Молчи.

Молчи. Прошу тебя, все что угодно, только – молчи! Не могу, не могу слышать твой голос. От игривых легких интонаций, с помощью которых ты флиртуешь с девушками, и до высоких нот на сцене, всегда дающихся тебе особенно тяжело. Для меня нет значения: поёшь ли ты перед тысячью зрителей ради их аплодисментов или, сидя прислонившись к дивану, под гитару в моих чуть дрожащих руках. Твой голос сводит с ума: я не в силах исполнить всё по нотам, не в силах противиться порыву. Ты, конечно же, замечал лишнее в моей игре. Всегда замечал, я уверен. Молчи, Микеле. Я и так знаю все о тебе: о тех девочках, что крутятся постоянно рядом, о потекшем макияже в неудобное время, о запачканных любимых платках водой из-под красок. Я все знаю, но не могу не умолять тебя. Я пропадаю, Микеле. Я увязаю в не имеющей дна трясине. И это трясина – ты. Она затягивает меня с каждым днем, с каждым мгновением рядом с тобой все сильнее и сильнее. Я уже не в силах вырваться, не в силах противиться ей. Желания освободиться нет. Ты пленил меня. Целуй, Микеле. Целуй меня. Прошу, не останавливайся, не прерывайся на слова. Они отвлекают, вводят в заблуждение, они лишни и неестественны. Я не хочу слышать твоего голоса, я хочу наслаждаться твоими вздохами. Ведь голос принадлежит миллионам людей, а дыхание - особенное, прерывистое, сбитое и такое горячее - только мне. Не отпускай, Микеле. Не отпускай моих рук. Позволь и дальше цепляться за тебя, за края твоей одежды, за ускользающие прикосновения и жесткие от лака волосы. Ты нужен мне. Я люблю, Микеле. Я люблю тебя, Микеле. Только - молчи.