Звонко плещется водица В тихой заводи реки лесной. Там резвятся две девицы Темной ночью под большой луной. А я пришел воды напиться. Тихо к заводи подкрался. Подходить к ней не решился, Жив поэтому остался. В каждом взгляде есть загадка, Вьются волосы зеленые. Губы что-то шепчут сладко, Но на вкус они соленые. Они хитрые и быстрые, Для парней они опасные. Снизу рыбы серебристые, Сверху девушки прекрасные. Король и Шут(КиШ) - Русалки
***
Вы когда-нибудь встречали русалок? Да таких, чтоб волосы как золото, будто льются водопадом прямо в воду и от малейшего ветерка развеваются? Чтоб голос, как звуки арфы, идеально чистый, да переливается из ноты в ноту, вытекая в непрерывную музыку? Чтоб хвост длинный, с чешуёй серебристой, да такой блестящей, что при свете луны блестит так, что заставляет прищурить глаза, как от полуденного солнца? Чтоб губы, как спелая клубника, а улыбка как кинжал острая. Режет ей в самое сердце и, как увидишь, так больше не в силах глаз отвести. Видел я однажды такую, ещё в детстве, как на лето приезжал к бабке с дедом. Село их маленькое, да отдалённое. Всё поросшее бурьяном и легендами, коими детей маленьких пугают. Речка в том селе течёт такая быстрая, что даже взрослые в неё зайти боялись. Уносило течение многих в далёкие болота, как кто пропадал - сразу туда искать ехали. Не одну жизнь вода с собой в болота унесла, вот и страшили внуков старожилы сельские русалками да лесовыми, что по ночам в лесу и около берега бродят. Вот только был я ребёнком шальным и любопытным. Всё норовил сбежать ночью в лес – глянуть своими глазами на русалок да лешего, проверить, не врёт ли бабка, рассказывая по вечерам, как уносили девушки с хвостами рыбьими рыбаков по течению в самые топи, как леший девиц молодых в лес зазывал, запутывал и плутали они там, пока их волки не встречали али сами от голоду да холоду не умирали. Не пугали меня тогда эти сказки, лишь подогревали во мне интерес да азарт, уж очень хотелось на тех юниц глянуть, что под светом луны поют и волосы свои гребнями чешут. Да так мне, бывало, хотелось хоть глазком взглянуть на дива местные, что в городе родном вовек не сыщешь, что не раз пытался я ночью сбежать, тихо, на цыпочках пробираясь по скрипучим половицам. Только вот бабка моя хоть и старая была, но мудрая, с разумом не помутнённым. Видела в моих глазах шалость детскую, вот и закрывала на ночь двери и ставни, а ключ под подушку свою прятала. Не раз пытался я его стащить, но всякий раз лишь затрещины получал от деда да утром слушал выговоры о баловстве своём. Но никак не унималось моё любопытство, всё хотелось увидать диковинных жителей, что лишь ночью господствуют в лесах да полях. Днями пропадал я в рощах, всё надеясь найти шалаш лесового и русалкину чешую, брал с собой всегда корзину, а домой возвращался с грибами и ягодами, что по пути успевал найти. Богат тот был лес на всякого рода угощения, всегда полно в нём было дичи да всяких вкусностей. И вот когда мне пятнадцать стукнуло, решил дед меня с собой на ночную рыбалку взять. Мол, приучать пора к мужским делам и ночного леса не сторониться. Бабка долго причитала тогда, но коли муж её что-то скажет, то так оно и будет. Всегда на своём стоял. Два дня готовились мы к походу, а дед мне всё приговаривал, как мантру читал: «Как мавок услышишь – сиди да не вслушивайся. Не ходи к речке на песнь их и на воду не гляди. Утащат – вовек не сыщем». Знал он, что я его не послушаю, оттого место выбрал заранее, советовался с соседом – рыбаком бывалым. Тот тоже приходил и вторил те же слова, только в сторону бабки с опаской поглядывал. А она всё крестилась, вздыхая. Выдвигались мы к речке вечером. Лето стояло ранее, даже солнце ещё горизонт не целовало, но уже краснело немного, смущаясь луны, что на другом конце неба бока свои развалила. Добираться недолго было, всего минут пятнадцать пешего хода по уже знакомой тропинке. Я всю дорогу на лес доселе знакомый поглядывал. Таким он мне в ту ночь чужим казался, что не по себе мне было от этих веток колючих, все они будто в лапищи огромные превратились и всё за край кофты ухватить пытались. Оглядывался я по сторонам с опаской, боясь увидеть в темноте что-то зловещее, что даже не заметил, как к речке подошли. Пока мы вещи раскладывали и костёр разводили, уже и вечереть стало. Речка побагровела, будто вода быстрая в кровь превратилась и по венам бежит, а лес всё мрачнее становился, медленно поглощая темнотой деревья и превращаясь в цельное тёмное пятно. Дед время клёва хорошо знал, всё на часы поглядывал да в воду подкорм бросал, но вода лишь круги рисует и молчит, только ветер гуляет где-то высоко и сверчки свои песни поют. Солнце уже за горизонт зашло, ни зги мне стало не видно, я уже к лесу привык и заскучал. Сижу, палкой костёр ковыряю и на воду в чайнике поглядываю. А дед сидит себе на пеньке, прямо на берегу и песню под нос мурлычет. Глянул на часы, улыбнулся и давай удочку готовить. «Пора!» - говорит, а сам на крючок мне наживку цепляет. Любил дед рыбалку, глаза у него сразу загорелись и, хотя старый уже был, пальцами своими деревянными орудовал так, как я до сих пор не умею. Уселись мы на пеньках, ноги в сапогах резиновых в воду, чтоб ближе к глубине было, и давай рыбачить. Дед мне всё тихонько рассказывает, как подсекать, как за поплавком следить, а сам на удочки поглядывает. Не долго мы без дела сидели, задёргался мой поплавок - раз, два и под воду ушёл. А я только рот открыл и забыл всё, что мне рыбаки рассказывали, сижу да смотрю, как леска блестит под лунным светом. Дед удочку у меня из рук забрал и как дёрнет в сторону! Рассекла она воздух со свистом, смотрю, а в воде рыбка чешуёй поблёскивает, на крючке трепыхается. Вытащили мы её и в ведро кинули, чтоб плавала. Меня тогда так это захватило, что я потом сам ещё пять налимов поймал с ладонь размером. Клёв сильный был, наловили мы тогда целое ведро рыбы и ещё на костре себе пару пожарили. Ложился я в ту ночь довольный. Горд был за свой улов. Даже запомнил, какую рыбу я поймал, чтоб потом бабке показать да перед соседским мальчишкой похвастать. Расстелили мы себе спальники на полянке перед речкой, но так, что не видно её было за кустами. Только слышно было что она рядом – течёт, камыш наклоняя, и лягушки поют так громко, что спать мешают. Устал я с непривычки, поэтому заснул быстро, и снилось мне, как поймал я рыбину огромную, с меня размером, и как всем селом меня за это хвалят и медаль вручают. Как вдруг слышу, сквозь сон, будто музыка заиграла. Сначала подумал, что может кто отдыхает, включили себе радио и слушают, привстал немного, глазами сонными осмотрелся, но темнота вокруг кромешная, только от костра на ноги тени падают и луна полянку холодным светом освещает. Прислушался, а музыка вдруг в песню перетекла, да такой ещё голос приятный, звонкий, чистый, без единой хрипотцы. И не понятно мужской он или женский, только не прекращался он ни на мгновенье, будто тот, кто пел, и не дышал вовсе. Заслушался я, сон как рукой смахнуло, и не заметил, что дед тоже проснулся, на локтях привстал и на меня поглядывает. «Слышишь, - говорит, - русалки поют.» И улыбается задумчиво, вслушиваясь в протяжную песнь. Так завлекала к себе эта мелодия, что не заметил я, как встал и пошёл в сторону, откуда она доносилась, только дед меня за руку поймал и остановил. «Помнишь, что я тебе говорил? Затянут тебя - и поминай как звали! Не ведись на красоту голоса, внучок, всю жизнь потом, как раз увидишь, покоя не найдёшь» Я тогда головой кивал, но ничего не слышал. Как в воду опущенный, лёг тогда обратно, спящим притворяюсь, а только и могу, что песню эту слушать. Дед ещё последил, чтоб я не ушёл никуда, но всё равно уснул, и когда он уже похрапывать начал, я тихо к воде и покрался. Слышал я, пока лежал, плески, и так мне интересно было, что не думал я о страшных рассказах, которыми нас с детства пугали. Шёл, как заворожённый, к реке, стараясь на палки сухие не наступать да кустами не шелестеть. Только когда до берега оставалось только одну ветку обойти, немного засомневался я, не по себе как-то стало. Помялся я на месте, с ноги на ногу переступая с пару минут, но песня всё лилась и лилась, маня за собой всё ближе к берегу, будто обвивала тёплыми объятьями. Сердце забилось быстрее в предвкушении и я, забывая как дышать, отодвинул густую еловую ветку, открывая себе вид на берег. Берега реки были широкими и песчаными, под светом луны вода блестела и переливалась, и почему-то было светло, почти как днём. Немного щурясь, я поднял глаза и, не в силах пошевельнуться, завороженно разглядывал фигуру, что стояла посреди озера. Вокруг неё будто искрился свет, а глубокая речка была ей не глубже чем по колено. Течение быстрое её обминало будто, везде вода быстрая, а вокруг ног её стоит, не шелохнётся. Долго ли я стоял там, затаив дыхание – не знаю, но как дыхание перевёл да назад отступить хотел, как ветка под моей ногой треснула. Русалка, что всё то время ко мне спиной стояла, волосы свои в руках перебирая, обернулась испуганно. А я как лицо её увидел, так сразу в её сторону поплёлся на ногах деревянных. И ничего не вижу больше, кроме лица, волосами золотыми обрамлённого. Да такое то лицо прекрасное, что ком к горлу подступает. И не понятно, девушка или парень стоит, ибо красота у существа неземная такая, что уже не и не важно это. И чувствовал я в тот момент такую любовь сильную, что умереть был готов лишь за одно прикосновение к тем губам клубничным и щеке бархатной. А русалка на меня смотрит и дальше песню свою поёт, и улыбается уголками губ еле заметно. А я в бреду иду к ней и глаз с волос золотых не спускаю, уже по колено в воде стою и течение с ног сбивает, а я будто и не ощущаю его. Только пытаюсь каждый взмах ресниц длинных уловить да взор голубых очей поймать, что будто светятся, как луна на небе. Вдруг замолкла русалка, взгляд перевела, куда-то за спину мне смотрит. Я песню слышать перестал и как из тумана вышел. Смотрю, а я уже по пояс в воде стою, а течение уже от берега метров на десять вбок отнесло, а существо-то как передо мной стояло, так и сейчас стоит, не шелохнулось. Решил я глянуть, на что она смотрит, голову поворачиваю, а там дед из-за кустов меня кличет, фонарём подсвечивает. Я, девой очарованный, обратно к ней поворачиваюсь, а она только хлоп ладошками и под воду ушла в течение, только хвостом серебряным о воду ударила так, что брызги разлетелись. А меня вдруг такая тоска одолела, что так и захотелось под воду уйти, чтоб в болотах меня нашли, и стоял я так, пока меня дед на берег не вытащил. Слышал я потом, как он мне что-то говорил, да не понимал что. Сразу он вещи собрал и в обратный путь отправился, меня за локоть за собой таща, а я только и мог, что ноги волочить. Слёзы по щекам текут, а сказать не могу ни слова. Уже и светать начало, как мы с поляны отходили, а когда подходили к дому, то и вовсе было светло. Помню, что дед меня тогда домой затащил, на лавку усадил и сразу к бабке, говорили о чём-то долго, отпаивали меня, да я всё сидел да в одну точку таращился, только и мог, что о той русалке думать да о глазах её дивных и песне сладкой. На следующий день меня родители забрали, а я так в себя и не смог прийти. Ночью всё рвался к озеру, двери выбить пытался, бабку на коленях умолял ключи отдать да угрожал им с дедом, что порежу себя, коли к ней не пускают. Родители всё выпытывали, что сталось, да все только плечами пожимали, а я уезжать не хотел, еле меня тогда в машину затащили. А как отъезжать начали так вообще дурно мне стало. И каждый километр от села мне хуже становилось, останавливались пару раз, рвало меня, а родители всё встревоженно просили рассказать, что же случилось. А я и слова сказать не мог, только: «Мне к ней нужно. Назад». И ничего больше. Мы тогда даже домой не доехали, сразу в больницу меня повезли. Только там все врачи плечами пожимали. Говорят, мол, здоров. Выписали мне таблеток всяких да уколов и домой отправили. Месяц я дома лежал, а по ночам всё кричал и плакал, рвался сбежать. И всё к ней тянуло. Родители только у кровати сидели да держали меня, чтоб не вставал, а потом таблеток дадут и уходят, а мама плакать начинает. Потом немного легче стало, днём спать стал, а ночью всё равно уснуть не мог. Стоял у окна и на луну поглядывал. Бывало даже выйду ночью на балкон, окно открою и слышу песню её протяжную. И сразу прыгнуть охота, к ней. Только вот мне на окна решётки установили, так и стоял, не раз сбивая о прутья кулаки. К школе я немного говорить начал, всё шатался по двору по вечерам, а ночью зарывался в книги, вычитывая всё про русалок да мавок, все стены себе обклеил рисунками и вырезками. Родители меня к психологу водили, только что с него толку. И в село я больше не ездил.***
Вы когда-нибудь встречали русалок? Да таких, чтоб волосы как золото, будто льются водопадом прямо в воду и от малейшего ветерка развиваются? Чтоб голос, как звуки арфы, идеально чистый, да переливается из ноты в ноту вытекая в непрерывную музыку? Чтоб хвост длинный, с чешуёй серебристой, да такой блестящей, что при свете луны блестит так, что заставляет прищурить глаза, как от полуденного солнца? Чтоб губы, как спелая клубника, а улыбка как кинжал острая. Режет ей в самое сердце и, как увидишь, так больше не в силах глаз отвести. Видел я однажды такую. И много лет во снах она мне снилась. Волосы свои золотые гребнем чесала и с улыбкой смотрела на меня, песней своей зазывала. Я её днём в лицах искал, как вижу волосы золотые – сразу окликну, а потом затухаю… Не она. Всё порывался я съездить к той речке, книги читал. Собирал легенды всякие и повести. Да не пускали меня к ней, всё присматривали. А я так по ночам спать и не научился, зато билет себе вчера купил, удочку да снасти всякие. Меня только недавно в комнате на ночь закрывать перестали, так что я к ней снова поеду. Рыбы наловлю, спать лягу, а когда песню её услышу, увижу как течение вокруг ног её останавливается, так сразу за ней пойду и наконец-то смогу дотронуться до губ её клубничных да щеки бархатной…