***
[You’re the rays on the waves that calm my mind Oh, every time]
***
— Гарри, ты не можешь снова прогулять пары, это уже пугает! — Зейн буквально сдерживает себя, чтобы не кинуть рядом стоящую вазу в кудрявого парня, который надевает странные ботинки, чтобы снова вернуться на пляж и рисовать. — Зейн, просто скажи, что я болею, если спросят. — Ты не можешь снова пойти и сталкерить того парня, — пакистанец кидает хмурый взгляд, заставляя Гарри почему-то смеяться. — Боже, Зейни, — Стайлс улыбается, потягиваясь, а затем тихонько хихикает. — Найди себе своего парня. Или девушку в крайнем случае, а то ведёшь себя так, будто не удовл- — Ох, заткнись, Гарольд, — Малик резко перебивает парня, откидывая голову назад. — Я не буду готовить тебе завтрак никогда в жизни, ты меня понял? — В следующий раз постарайся лучше, сегодня пересолил, — последнее, что слышит Зейн, когда Гарри захлопывает дверь, выбегая из дома. И Малик вовсе не бесится, нет. Проходит буквально три недели, на протяжении которых Зейн всячески старается уговорить кудрявого парня вернуться в университет, на что тот, сбегая, лишь смеётся, но они оба понимают, что всё это слишком несерьёзно. Гарри в любом случае вернётся на занятия, но только тогда, когда закончит работу над, скорее всего, самой красивой картиной, которую ему удавалось когда-либо нарисовать. Возвращаясь на пляж каждое утро, он предстаёт перед парнем, сидящем на пирсе и напевающем до боли знакомые мелодии. И пускай он будит Малика в 5:30 утра лишь для того, чтобы тот успел сделать ему поесть до его ухода, ведь картина почти закончена. В тысячный раз, когда карандаш подчёркивает линии скул незнакомого парня, тот сменяет песню, смешивая всё воедино, и Гарри бы солгал, если бы сказал, что приходит сюда не ради красоты этого мальчика и его чудесного голоса. Зейн снова вздыхает, падая лицом в кровать. Он, конечно же, рад за своего соседа и за то, что тот так активно работает над своим новым шедевром, но беспокойство всё же одолевает, когда он понимает, что не только он сам, но даже Гарри не знает ровным счётом ничего об этом загадочном парне. Конечно, ему не нравится вся эта неизвестность, но за неизвестностью — новые открытия, поэтому Малик всячески старается отгонять от себя тёмные мысли, пока сон не накрывает его с головой. Хотя бы часа два, но поспать ему всё же удастся.***
Стайлс садится на привычное местечко в ожидании незнакомца, замечая, что тот уже должен быть тут. — Вероятно, я не ошибся в своём предположении, — раздаётся тихий голос со спины, заставляя кудрявого выронить карандаш из ладони и обернуться. Очаровательный голубоглазый шатен с ромашкой в волосах приподнимает уголки губ в улыбке, пока Стайлс обдумывает пути побега. Неожиданно. Он надеялся, что не попадётся. — Хей, всё в порядке, я заметил тебя давно. Ты покажешь мне то, что ты нарисовал? — Ох, эм, п-простите, я не следил за вами, просто вы… хорошо сидели и... — Хорошо сидел? — парень сдерживает смех, наблюдая за растерянностью кудрявого художника, но тут же прекращает, замечая то, как тот его нарисовал. — Боже, ты что, занимаешься в художественной школе? Это выглядит великолепно! Я действительно хорошо сидел. — В этот раз голубоглазый не старается подавить смех, смотря то на картину, то на нарастающую улыбку на лице кудрявого. Он медленно вытаскивает цветочек из прядей, быстро вставляя его за ухо парня, что краснеет и отводит взгляд. — Мне нужно идти, Брайтонский художник. Возможно, у меня получится завтра сесть так же хорошо, чтобы ты смог закончить и показать мне конечный вариант своей работы, — хихикает шатен, быстро убегая, на прощание махая рукой, а Гарри готов признать, что его желудок прокатился на американских горках, пока очаровательный парень смеялся, показывая свои морщинки у глаз. Он должен поговорить с Зейном, срочно.***
— Боже, лучше бы ты продолжал сидеть на том пляже, рисуя свою «музу», — Малик приподнимается, как только Гарри забегает, стуча ручкой двери его комнаты о стену. — Ты рано вернулся, что случилось? — Зейн, он поймал меня. Я попался. — Что значит попался? — Зейн буквально вскакивает, окончательно распахивая глаза. — Не волнуйся, боже, Зейни, он такой… нежный и мягкий. А его голос… Он невероятный. Зейн, он посмеялся с того, что я сказал, что «рисовал его потому, что он хорошо сидел», боже мой, — кудрявый активно жестикулирует руками, когда Малик начинает хохотать, ведь «господи, ты не мог сказать ему, что он хорошо сидел». — Я действительно это сказал! Зейн, он сказал, что завтра придёт, чтобы я смог закончить свой рисунок, он ему понравился. — Ну и прекрасно, я надеюсь ты рад, малыш Хазза, — едва дразня, произносит темноволосый, мгновенно получая подушкой по голове. — Да шучу я, шучу! Кстати, что за цветочек у тебя в кудрях? — Он подарил мне его. — Он слишком мил для тебя, ты такой опасный парень, — с издёвкой хихикает Зейн, наблюдая за тем, как улыбка появляется на лице кудрявого. — Бедный незнакомец, не завидую ему. — Ох, Зейн, лучше замолчи! Начиная бой, по дому разносится смех, когда два «взрослых» парня кидают друг в друга подушки, надеясь, что этот уют никогда не исчезнет.***
На следующий день Малик ломает установившиеся в доме «стереотипы», начиная будить парня в пять часов утра, лишь бы тот поскорее показал ему картину до окончания её написания. — Боже, Зейн, если это месть, то, я клянусь, ты больше не будешь вставать в такую рань. Сегодня я мог поспать! — кудрявый начинает ныть, но, замечая улыбку на лице соседа, понимает, что, господи, как можно жалеть о часе сна рядом с таким очаровательным другом. — Хорошо, я встаю, перестань улыбаться так, будто я твоя будущая жёнушка. — Господи, просто покажи мне свой рисунок, — Малик закатывает глаза, игнорируя подкол своего друга, а затем, улыбаясь, щурится. — Ты же покажешь мне его, да? — No, no, no, Зейни, — Гарри изображает акцент, хихикая. — Нельзя. — Ну и ладно, я не люблю тебя. — Ты определённо любишь меня. — Иди к чёрту. — Зачем мне идти, ты ведь уже тут, — Гарри ухмыляется, получая притворное негодование на лице своего друга, отчего начинает смеяться до боли в животе. — Ладно, сделай, пожалуйста, завтрак, а я приготовлюсь ко встрече с мальчиком с ромашкой в волосах. — Но потом ты покажешь мне плод своих стараний? — Безусловно, о, мой прекрасный Зейн. Малик смеётся, уходя на кухню под тёплый взгляд зелёных глаз, обладатель которых буквально вскакивает к шкафу, выбирая одежду, и спустя некоторое время Зейн готов подтвердить, что определённо не только девушки могут собираться часами, стоя перед зеркалом, выбирая наряд, подходящий для встречи с очаровательными парнями. Спустя полтора часа Гарри уже выбегает из дома под смех Зейна, едва не роняя карандаши. Пускай у них нет точно назначенного времени встречи, он знает, что шатен уже сидит на берегу, скорее всего, напевая мелодии. Это заставляет его сердце сжаться в предвкушении встречи. Встречи, на момент которой он больше не будет переживать о том, что парень его поймает или заметит, скажет уходить или разорвёт лист в клочья. Как он и думал, мальчик с венком из цветов на голове сидит на песке, наслаждаясь красно-оранжевой линией над морем, окрашенным в тёплые тона, из его уст исходит тихий голосок, а Гарри просто, кажется, влюблён. Ему не требуется времени, чтобы поверить в это, лишь — чтобы понять это. Влюбившись в те звуки, которые наполняют сердце радостью, влюбившись в ту красоту, от которой звёзды в глазах складываются в сияющие созвездия, он не сразу заметил, что влюбился в самого парня. — Ты пришёл! — потерявшись в мыслях, Гарри не сразу понимает, что шатен его замечает, поэтому, улыбнувшись, начинает подходить к привычному месту, чтобы не нарушать тот угол, под которым портрет рисовался на протяжении нескольких недель. — Как твоё имя? — возможно, крик — неподходящий способ общения в раннее утро, но Стайлс не особо волнуется об этом и о том покое, который нарушает. — Луи, Луи Томлинсон! — парень отвечает так же громко, вызывая улыбку. Тридцать минут, час, два часа. Стайлс забывает о времени, выводя контуры и завершая последние штрихи, пока до него доносятся тихие звуки, он расслабляется, фокусируясь на бумаге и карандаше.— You tell me that your hurt it’s all in vein But I can see your heart can love again
Сердце Гарри замирает, когда он подписывает работу, делая её окончательно законченной. Он всячески отговаривает себя от того, чтобы отвлечь Томлинсона от напева мелодии, но всё же подзывает его, как бы говоря, что он закончил. — Ну что, ты закон… О мой бог! — шатен прикрывает рот ладошкой, заставляя Гарри напрячься. — Тебе… не нравится? — Что? Боже, просто посмотри, это же прекрасно! — Луи улыбается, сдерживаясь, чтобы не задушить кудрявого в объятиях. — Ты не мог бы ты отдать мне эту картину? Я заплачу, если будет нужно. — Что? Нет, Луи, боже, не нужно, я отдам её тебе просто так. — Как твоё имя? — Что? — Я сказал тебе своё, но не спросил твоего. Как твоё имя? — Ох, эм, Гарри Стайлс. Я живу неподалёку со своим другом, — и Стайлс готов убить себя прямо сейчас, потому что «Зачем я это сказал?». — Позвони мне, когда, возможно, захочешь ещё нарисовать меня, ладно? — он притягивает заранее подготовленную бумажку с номером, вызывая у Гарри улыбку. — Может быть, ты смог бы сейчас пойти ко мне, чтобы попить чая? Ну, я не прочь ещё поболтать с тобой, да и Зейн был бы рад увидеть тебя, я думаю. — Гарри, ты же понимаешь, что это звучит, как приглашение на свидание? — Конечно же, они оба понимают, что нет, это не звучит как приглашение, но шатен явно намекает, что он не против. — Я пойду. Вернувшись домой с новым другом, кудрявый понимает, что, возможно, сейчас всё именно так, как должно быть. Зейн в тысячный раз подмигивает Гарри, намекая, что Луи действительно очаровательный, а Стайлс и не сомневается в этом, наблюдая за тем, как мило Томлинсон закидывает голову, смеясь над очередной шуткой Малика. Они проводят вместе целый день, узнавая каждую мелочь друг о друге. Гарри узнаёт, что Луи любит книги, музыку и светлый шоколад и ненавидит злых людей, младший подмечает, что голубоглазый в очередной раз доказывает то, насколько мил и очарователен. Они приходят на пляж, когда небо уже темнеет, а затем, укладываясь на песок, наблюдают за появлением звёзд, незаметно друг для друга (ну, они надеятся на это, но, очевидно, напрасно) сплетая пальцы. Луи учит Гарри определять другие созвездия, помимо ковшей, называемых Большой и Маленькой медведицами, а Стайлс на самом деле просто лежит, улыбаясь, слушая мелодичный голос. — Думаю ни одна звезда не сияет настолько ярко, как твои глаза, Лу, — кудрявый тихо шепчет, закрывая глаза, когда Томлинсон перестаёт говорить и поворачивает голову в его сторону. — Гарри, о чём ты? — И ни одна песня не будет звучать мелодичнее и прекраснее твоего голоса, — продолжает Стайлс, крепче сжимая руку шатена. — И ни один закат не заставит меня восхищаться так же сильно, как твоя красота. Ни один рассвет не вызовет у меня такого блеска в глазах, какой появляется, когда я вижу тебя. — Очевидно, это весьма и весьма романтичный способ сделать комплименты, Гарри, — Луи чуть посмеивается, переводя взгляд на лежащего парня, — спасибо. — Как думаешь, не будет ли слишком сопливо, если я признаюсь тебе в любви под покровом звёзд, лежа на берегу моря? — наконец Гарри поворачивает голову, встречаясь глазами с голубыми, и буквально секунды достаточно, чтобы он начал тонуть в этой синеве. — Гарри, ты только что говорил мне про то, что я лучше звёздного неба, почему сейчас тебя это волнует? — Томлинсон хихикает, поглаживая ладонь кудрявого большим пальцем. — Нет, это не будет сопливо, я клянусь. — Тогда… Луи, я люблю тебя. Так сильно люблю, что сердце сейчас буквально выпрыгнет из груди. — Гарри, ты очаровательный. Ты действительно просто… Я не смогу описать этого ни сейчас, ни через несколько лет, но, поверь мне, я думаю, что в скором времени это станет взаимным. И Стайлс уже готов посвятить всю свою жизнь мальчику с ромашками в волосах, когда тот с улыбкой на лице продолжает перечислять созвездия, словно секунду назад он и не дал ему понять о том, что у них всё впереди.