено, кануло в прошлое, то, что не могло - осталось незабытым, но братья не таили в сердцах ненависти ни к Маглору, ни к Маэдросу.        Возможно, потому, что мама была жива. Порой до Элронда и Элроса долетали отголоски ее мыслей о них, ласковое тепло, льющееся неизвестно откуда. Временами Элросу казалось, что с запада.        - Нет. Не помню.        - Я так и не познакомился с ним, - склонил голову Маглор. - Сражение не поставило нас лицом к лицу, и следует за это благодарить Намо, потому что тогда кто-то из нас троих не ушел бы оттуда живым. Впрочем, важно не это, а то, что Кэрдан - единственный в Эндорэ, кого ты мог бы сравнить с Финвэ. Кто похож на него...        - Лицом?        - И лицом тоже. Это сейчас мы все непохожи друг на друга, а Первородные через одного выглядели братьями и сестрами, если не вовсе близнецами. Но дело и не в этом тоже...        Еще одна пауза.        - Финвэ был Королем. Как ты думаешь, что это значит?        Рука Маглора снова начала оглаживать шерстью оковку палицы, оберегая от ржавчины. Деревянного масла на Амон Эреб не делали - было просто не из чего - а то, что сбивали из овечьего молока, почти без остатка шло на еду и прочие, более важные нужды крепости, поэтому для смазки оружия использовали жир, остающийся на непряденом овечьем руне. Этот способ феанорингам подсказали нандор Оссирианда.        Элрос молча протянул ему новый кусочек шерсти. Он не знал.        - Феанаро, моего отца, называли искуснейшим среди нолдор, - продолжал князь. - А иногда и просто лучшим из нолдор. - еще один смешок, легкий и невеселый. - Некоторые до сих пор так его именуют... И никогда, ни единого раза не называли Королем. Ни по ту сторону Белегаэр, ни по эту. Нолофинвэ стал им в Эндорэ, Арафинвэ, вероятно, принял власть после Исхода, и даже я когда-то взял под свою руку Таргелион - но похож ли я на короля?        - Не знаю, - честно ответил пасынок. - Мне не с чем особо сравнивать.        В похожих на зимнюю реку глазах Маглора блеснул огонек. Он понял и принял шутку.        - Мы были сыновьями и внуками верховного владыки всех нолдор, - тонкие волоски руна одно за другим рвались под его рукой. - В нас видели его продолжателей, зримые выражения его в новой плоти и крови. Это и было нашим подлинным правом, хотя не все это понимали. Одни, как Куруфинвэ, сочли его своей неотъемлемой заслугой, нерушимой привилегией направлять и повелевать. Другие, как Артафинде и Карнистир, всячески укрепляли и преумножали это право, стремясь стать достойными его. Но суть от этого не менялась.        Неожиданно палец Златокователя коснулся лба Элроса - зачарованный было речами наставника юноша недоуменно заморгал. Его дух ощутил легкое дуновение чар: слух и внимание обострились.        - У Первородных не было родителей и дедов, - раздельно и внятно произнес Маглор. - За тремя братьями никто не стоял, утверждая их право - у них и права-то никакого не было в те дни. Малые племена квэнди бродили вокруг Куивиэйнен, возглавляемые вождями и мудрецами. Почему же именно Эльвэ, Ингвэ и Финвэ в итоге приняли власть и опеку над эльдар? И почему Эльвэ, на долгие годы пропавшего в чаще, не отрешили этой власти, даже выбрав над собой менее мечтательного Ольвэ?        Под его острым взглядом Элрос поежился. Повисло молчание. Наконец принц понял, что ответ надлежит дать именно ему.        - Потому что они были лучшими? - неуверенно предположил он.        - Да, - просто ответил Маглор. Напряжение ушло из воздуха. - Они были лучшими.        Его рука опять заходила вверх-вниз по изогнутым рогам булавы.        - Понимаешь ли ты смысл этих слов, Эллероссэ? Не самыми сильными, не самыми мудрыми, не самыми красивыми... Даже не самыми добрыми. Лучшими. Что это такое - быть лучшим королем? Это значит быть тем, кого нельзя, просто немыслимо заменить или изгнать, потому что даже долгие, счастливые годы достатка и урожая обернутся кошмарным сном по сравнению с тем, что было прежде. Феанаро не смог стать таким, он и не старался. Майтимо не смог, я не смог, не сумели в итоге и Нолофинвэ с Финдекано. Разве что Артафинде - но он был даже больше, чем просто лучшим. В итоге его оказался недостоин собственный народ...        Оборвав свою речь, он произнес несколько слов на талиска, которых Элрос не знал, и сунул в рот безымянный палец. С кончика одного из рогов палицы свисала маленькая капля крови. Юноша быстро протянул ему тонкую полоску чистого луба, как раз для такой цели лежавшую возле лукошка с шерстью.        - Спасибо, - коротко ответил Маглор и снова умолк, перетягивая ранку. Воспитанник не пытался вернуть учителя к рассказу, зная, что сейчас он отчаянно ловит и собирает в кучу вспугнутые болью слова и фразы, уже отлившиеся было внутри сознания в стройный поток. Говорить в такие минуты под руку - только мешать и сердить.        Камней на перначе снова коснулся пробуждающий солнечный луч. Элросу вдруг почудилось, что оружие тоже внимательно слушает хозяина. И даже говорит с ним, хотя смысла этого неожиданного укола лично он бы не понял. С другой стороны, укололи и не его.        - У атани и вестханэлет так не бывает, - сказал наставник наконец. - Вместо одного, самого достойного, Эру обычно посылает им разных, более и менее достойных. Возможно, это то, что они когда-то выбрали, но у них так, а у нас - иначе. Помнишь, я рассказывал тебе о Великом Походе?        Элрос кивнул.        - Мы помним, каким горем обернулся для нолдор Исход, - задумчиво проговорил Златокователь. - И уже редко вспоминаем о том, что дорога в Аман тоже была не прекрасной сказкой о пути к счастью, а тяжелым и опасным путешествием, которое перенесли не все. Они много трудились, чтобы истребить эту память, - Элрос навострил уши, услышав в повествовании о давних днях "они" вместо привычного "мы". - Несчитанные тысячи эльдар шли за Охотником по незнакомым, затененным землям, а сзади на них наседали орки, и Оромэ не мог защитить всех, потому что ни он, ни его свита никогда не охотились на разумных существ и не знали вражьих повадок... И там, куда не успевали он и его майар, раз за разом оказывались три брата-вожака. Индис говорила, что они сами были похожи на Оромэ. Без доспехов, с палицами и копьями они смело кидались навстречу врагу, вселяя мужество в сородичей. Именно они предложили самым лучшим охотникам посменно нести стражу, обороняя тыл и фланги великой процессии - так у нас появились первые боевые дружины.        - И тогда они стали Королями?        - Тогда их признали Королями, - Маглор снял луб с поджившего укола. - Вождями они были и до этого. Но дело не только в силе и доблести. Те эльдар ведь были Первородными во всем, до них не было никого, кто мог бы передать им знания. Пока их не нашел Охотник, квэнди приходилось учиться всему самим - добывать огонь, находить пищу, говорить с Ардой... Они не сразу узнали, что являются духом от духа ее, но со временем постигли и это. У кого-то получалось лучше, у кого-то хуже. Первые, добравшись до Амана, стали инголемар или истьяр.        - Финвэ был одним из них?        - Да. Не самым умелым, были и более сильные, но Финвэ был среди тех, кто мостил дорогу остальным: размышлял о природе вещей, изучал язык духа, пытался ощутить стихии. Со временем Арда стала ему отвечать. Иногда, - Маглор улыбнулся, как обычно, одними глазами, - даже прежде, чем он ее спрашивал...        - Как это?        - Как-то, - пожал плечами сын Феанора. - Вероятно, Румил сумел бы объяснить это, но так и не собрался, а потом уже стало поздно. Дед сам по себе влиял на все вокруг, как заклинательная песнь. Иногда от его слов вдруг менялась погода - начинался проливной дождь или утихомиривался шторм на море. Как-то раз - этого я уже не видел, зато видел Майтимо - он любовался золотым украшением на руке Индис, и оно вдруг превратилось в железное; ему тогда было очень неловко... И не корчи такую серьезную рожу, Эллероссэ, а то пар из ушей пойдет. Я же вижу, что тебе смешно.        Элрос дал себе волю и тихо захихикал, представляя сконфуженного короля Финвэ. Теплый взгляд Маглора тем временем вернулся к палице и опять потемнел.        - Именно так мы и узнали о беде, когда пала Тьма, - тихо продолжил он. - Рожденные в Амане, не видевшие прежде ни ночи, ни звезд, мы метались в тревоге и не смели даже рыдать от страха. Тирион то наводнялся нами, то снова пустел, Древа стояли мертвые, а над Форменосом бесновалась буря, по небу шли круги, как по воде от брошеного камня, и синие молнии сплетались с желтыми в невообразимые венки, словно терзая и разрывая друг друга... Ощутив дурное предчувствие, мы бросились домой - и опоздали.        Голос его осекся - само по себе небывалое дело. Забыв о том, как только что веселился, Элрос сидел, поджав ноги под скамью, и смотрел в пол, чувствуя, как со всех сторон подступает темнота. Солнце, по-прежнему, ярко светившее в окно, вдруг показалось ему нарисованным.        - Он бился с Морготом, - наконец выговорил юноша скорее утвердительно, чем вопросительно.        Маглор молча кивнул. Некоторое время они сидели в тишине, затем опять раздался невесомый смех Златокователя.        - В той сказке, что сочинил когда-то Душитель для людей Дор-Дайделота...        - Чего-чего?! - вырвалось из груди Элроса едва ли не прежде, чем он осознал услышанные слова. - Какой еще сказке? Душитель?..        - Ах, да, ты же не знаешь... Были времена, когда он пытался одолеть нас не только таской, но и лаской.        Маглор задумчиво постучал пальцами по скамье, помогая заплутавшей мысли.        - Я часто слышал ее, когда слуги Врага приходили в Таргелион, чтобы проповедовать среди людей. Они тогда сновали по всему Белерианду, один даже пробрался в Химринг, но, увидев Нэльо, со страху выпрыгнул из окна. После Нирнаэт Арноэдиад эти проповеди прекратились: наверно, перед теми, на кого Моринготто наложил свое клеймо, ему больше нет нужды притворяться. Начинается она как Айнулиндалэ, но довольно быстро съезжает в сторону. Мелькор представал в ней милосердным другом квэнди и отцом атани, Эру и Силы - злыми и жестокими отчимами, а эльдар и смертные - неразумными детьми, от рождения обреченными быть игрушками чужой воли, и история мягко, но навязчиво подталкивала к мысли, что Мелькору служить лучше. Подобные сказки мы слышали от него еще в Амане, но в тот раз дело у него быстро свихнулось, а может, он просто не успел набить руку. Кто скажет наверняка?..        Наставник снова умолк, блуждая мыслью в прошлом. Выждав паузу, Элрос прочистил горло, не зная, что сказать. В голове у него окончательно воцарился кавардак. "Добрый Моргот" - для сына Эльвинг и Эарендила это было примерно как "сухая вода", и юный ум жаждал подробностей. Он уже собрался потрясти Маглора за плечо, но тот, встрепенувшись, сам очнулся от забытья.        - Так вот, в этой его квэнте говорилось, будто Финвэ в Форменосе бился на мечах с Моринготто и оказался достойным противником. Уже одно это показывает, насколько она нацелена на людей - вероятно, он хотел превознести перед ними свою справедливость и честность. Настоящий Финвэ ни за что на свете не стал бы сражаться с Врагом на мечах - он до самого конца считал их всего лишь игрушками...        Булава качнулась в его руке, будто соглашаясь со словами Златокователя.        - Наверно, поэтому он так и не приструнил ни отца, ни Нолофинвэ. Окажись у Феанаро в руках топор или копье, надо думать, все закончилось бы совсем иначе. А на упражнения с мечами он смотрел как на детские забавы или танцы, добродушно посмеиваясь над Майтимо, постоянно что-нибудь изобретавшим - "ледяное зеркало", "шестнадцать шагов" или просто "морского змея". Сам он почти никогда не принимал участие в поединках - не желал портить нам игру. Изредка Феанаро все-таки удавалось убедить Финвэ развлечься вместе с нами, и каждый раз было потом очень неловко вспоминать о случившемся.        - Почему? - удивился Элрос.        Глаза Маглора метнулись к нему и смерили с головы до ног. Он снова негромко забарабанил пальцами по рукояти.        - Бери меч, - вдруг предложил князь. - Я покажу тебе, как дрался дед.        Настоящего зала для тренировок в маленьком, наспех возведенном замке Эреб, разумеется, не было - воины обходились несколькими толстыми войлоками, брошенными на пол в углу оружейной, где сидели они с Маглором, а чаще упражнялись попросту во дворе. После разгрома фалатрим многие воины покинули Первый Дом, а среди тех, кто еще хранил верность сыновьям Феанора, осталось слишком мало строителей: класть каменные блоки они могли, но вот обтесывать их приходилось уже самим князьям. Строили невысоко и плотно, чтобы было легко возводить и просто оборонять - об уюте и красоте думать следовало уже в свободное время.        Далеко идти не приходилось. Поднявшись со скамьи, Элрос взял свой деревянный меч и шагнул на войлоки, выписывая острием первую фигуру упражнения-танца.        Стремительный и сильный удар в челюсть едва не приподнял его в воздух. Нанесенный снизу вверх оголовком рукояти, он не был похож не то что на танец, но и вообще на фехтовальный прием. Изумленному и оскорбленному Элросу показалось, что под подбородок ему вбили гвоздь. Глаза зло заслезились, он слепо отмахнулся мечом, как обычной палкой, тут же ощутив жесткий и тяжелый пинок справа, в нижние ребра - и сразу еще один, в центр груди. Дыхание оборвалось, юноша попятился и с позорным всхлипом упал назад, сложившись пополам.        Он успел увидеть распластавшееся в хищном барсовом броске тело и понять, что на этот раз не успеет даже поднять оружие. Дальше думать стало некогда: Маглор обрушился на него всей своей тяжестью, придавив руку с мечом. Элрос увидел над собой лицо Златокователя - незнакомое, страшное, ощеренное в гримасе бешеного гнева. Глаза казались двумя горящими стрелами.        Все это было так страшно, что хоть криком кричи, но локоть, надавивший на горло, не давал Элросу даже охнуть. Боясь шевельнуться, он врос спиной в войлоки. Сейчас он умрет. Маглор обезумел. Маглор все это время ждал удобного момента, чтобы его убить. Что будет с Элрондом? Это не Маглор. Маглор не может убить его, ведь Элрос - его приемный сын...        Сумасшедшие мысли роились в голове, спотыкаясь друг о друга, так что принц не сразу заметил, что на грудь и на глотку ему уже некоторое время никто не давит. Наконец тело достучалось до помраченного страхом ума, и Элрос отважился приоткрыть один глаз. Учитель все еще крепко держал его, но больше не скалился. Он внимательно и строго смотрел пасынку в лицо. Почему-то это напугало Элроса еще сильнее, чем ярость.        Спустя несколько мгновений Маглор поднялся и протянул ему руку. Они стали отряхивать одежду друг друга от сора и пыли. Элрос сердито пыхтел.        - Это не curvё, - наконец произнес он, когда горло и грудь начали подавать признаки жизни. - В этом нет ни красоты, ни милосердия. Так дерутся одни орки.        - Именно, - кивнул Златокователь. Вновь поймав взгляд пасынка, он не отпускал его до тех пор, пока на лбу у того не пролегла хмуро-задумчивая вертикальная трещинка, а в глазах не появилась мысль. Наконец Элрос медленно кивнул в ответ.        - Извини, - теперь наставник смотрел на него с легким раскаянием. - На словах ты бы не понял.        Элрос вновь медленно кивнул. Вдвоем - мышцы пока с трудом слушались Элроса - они собрали оброненное оружие и вновь направились к скамье.        - В те дни, когда Финвэ с братьями защищали эльдар от врагов, бой был не развлечением, а лишь тем, что он по сути и есть: вынужденным отнятием чужой жизни, - сын Эльвинг с завистью отметил, что дыхание воина-певца в короткой схватке даже не начало дрожать. - В этом он был похож на всех Первородных: упрямо отказывался понимать, что можно сражаться не всерьез. "Если ты не хочешь убивать кого-то, просто не дерись с ним", - говорил он постоянно. Когда же нам или отцу удавалось завлечь его на тренировки, он расшвыривал нас в мгновение ока. Сперва мы, внуки, сердились на него, до хрипоты объясняли правила, затем посмеивались, считая грубым и бестолковым. А понимание пришло уже потом - и не к нему, а к нам...        Достав из-под скамьи маленькую глиняную бутыль, Маглор откупорил ее и плеснул на кусок шерсти. В воздухе распространилось влажное благоухание примочки от ушибов.        - Когда мы ворвались в пахнущий кровью и болью Форменос, тело Финвэ лежало посреди тронного зала, разбитое и изломанное так, что смотреть на него было пыткой, а рядом - его скипетр, сломанный пополам, с покрытым кровью навершием. Моринготто забил Финвэ до смерти его собственным жезлом. Однако под кровью нолдо был слой чужой крови, какой в Амане прежде не видели, а в Эндорэ видел, должно быть, один Нолофинвэ. И немало было той крови. Дед нанес телу Врага самые первые раны, и я не знаю, но могу предположить, что раны эти позорны настолько, что он даже не выставляет их напоказ в своей гордыне, как выставляет лицо и ладони.        Во внезапном озарении Элрос по-новому взглянул на прислоненную к стене булаву-посох.        - Да, - подтвердил Маглор. - Это жезл Финвэ.        Юноша осторожно протянул руку к оружию, но в последний момент не донес ее, оробев. Нахмурился, сжал кулаки и уставился в пол.        - И все же мало быть могучим бойцом и великим истаром, чтобы оказаться хорошим королем, - слышал Элрос над собой речь воспитателя. - Тху, почти уже забытый в Белерианде, был и тем, и другим, однако Дортонион обливался кровью, пытаясь не допустить его до себя. Что же делает короля королем, Эллероссэ?        - Не знаю, - почему-то шепотом ответил принц.        - И я не знаю, - вздохнул князь. - Наверно, это одна из тех вещей, которые осознаются не через размышление и осмысление, а лишь посредством fea, противясь попыткам облечь себя в слова и письмена... Знаешь, что должно находиться здесь?        Взяв в руки скипетр-палицу, он коснулся того места, где прежде поранился - крепких металлических лапок, когтящих пустоту.        Элрос недолго смотрел на них. Озарение еще не покинуло его до конца.        - Один из Камней, - ответил он так же тихо.        - Именно, - донеслось в ответ.        Солнце ушло от окна, в оружейной постепенно сгущались тени. Но ни отчим, ни воспитанник этого не замечали.        - Финвэ был единственным, кому Феанаро мог на долгое время доверить Сильмариллы. Когда мы всей семьей ковали и резали для него этот жезл, именно отец изготовил вот это место, - Маглор опять дотронулся до пустого крепления. - Со скипетром в руке Финвэ сидел на троне, творя суд и разрешая споры, и зачастую неправого все узнавали еще до конца разбирательства по выступившей на лице испарине. Там, куда он направлял свет Сильмарилла, все становилось как будто иным, не таким, как прежде, словно одно из Древ вдруг протянуло свой побег к этому месту и обняло, не желая отпускать... Увидев жезл сломанным и пустым, Феанаро сразу понял все. Он даже не заглянул в сокровищницу, просто поднял тело деда на руки и вышел в бурю, черный от горя и ярости...        Он снова ненадолго умолк, а потом откашлялся, вероятно, в первый раз за день.        - Недавно ты упомянул о Клятве.        - Я?! - заморгал Элрос. О неудачном начале разговора он уже почти забыл.        - Нет? Тогда, вероятно, я становлюсь мнительным. Но если уж зашла о ней речь... Прошу тебя, пойми: Сильмариллы - великое сокровище. Но если бы в ту кромешную ночь Моринготто унес из Форменоса не их, а старую тряпку с порога, мы бы дали Клятву об этой тряпке, потому что на ней была бы кровь Финвэ. Не пролей Душитель эту кровь, Феанаро рано или поздно отдал бы Камни Йаванне и Варде, он охладел бы к ним, как охладел в свое время к Палантирам. Но со смертью деда не стало цены, которую он был готов взять за них. Украв Сильмариллы, Враг ограбил народ нолдор; убив Финвэ, он нанес нам удар в самую душу. Это больше, чем ужас, Эллероссэ, это то, к подлинным словам о чем я все это время лишь приближаюсь. Сама Арда, само Эа рыдает, когда гибнет истинный Король.        Снова стало тихо.        - И в Альквалондэ... - ведомый все тем же наитием, начал Элрос.        - Да, - голос Маглора вдруг породил эхо между стен. - Мы тоже убили Короля. И однажды за это нам воздастся не меньше, чем Моринготто.        Где-то неподалеку стукнула дверь. Протянув руку, князь вновь уложил пернач на колени. И вдруг улыбнулся - снова одними глазами.        - Мы перековали его вскоре после Нуин-Гилиат. Когда Майтимо вернулся из плена, он отказался от короны в пользу Второго Дома, но Тьелкормо и Карнистир отказались отдать им жезл - для них это почему-то было важно. Нолофинвэ не стал настаивать, а Майтимо со временем передал скипетр мне. Почему - я не знаю до сих пор, а строить догадки не берусь.        - Просто больше не доверял себе, - лязгнуло от двери. - Идите в зал, обед стынет.        Воспитанник и воспитатель испуганно выпрямились, но на пороге уже никого не было - лишь слышались из коридора удаляющиеся шаги.        - Вот так он всегда, - со вздохом покачал головой Златокователь. - Пойдем, Эллероссэ. Иначе придется отдирать от тарелок застывший бараний жир[2].