Столкновение миров

      В поезде Лостэд ничуть не изменилась. Такими же пустыми глазами она смотрела в окно, равнодушно провожая взглядом деревья, точно так же слегка дёргалось правое плечо, когда кто-то проходил мимо, и ту же странную пугающую пустоту излучал весь её вид. Надо сказать, что мне было безумно жаль единорожку. То, через что она прошла, сломает кого угодно. Даже моё десятилетнее заключение в военном лагере уже не казалось пыткой. А сколько она, кстати, провела в приюте? Не хочется бередить раны, но иначе я не смогу составить схему правильных действий, чтобы вернуть её к нормальной жизни.       — Лостэд…       — Да? — безэмоционально спросила она.       — Тебе не больно вспоминать о приюте?       — Вам не должно быть разницы, — Лостэд подняла на меня глаза. — Я раб. Рабы не были созданы для того, чтобы что-то чувствовать. Раб должен выполнять всё, что ему прикажут, — абсолютно пустым голосом продолжила единорожка.       — Одну секунду, — я встал, вышел в пустой тамбур и от души выругался. Это ж до чего надо было довести детей, чтобы они начали так рассуждать! Если мне удастся устроиться, вернусь в Кантерлот и по камушкам разберу приют!       — Ты можешь рассказать мне о приюте? — спросил я, снова сев рядом. В душе я чувствовал себя палачом, но другого выхода не было.       — Что вас интересует?       — Называй меня Гард и обращайся ко мне на «ты», — слегка поморщившись, попросил я.       — Хорошо, Гард.       — Ну… Просто распорядок дня.       — Побудка у нас с рассветом. Обычно нас будила «элита». Они ходили по комнатам и обливали всех водой. Тех, кто с ними был в ссоре, могли окатить кипятком или запустить несколько лягушек под одеяло. После завтрака нас разделяли: жеребцов отправляли в классы, а нас просто запирали до обеда в общей комнате под охраной пары «элитовцев». Когда хозяйка уходила, они били нас и издевались над нами. Мы не должны были сопротивляться. Сопротивляющихся жестоко наказывали. Потом… — голосок Лостэд сорвался.       — Если тебе не хочется, можешь не рассказывать.       — Вы приказали мне рассказать, и я расскажу. Потом они начинали вытворять что-то совсем безумное… Я не знаю, как это назвать. Пытавшихся убежать избивали. Потом приходила хозяйка, и мы шли на обед. После обеда всех гнали на работу.       — Какую?       — Самую обычную. Мы мели улицы, красили заборы, отмывали граффити — мало ли работы в большом городе, — это был не вопрос, а утверждение. — Мы работали до одиннадцати, потом ужинали и ложились спать. Перед сном «элита» ещё раз проходила по комнатам и жестоко избивала тех, кто плохо работал. Пытавшихся сопротивляться запирали в подвале, где было ужасно темно и сыро. Говорили, что там не страшно только первые десять секунд. А некоторым бунтарям приходилось там находиться по двое суток — само собой, без пищи и воды.              Мешок навоза мне в баланду! Вряд ли будет хуже.       — Сколько ты там прожила?       — Три года.              Ладно. Вот теперь точно хуже не будет.       — Как тебе удалось сбежать?       — По большому счёту мне повезло. Я и ещё двое жеребцов — Граунд и Стоун — оказались в изоляторе. Граунд предложил нам сбежать. Он же сделал верёвку и подгадал момент, когда охранявшая нас «элита» отлучилась. Но ему не повезло. Граунд шёл замыкающим, и его поймали. Уверена, что он нас не сдал и что его убили за неповиновение. Мы со Стоуном убежали, но нарвались на патруль стражи. Потом нам встретились вы. Остальное вы знаете.       — Знаю, — я кивнул.              А лучше бы не знал… Ладно, в любом случае я хотя бы знаю, через что она прошла. Теперь надо задумать о том, как это исправить… Так, Гард, прежде всего успокойся. Очисти сознание…       — Всё в порядке, Гард?              Впервые голос Лостэд обрёл хоть какую-то интонацию. Прогресс!       — Да. А что?       — Раб, потерявший господина, должен уйти вслед за ним.              О Лайт Мун…       — Ты не раб, а я не господин, — я старался говорить флегматично и без раздражения. — Можешь считать, что я твой старший друг.       — Хорошо, — равнодушно ответила Лостэд.       — И да, теперь ты на свободе. Тебе необязательно дальше подчиняться правилам приюта.       — Я не знаю, как жить иначе, — она пожала плечами. — Да и разве возможна другая жизнь?              Избитый разум, сломанная психика… И всё это — следствие трёх лет в приюте. Кошмар…       — Другая жизнь возможна, — я положил ей копыто на плечо. — Ты всё увидишь сама. Мы скоро будем в другом городе.       — Нам говорили, что все города одинаковы.       — Лостэд… — я заглянул в глаза единорожке. — Тебе лгали. Тебе два года лгали. Всё, что ты видела в приюте, осталось в прошлом.       — Ты уверен? — в голосе Лостэд появилось недоверие.       — Я сам десять лет провёл в военном лагере. У нас тоже была жесточайшая дисциплина и контроль. Я представляю, через что ты прошла, и понимаю тебя. Но Эквестрия большая, тут найдётся место всем нам. Преждевременно считать, что все места одинаковы. Тем более, что Кантерлот — только один город.       — Я не знаю… — Лостэд заколебалась. — Я боюсь неизвестности.       — Не бойся. Я рядом. Помнишь, как нам удалось разделаться со стражей?              В первый раз губы Лостэд слегка тронула улыбка. Робкая, неуверенная, краткая, но улыбка. Я облегчённо выдохнул. Похоже, худшее таки осталось позади. Если она улыбнулась, значит, прошлое уже начало отпускать её. А значит, есть шанс, что рано или поздно единорожка придёт в себя и окончательно забудет приютскую жизнь и бесконечные побои.       — Хорошо… А всё-таки, кто ты?              Я задумался.       — Старший друг тебя не устраивает?       Попытка отшутиться не прошла.       — Ну, я не думаю, что друг пошёл бы на такой риск, чтобы мне помочь.              Вопрос был непростой. Кто я для Лостэд? Друг? Она права — когда я рисковал жизнью ради неё, мы ещё не были даже знакомы. На такое способен только реальный сорвиголова. Брат? Вряд ли наши отношения могли сойти за братские. Да, старший брат точно так же бросился бы на защиту, очертя голову… но… Ответ застрял у меня в горле. Имею ли я право называться её отцом? Что я такого сделал для неё? Спас её жизнь, но достаточно ли этого?       — Так кто ты? — повторила Лостэд, увидев, как на губах у меня зреет то заветное слово.       — Я… вроде как… твой отец, Лостэд, — выдавил я.       — Отец?       — Ну да… Мы втроём спасли тебя от смерти, так что считай, родителями вторыми тебе стали. Ну, в переносном смысле.              Лостэд улыбнулась снова. Сначала робко, потом шире, шире, пока улыбка не засияла во весь рот. На глаза единорожки навернулись слёзы; не в силах сдерживаться, она бросилась ко мне, обхватив шею копытами. Я слегка погладил её по голове. Лостэд отпустила меня и отошла на пару шагов. В глазах её стояли слёзы, но лицо блестело.       — Папа… — прошептала она. — Я потеряла семью ещё в пять лет… Неужели у меня появился шанс снова её приобрести?       — Само собой.              Поезд с шипением остановился возле деревянной платформы с кривым голубым щитом «Понивилль». Какого чёрта?! Я думал, что провинция выглядит немного иначе…