7 дней, 7 ночей

Комната была стылой. Так еще говорят про землю, пронизанную ноябрьскими заморозками. Или про труп, пролежавший в этой самой земле несколько суток. Помещение было небольшим, правильной квадратной формы. Наверно, когда-то здесь была чья-то спальня с теплой и уютной постелью, на которой зачинали детей в пылу любви и страсти и отдавали Богу душу в круге родных и близких. Деревянные окна в потолок давали максимум света днем, старинные, с облупившейся краской, они были словно большие ретро-очки во внешний мир. Рассохшееся дерево совершенно не держало тепло, и ночью комната из солнечного помещения превращалась в холодный склеп. Именно такой она и была сейчас. Темной, неприветливой и настолько тихой, что было слышно, как крысы шебуршат своими маленькими цепкими лапками сухую листву под загнивающей крышей. В самом дальнем углу комнаты стояло зеркало. Старинная резная рама из черного дерева своими узорами отсылала к мастерам давно ушедших веков. Зеркальная поверхность была ей под стать - мутная и искажающая пространство. В этом зеркале словно существовала своя, другая реальность - еще более мрачная и пугающая. Если бы кто-то увидел это зеркало, то точно принял бы его за портал в иной мир. В нехороший мир. Сейчас дети перестают верить в сказки все раньше, а телевидение все активнее агитирует подрастающее поколение к этой глупой вере. Все эти нелепые мультики о том, что если не верить в сказку, то она окончательно исчезнет... Такой бред. Сказке абсолютно насрать, верят в нее или нет. Она уже давно приспособилась к этому миру потребления, удовольствия и денег. Сказка живет сама по себе, отдельно от людей, хоть и рядом с ними. И предпочитает заниматься своими делами. - Осталось семь дней, повелитель. Пора, - глухой голос, разнесшийся по комнате, был похож на скрежет напильника по ржавому металлу. От него кровь застывала в жилах, и, кажется, даже все пауки и прочие мелкие твари в этой комнате постарались забиться в самый дальний и самый темный угол. - Я знаю, - высокий мужчина в черном деловом костюме, идеально сидящем на его широких плечах, чуть повернул голову от окна, оглядываясь, - Покажи его. Мутная зеркальная поверхность в раз почернела, а потом зарябила, словно водная гладь, в которую кинули камень. Круги разошлись, прячась в резьбе старой рамы, и на поверхности, словно в телевизоре, появился миловидный светловолосый парнишка лет двадцати. Он улыбался открыто и так обезоруживающе, что даже у самого безжалостного диктатора растаяло бы сердце. Белокурые волосы вились кудрями до плеч, обрамляя лицо. Карие глаза сияли в обрамлении пышных ресниц, словно янтарь на солнце. На аккуратных скулах горел легкий румянец. Каждое движение юноши больше походило на танец – изысканный и неторопливый – что выдавало в нем артиста сцены. Звонкий смех разлетелся по комнате, забираясь в каждый темный угол и делая его немного светлее. Мужчина поморщился и повел плечами, словно этот смех ранил его физически, царапая каждой высокой нотой. Почему он должен заниматься этим? Каждое седьмое десятилетие проходить через этот ад… Магическая цифра семь, она преследует его повсюду. Будь она проклята. Точно также, как проклят он. На веки. Зеркальная поверхность снова дрогнула, и образ белокурого мальчишки сменился обликом неполной луны, окутанной сизыми облаками. Точно такую же картину мужчина сейчас видел в окно, глядя на ночное небо. У зеркала был свой, специфический юмор, который он терпеть не мог. В пару шагов незнакомец подошел к древнему артефакту и резким движением поднял с пола тяжелую темную ткань, накрывая зеркало сверху и одновременно поднимая клубы пыли по всей комнате. С каждым десятилетием становилось все сложнее… И одновременно, все легче. Неужели он начал, наконец, привыкать? *** Голод, неутолимый голод. Страсть, обжигающая и яркая. Ненависть, искренняя и холодная. Удовольствие, искрометное и будоражащее. Зависть, черная и белая. Все это, и в тысячу раз больше, он испытывал каждый день. Абсолютно неподдельно и гениально. - Прошу любить и жаловать, артист театра и кино, Михаил Довлатов! Аплодисменты! – белокурый юноша в белой рубашке, слишком большой для его худенького тельца, прокрутился перед напольным зеркалом и захлопал в ладоши, смеясь, - Представляешь, когда-нибудь меня будут встречать на сцене именно так. И кулисы не будут закрываться до тех пор, пока мне не подарят все цветы. А овации не будут смолкать часами! – он взмахнул рукой в изящном театральном жесте, а потом поклонился своему отражению медленным отточенным движением. - Если ты немедленно не позавтракаешь, то, во-первых, так и останешься артистом театра без кино, потому что на экране твою тощу будет не видно, а во-вторых, не дотянешь и до следующего выступления, - высокий мужчина появился в дверях с чашкой кофе в руке и окинул юношу взглядом, в котором так и полыхали искры тепла, - И отдай мою рубашку, у меня встреча через два часа. - То есть, ты хочешь, чтобы я разделся? – юноша тут же потерял интерес к зеркалу и обратил все свое обаяние на любовника, включив томную особу и поводя плечом так, чтобы широкий ворот рубашки сполз с него. - То есть, я хочу, чтобы я оделся, - закатил глаза мужчина, впрочем, не сдержав усмешки. Это юное недоразумение всегда вело себя слишком открыто и естественно. И сколько бы он не пытался раздражаться или злиться, у него не получалось. Наверное, это и есть любовь? Да, точно, это она. За столько лет он безошибочно научился определять это страшное чувство, которое все почему-то так превозносят. - Ну Глеееееб, - блондин в мгновение ока оказался рядом, прижимаясь к широкой груди и утыкаясь носом в обнаженную ключицу – выше он просто не доставал, - Неужели ты оставишь меня одного так рано? Я тебя совсем не вижу, я скучаю, - хрупкие плечи опустились, отражая всю грусть своего хозяина. - Ну перестань, ты знаешь, какая у меня работа. Лучше порадуйся, что я не мешаю тебе пропадать в твоем театре, - подцепив симпатичное личико за подбородок свободной рукой, он заставил юношу посмотреть себе в глаза, - Обещаю на завтрашний спектакль прислать тебе огромный букет цветов, чтобы все обзавидовались, - улыбнулся он мягко, прекрасно зная, что надо его юному любовнику для поднятия настроения. Как и ожидалось, юноша тут же засветился, словно начищенный чайник. Тихо хмыкнув, мужчина провел ладонью по белокурым волосам, путаясь длинными пальцами в кудрях, и склонился, чтобы легко поцеловать своего артиста театра и кино в мягкие губы. И тут же отстранился, когда парень подался к нему навстречу. - Э, нет-нет. Встреча через два часа, - сделав шаг назад, он отпил глоток кофе из чашки и отвернулся, направляясь на кухню, - Отдай рубашку, - донеслось уже из глубины квартиры. *** Глеб Распутин был классическим примером среднестатистического предпринимателя с самой что ни на есть среднестатистической жизнью. Постоянные деловые встречи, переговоры, конференции, бизнес-завтраки, презентации, вечеринки и еще черт знает что. Он успешно вел свои дела в сфере безопасности - и фирма процветала. Сейчас все боялись террористов, убийц, воров, вандалов, гастарбайтеров, больших собак и бабушек из соседнего подъезда. Все хотели безопастности и уверенности в завтрашнем дне. А Глеб Распутин оставлял у своих клиентов ощущение безграничной уверенности в том, что все будет хорошо, главное платить по счетам вовремя. Единственное, что выбивалось из его обычной жизни - это его ориентация и белокурый любовник. Выйдя на улицу, мужчина бросил взгляд в серое небо, затянутое облаками. Хорошей погоды в ближайшую неделю не ожидалось, и он был не удивлен. Несмотря на всю эту сизую занавесь, он видел нарастающий серп луны так четко, словно сейчас была ночь и чистое небо. Осталось 7 суток до полнолуния. Зажмурившись на мгновение, Глеб тряхнул головой и буквально слетел со ступенек подъезда к машине, в которой его смиренно ждал водитель. Являясь директором охранного агентства, сам Глеб никогда не чувствовал себя в безопасности. Какая черная ирония... Но это было чистой правдой - никто не мог защитить его от него же самого. Серебряный перстень на безымянном пальце правой руки неприятно холодил кожу. Многие спрашивали, не женат ли он, пытаясь подшутить. Глеб лишь красноречиво ухмылялся, хотя на сердце было пусто. Он был женат. Когда-то. *** - Милый, не стоит этого делать... Государь не простит тебя, - ее подрагивающий голос, холодные пальцы на его плече и полный беспокойства взгляд совершенно его не трогали. Он был тщеславен и одержим. Неутолимая жажда власти съедала его изнутри, сладостный голос шептал на ухо: "Возьмиии, забериии, все твоеее". И он нырнул. Без оглядки бросился в воду лесного озера, на дне которого сверкали камни могущества, оставив свою дорогую супругу на берегу. Сколько он там пробыл? Казалось, что не больше минуты. Ровно столько, насколько хватает воздуха на один вдох обычному человеку. Но когда вынырнул, в лесу было абсолютно тихо, а на берегу его никто не ждал. Что же это за наваждение? Он буквально только что слышал голос супруги, чувствовал ее запах, а сейчас ее будто и след простыл. Словно она никогда здесь не была. Даже на густой поросли мха на берегу озера не было ни единого следа. Мужчина легко выбрался из воды на берег, продолжая оглядываться. Камни тихо брякали в небольшом кожаном мешочке, висящем у него на поясе. А на безымянном пальце тускло сверкал перстень с мудреными вязями и пустым темным углублением вместо печатки. Судя по всему, когда-то на том месте был камень, а теперь зияла пустота. Если бы его спросили, зачем ему пригодилась эта железка, он бы не смог толком ответить. Просто... Перстень как-то сам оказался на пальце. Думая о том, что супруга не могла далеко уйти за это время, он начал рыскать по лесу в окрестностях озера, пытаясь найти если не суженую, то хотя бы ее следы. И нашел. Правда не ее. И не следы. У небольшого костра сидели семеро мужчин, по виду напоминавших охотников. А судя по кускам мяса, что жарились на огне, это они и были. - Доброго здравия вам, охотники, - мужчина поклонился в приветствии, - Не видели ли вы здесь супругу мою? Охотники переглянулись между собой, не спеша отвечать на его вопрос, а потом самый старший из них подал голос. - И тебе добро. Не видали, не видали. В этом лесу и белки лишний раз не проскочит... Да ты садись у костра, обогрейся, поешь. Найдется твоя женушка. Как стемнеет, все равно окромя нашего костра идти некуда. Это было здраво. Он и правда начинал мерзнуть. Мокрая одежда неприятно липла к коже, вызывая озноб. И он опустился на свободное бревно перед костром, протягивая к огню руки. - Ешь, - все тот же старик протянул заблудшему гостю необтесанную палку, на которой скворчали три куска мяса. Ароматные и румяные, они тут же заставили желудок жалобно заурчать. Мужчина чуть помедлил, а потом, словно голодный дикий зверь, начал вгрызаться в ароматный кусок. Охотники, до этого с какой-то опаской и настороженностью наблюдавшие за ним, наконец расслабились, начали переговариваться между собой и балагурить. Тьма окутала и без того мрачную лесную чащу настолько незаметно, что только ближе к полуночи мужчина опомнился. Супруги все не было, а он сидел сытый и согретый у костра, слушал чужие байки. Он дернулся было, собираясь встать, но один из охотников схватил его за руку, словно железными тисками. - Куда собрался? Погоди, сейчас диво будет. - Диво? - он опешил немного, пытаясь понять, что этот чудак имеет в виду. - Дух леса нас поприветствует, - кивнул он на полном серьезе. И только мужчина открыл было рот, чтобы сказать, что ему не до этих детских сказочек, как внезапно в лесу стало гораздо светлее. Это облака разошлись на ночном небе, словно их кто-то прогнал, чтобы свет полной и необычайно большой луны озарил землю и эту лесную чащу. Мужчина задрал голову, с прищуром глядя на луну – настолько ярким был ее свет. Странно, ведь когда он ехал в лес, до полнолуния было еще семь дней. Костер вспыхнул алыми искрами, заставив вздрогнуть, а потом пламя зачадило каким-то желтоватым дымом, запах которого напоминал ему... Жену? Змеиный лес. Так называли это место. И вовсе не потому, что здесь полно змей, нет. Название происходило от древней как мир истории о том, что древний дух - змий - похоронил в этом лесу свои сокровища на дне самого глубокого озера и охранял их и день, и ночь. Сокровища эти - камни, что давали силу, власть, могущество и бессмертие. Многие сгинули в этом лесу, нырнули за сокровищами, да так их никто и не видел. Он никогда не верил в эту легенду про змия. А вот то, что камни драгоценные на дне озера покоятся - это знали все. Да никто не осмеливался подходить к проклятой воде. И сейчас, эти камни были у него на поясе. Он не утонул и не сгинул, и уже забыл было про эту детскую сказочку... Зря. Бревна, из которых был сложен костер, начали превращаться в змей. Целое змеиное гнездо прямо посреди пламени, все еще стрелявшего искрами. Мужчине пришлось зажмуриться несколько раз, чтобы прогнать это наваждение, но оно так никуда и не делось. Среди кучи извивающихся мелких змеюк выделялась одна – она была чуть крупнее, размером со взрослую гадюку, а ее чешуя переливалась золотом и огнем, словно у сказочной птицы феникс. Правда, птица никогда не вызывала такого отвращения, какое могла вызвать эта ползучая тварь. - Чччеловек, - змий приподнялся над своим гнездом, явно обращаясь к мужчине, - Алчччный, тщщщеславный, жжжжадный чччеловек, - он шипел, растягивая согласные и чуть покачиваясь в языках пламени, словно готовился напасть. - Где моя жена? – хмуро спросил «человек», прекрасно понимая, что нет смысла ходить вокруг да около. - Сссемь дней и сссемь ночччей ты провел на дне моего озззера. Она ссссгинула, дожидаяссссь тебя. - Этого не может быть! – он вскочил со своего места, махнув рукой, и готов уже был схватить змеюку за шею, но обжигающее пламя костра остановило его. Как же такое могло произойти? Как он мог провести в воде семь дней? Но это было уже не так важно… - Верни мою жену! – беспомощно сжав и разжав кулак, он сдернул с пояса мешок с каменьями и с размаху кинул его в костер, - И забери свои проклятые камни! Сухой кашляюще-шипящий смех, больше похожий на кашель, разнесся по лесу. Змий смеялся над ним, как над ребенком, который хотел поймать рыбку и грохнулся в воду. - Но она здесссь, - змея плавным движением неторопливо обвилась вокруг палки, на которой все еще жарилось мясо, и положила голову на один из кусков, - Я ужжже вернул ее тебе, - он мог поклясться, что увидел на этой чешуйчатой морде ехидную ухмылку. Осознание пришло к нему не сразу. Слова змия долго заползали в его разум и сердце, отравляя леденящим ужасом. И как только он осознал, что имел в виду этот лесной дух, то уже совсем другими глазами посмотрел на мясо, опаленное огнем. Внутри все свернулось в один жгучий клубок, и его мгновенно вырвало, и рвало еще минут десять, пока змий продолжал потешаться над грешником, удумавшим красть чужое. - Кажжждый, кто коссснется моиххх камней – проклят. Ты проклят. Но ты мне нравишшшшься, чччеловек. Такой грешшшный, такой ссслепой. Я подарю тебе камень бесссмертия. Ты никогда не сссгинешь. Каждое ссседьмое десссятилетие ты будешшшь наххходить сссвою любовввь. За сссемь дней и сссемь ночччей до полной луны ты будешшшь превращщщаться в чудовищщще, а в полнолуние сожжжрешшшь сссвою любовввь, - змий утих и по лесу прошелся сильный порыв ветра, туша костер. *** Глеб вздрогнул от излишне громкого гудка от соседней машины, водитель которой был крайне недоволен утренними пробками. Ездил бы тогда на метро, идиот. Наваждение, посещавшее его все чаще к полнолунию, всегда оставляло после себя липкий осадок. Он как будто бы снова чувствовал вкус только что пережеванного мяса. Алый камень в его перстне слабо сверкал, притягивая взгляд. Сколько бы он не пытался снять это кольцо – у него не получалось. Даже пробовал отрубить себе палец, но перстень был непреклонен, как и проклятье. Он уже не помнил, сколько прошло веков. Сколько он сменил личин и имен. Уж давно не было того леса и озера, а проклятье до сих пор преследовало его. В ночи голос змия приходит к нему, шипит свое проклятье раз за разом, заставляя вслушиваться, запоминать. Семь суток. Отсчет уже начался. Он уже чувствовал, как изнутри поднимается то темное, что дремало почти семьдесят лет. У змеюки было весьма специфическое понятие «превращения в чудовище». Нет, у него не вырастали когти и клыки, не было шерсти или страшного рыла. Хотя он бы с удовольствием лучше превращался в зверье, чем проходил свои семь грехов раз за разом. Каждый из них настигал его в свой день, поглощал, буквально сжирал изнутри, одерживал победу. Точно также, как в тот день у озера, когда он, ослепленный алчностью, оставил свою любовь на растерзание змию, даже не посмотрев в ее глаза напоследок. *** Этот шумный актер театра, мечтающий сняться в кино, застал его совершенно неожиданно. На сцене небольшого, но очень уютного театра, молодой мальчишка буквально сверкал своей свежестью, чистотой и потоком нескончаемой энергии. При одном только взгляде на него Глеб почувствовал, как его пустое сердце пропустило удар. Он сразу все понял. Невозможно не понять. До неизбежного часа было еще далеко - больше трех лет - но они пролетели для мужчины, как три недели. Рядом с этим светлым созданием все преображалось, любая ситуация казалась не такой уж и безвыходной, а все беды забывались. И он забылся, растворился в своем счастье. И это было самое жестокое заблуждение в его очень долгой жизни. Счастливая эйфория оборвалась резко, словно натянутая до предела струна, резанув по его наполнившемуся теплом сердцу, пуская кровь. Семь дней и семь ночей. Именно столько им теперь отведено - ни больше, ни меньше. Сейчас, когда розовая пелена спала с его глаз, Глеб видел, что за эти три года с ним юноша изменился под его влиянием. Изменился в худшую сторону. Проклятие преследовало его не только раз в семьдесят лет, оно всегда было с ним. Каждый, кто был близок мужчине, постепенно портился, как спелый фрукт. Гнил изнутри, съедаемый все теми же грехами. У всех были свои слабости. Для его белокурого ангела слишком соблазнительным было тщеславие. *** - Мне иногда кажется, что ты знаешь все, - они лежали в распотрошенной постели, переплетаясь руками и ногами, стараясь быть как можно ближе друг к другу, - Иногда ты так смотришь на меня, что мне кажется, будто между нами пропасть в сотни лет. Глеб молча перебирал белокурые кудри своего юного любовника, который был прав, как никогда. Что можно ответить на такое откровение? - Хочешь сказать, что я старый? - он решил, что проще отшутиться. - Ну конечно нет! - возмутился юноша и легко ткнул мужчину локтем в бок, а потом приподнялся, чтобы внимательно всмотреться в его лицо. В лунном свете его глаза сверкали как-то по-другому, словно у лесного эльфа, - Я люблю тебя, - в устах молодого актера эти слова звучали просто и вместе с тем настолько выразительно, что у Глеба больно защемило в груди. - Я тоже люблю тебя, малыш, - он провел тыльной стороной ладони по точеной скуле, чувствуя невероятную мягкость юной кожи. - Что тебя беспокоит? - Ничего. Почему ты так решил? - эти полуночные тихие и откровенные разговоры были опасны и ядовиты для него. Расслабившись, можно выболтать что-то, чего не должна знать ни одна живая душа. - Ты какой-то странный в последнее время, - юноша неопределенно повел плечом и снова опустился на подушку, устремив взгляд в потолок, - То спокоен, как слон, то вдруг злишься, как черт. Срываешься куда-то, ругаешься, кричишь. Проклятые грехи с каждым днем все больше берут над ним верх. А роковой час все ближе. - Просто тяжелый период в компании. Тебе не о чем беспокоиться, - отделавшись этой ложью, он поцеловал любовника в висок, - Засыпай, завтра у тебя большая премьера. *** Театр - колыбель искусства. Сейчас он не так популярен, как навороченные кинотеатры, но зрительные залы все равно заполняются полностью. Все хотят посмотреть на живых людей и настоящие эмоции. Театр - это всегда про любовь. Некоторые ходят в театр только для того, чтобы увидеть эту любовь наглядно, распознать, ведь сами никогда ее не испытывали. А может она ждет где-то за углом, а они и не подозревают, как она выглядит. Вот и Глеб стоял за углом в ожидании своей любви. Только не в фойе или зрительном зале, нет. Он стоял в сакральных театральных коридорах, где, в тайне от зрителя, происходила совсем другая жизнь. Помощники носились по коридорам, словно маленькие гномы, таская из комнаты в комнату костюмы и реквизит. Актрисы ходили, обмахиваясь веерами, явно позаимствованными из того же реквизита. За сценой, и правда, было немного душно. Скорее всего из-за обилия людей на квадратный метр. Среди всей этой суеты Глеб легко мог распознать фигуру своего любовника. Сейчас, когда все инстинкты были обострены до передела, он чувствовал даже его запах, словно и правда был диким животным. С самого утра его сегодня преследовало навязчивое желание, отделаться от которого было просто невозможно. Мысли путались и в итоге все сводились к одному, самому желаемому. И вот он здесь, высматривает свою добычу, как хищник на охоте, прячась в тени. - Довлатов! – доносится с другого конца коридора, и юноша разворачивается, чтобы поспешить на звук требовательного голоса. Он не должен отвлекать актера от подготовки к спектаклю, к важной премьере, в которой он так хотел сыграть. Но желания гораздо выше здравого смысла. И когда блондин проходит мимо, он делает рывок вперед, хватая его за предплечье и рывком затаскивая в темную коморку, которая, судя по всему, была одной из костюмерных. Юноша пугается было, но практически сразу узнает своего любовника. - Глеб, что ты здесь делаешь? – он пытается вывернуться из цепких рук, не до конца понимая, чего от него хотят, и собирается сказать еще что-то, но мужчина вжимает хрупкое тело в стену и закрывает рот поцелуем, не позволяя больше болтать. Он ненасытен и даже груб. Словно наркоман, давно не видевший дозу. Даже пальцы немного дрожат, когда он стаскивает с юноши костюмные шорты. - Хочу тебя, - хриплый шепот касается припухших от грубого поцелуя губ. Это самое вразумительное, на что он сейчас способен. Похоть буквально застилает глаза, делая его неуправляемым. Мальчишка хочет сказать еще что-то, возмутиться, но кого волнует его мнение? Глеб разворачивает его лицом к стене одним резким движением и прижимается сзади, трется всем телом, зарывается носом в волосы, которые пахнут так, что голова начинает кружиться. «Хочу, хочу, хочу», - бьется в голове, собирается жгучими потоками во всем теле. Он не церемонится, просто плюет на ладонь и проводит ей между аккуратных ягодиц. Его любимый мальчик зажат, но это не проблема. Скользнув рукой по бедру, проведя горячими кончиками пальцев по низу живота, он сжимает твердую плоть. О да, это именно то, чего он ожидал. Им обоим нравился необузданный секс, и он здесь не единственный, кто получит незабываемое удовольствие. Юноше приходится закусить собственную ладонь, чтобы не издать ни звука, пока его с каждым резким толчком все сильнее впечатывают в стену. Умелые сильные пальцы на плоти рассылают волны дрожи и удовольствия по всему телу, заставляя забываться. Ему уже все равно, какой сегодня день, где они находятся, и что он должен делать. Важно лишь чувствовать эту бешеную энергию, исходящую от мужчины. Все это кажется неправильным и, вместе с тем, таким соблазнительным. Ощущения все ярче, оргазм все ближе, и он с готовностью запрокидывает голову, когда любовник дергает его за волосы. Поцелуй получается такой, будто они хотят сожрать друг друга. И он ставит финальную точку в этой сумасшедшей вакханалии. Совместный стон тонет в поцелуе, а мужчина сильнее прижимает его к себе, как будто любовник может в любой момент исчезнуть. - Ты псих, - шепчет актер спустя бесконечную минуту, - Гребаный псих. Черт тебя подери, Глеб. Мужчина не может сдержать тихого хриплого смеха, несмотря на сбившееся дыхание. Сейчас, когда голова прояснилась, он одновременно понимает, что время и место критически неподходящие, но вместе с тем, могло быть гораздо хуже. - Ты просто слишком хорош в этих шортах, - практически мгновенно находит он отговорку, которая, по сути, абсолютно правдива, - Захватишь их домой? - Ну уж нет, - мальчишка ворчит, пытаясь привести себя в порядок, что весьма затруднительно сделать в темной комнате, набитой тряпками, и без единого зеркала, - Уйди от меня, извращенец, - он немного неуклюже натягивает шорты, видимо ему будет сложно беззаботно скакать сегодня по сцене. Но Глеб совершенно не чувствует за это своей вины. *** Премьера удалась на славу. Он остался, чтобы посмотреть весь спектакль от начала до конца, остался сидеть на своем месте, даже когда его белокурый ангел принимал букеты от благодарных зрителей. Все никак не мог насмотреться, ведь сегодня последний день. Осталось меньше суток. Как бы ему хотелось остановить сейчас время, ну или пустить себе пулю в висок на худой конец. Но проклятое кольцо не позволит ему отделаться так легко. - У меня для тебя есть подарок, - пока водитель неторопливо вез их домой по вечерним пробкам, Глеб обнимал любовника, стараясь не отпускать его ни на минуту. - Да? Покажи! – юноша был в прекрасном настроении. Казалось, если бы не поездка в машине, он бы сейчас пустился в пляс. - Не так быстро, торопыга, - тихо рассмеялся мужчина, покачав головой, - Не занимай ничем завтрашний вечер, - легкий поцелуй в висок был полон горечи, которую Глеб умело скрывал. *** - Ты подарил мне дом?! – этот крик, пожалуй, было слышно даже в самом удаленном уголке леса, окружавшем старый особняк. Выглядел он, конечно, как так себе подарок. Белая краска уже давно облупилась, большинство окон было выбито, фундамент зарос мхом. Но гордая мощная колоннада при входе, барельефы и сам размер особняка говорили о его неординарной истории. Он выглядел… Монументально. И, похоже, юноша был в чистом восторге от подарка, не смотря на всю его старину и ветшалость. - С ума сойти! – он никак не мог найти себе места, метался из стороны в сторону, рассматривая здание и эмоционально всплескивая руками, а потом не выдержал и побежал внутрь. Глеб не стал его останавливать. Ему нравилось наблюдать за этой естественностью. Как же мало сейчас таких людей… Все прячут свои эмоции глубоко внутри, а снаружи похожи либо на равнодушные камни, либо на колючие кустарники. И лишь редкие тоненькие ключи жизни пробиваются среди этого мрачного каменистого залесья. Мужчина отпустил водителя и подождал еще минут десять, прежде чем направиться в особняк вслед за любовником. Внутри было на удивление спокойно. Причем, как внутри особняка, так и внутри него самого. Не билось о ребра сердце, не трепыхались легкие, не дрожали руки. Словно он вышел на вечернюю прогулку, которую совершает каждый день. Юного актера Глеб нашел в той самой комнате, которую при любом другом раскладе он бы обошел стороной. Она была единственной более или менее приличной во всем этом доме, но аура здесь оставляла желать лучшего. Даже дышать было тяжелее, что сразу сказалось на юноше, который то и дело приоткрывал свои пухлые губы, чтобы сделать вдох. Одно рукой он держал тяжелую темную ткань, накрывавшую зеркало. Вторая безвольно висела вдоль тела. Он был словно загипнотизирован, глядя на зеркальную поверхность, в которой отражался он сам, но только какой-то неуловимо другой. Более жесткие черты лица, более холодный взгляд. Ему даже показалось на мгновение, что блондин в отражении усмехнулся, точно также глядя на него. - Тебе нравится? – актер вздрогнул от неожиданности, когда его сзади обняли сильные руки любовника. До того, как увидел зеркало, он был просто в экстазе. Но теперь… - Что это за зеркало? – спросил он тихо, не отрывая взгляда от немного плавающей поверхности, в которой теперь отражался еще и Глеб - тоже не такой, как в жизни. - М? Оно продавалось вместе с домом, - спокойно соврал он, скользя горячими ладонями по стройным бокам и касаясь кончиком носа обнаженной шеи, чтобы вдохнуть соблазнительный запах. Так пахнет любовь. Его любовь. - Оно такое жуткое, - прошептал юноша, чувствуя ласкающие губы на своей шее, но совсем не двигаясь. Отражение не отпускало его, он все вглядывался, только теперь уже в Глеба, и никак не мог понять, кажется ему или нет… Но у мужчины в отражении были абсолютно змеиные глаза. Это последняя мысль, которая настигла его сознание прежде, чем нахлынула невыносимая боль и вместе с тем горячая кровь потекла крупными тягучими струями по шее вниз, пачкая светлую одежду. Глеб вгрызался в нежную шею так, словно это был сочный кусок курицы, а он был давно изголодавшимся путником. Неутолимый голод пульсировал в висках, отдаваясь головной болью настолько невыносимой, что казалось, будто черепушка просто взорвется и мозги раскидывает по всей комнате. Но вместо этого он продолжал все глубже впиваться в шею любовника, оставаясь совершенно глухим к его нечеловеческому крику, который стих через несколько минут вместе с тем, как тело обмякло в его объятиях. А он все не мог остановиться, работая челюстями, разгрызая связки, глотая целые теплые куски мяса и слизывая кровь, словно это был сладкий нектар. Говорят, обжорство – самый безобидный из семи грехов.