Уста праведника изрекают премудрость, и язык его произносит правду. Блажен человек, который переносит искушение, потому что, быв испытан, он получит венец жизни… Господь, огонь священный, помилуй. О, как ты свята… Как ты безмятежна… Как ты благочестива… Как ты милосердна… О, Непорочная Лилия.
Глазницы распахнулись даже чересчур медленно для обычного утреннего пробуждения, хотя куда больше времени и сил забрала именно возможность сфокусировать взгляд белых точек-зрачков на потолке его комнаты. Утро одного и того же проклятого дня началось также обычно, как и всегда: с грохота посуды на первом этаже (Папс просто не может пропускать зарядку) и последующих криков, когда Надоедливый пёс таки решился незаметно сцапать одну из костяных атак. Санс настолько отчаялся, что даже пожалел, что не может проснуться раньше и предупредить младшего, ведь начинать каждое утро с громких угроз брата в сторону пса — последнее из удовольствий в его и так почти безрадостной жизни. Конечно, словно по давно составленному сценарию, он сейчас перевернулся бы на бок, а затем и вовсе скатился на пол в поисках разбросанных по комнате носков, которые, как бы он ни старался убрать, всё равно оказывались на своих законных местах: в углу, на тумбочке и даже под беговой дорожкой. Безусловно, после найденной чистой пары, он бы потянулся за тапочками, одновременно с этим растирая холодные ступни, а затем почти точь-в-точь, как и всегда, высунулся бы из-за двери с громким смешком, которого всегда хватало, чтобы внимание Папайруса сразу же переключалось на старшего брата. А дальше всё по порядку: завтрак, КПП, перерыв на обед, и вновь КПП… Меттатон по телику, в конце концов. Вот только… Это явно был не один из тех дней, и Санс это понял, когда против воли дёрнулся от фантомной боли и задрал футболку, будто ожидая увидеть что-то, помимо каркаса из собственных рёбер. Хоть что-нибудь, что бы помогло вспомнить или хоть немного унять поселившийся в груди страх. Благо, память всегда возвращалась, пусть и постепенно… И Санс вновь пожалел, правда, теперь уже о том, что решил узнать правду, незаметно для себя перевернувшись на другой бок и задремав, несмотря на то, что шум с первого этажа ещё не стих. Забыться хоть на непродолжительное время не получилось: картинки в виде ярких сполохов вновь вернули его в реальность, вынудив сжаться на импровизированной кровати и затем, позабыв о всех утренних ритуалах, сбежать на первый этаж, дабы хоть немного задержать уходящего на тренировку Папайруса. Ощущение тонкой ткани шарфа на черепе, когда Санс обхватил тело брата, так знакомо, что слёзы за считанные секунды скопились в уголках глазниц. Ещё бы это не было бы ему знакомо — всего одну временную петлю назад Санс мог как следует изучить обязательную деталь в образе брата как следует, ведь это было единственным, что осталось после него, кроме остальных частей «боевого тела» и кучки праха, развеянного по ветру, прежде чем старший вообще заметил пропажу. Это так, та-а-ак больно, что даже вечно несокрушимый в эмоциональном плане Санс задохнулся в слезах, когда брат отозвался на немую просьбу о помощи, бормоча что-то вроде: «Не бойся, дорогой брат, это был всего лишь сон!» Силуэт Папайруса расплывался от слёз, и вместо него Санс разглядел совсем другое, чужое бледное лицо… Боль не стихала ни на секунду, наоборот — лишь усилилась, когда в памяти поочерёдно стали появляться образы: будто светящийся изнутри желтым цветом Последний коридор, маленькая фигура меж массивных колон и еле различимый след за ней из праха монстров, что так легко спутать с осевшей на пол и скатавшейся в комки пылью. Память режут ещё и слуховые галлюцинации: шуршание одежды от малейшего движения, чужое (или всё же своё?) тяжёлое от предвкушения дыхание и странный напев… Санс мог поклясться, что расслышал почти каждую смену интонации в гробовой тишине. Какое странное желание — петь в этот момент, подумал бы Санс, хотя почём ему знать — он же не грязный братоубийца! Лишь сейчас он прервался от собственной дрожи в чужих руках, потому как именно в этот момент осознал, почему мелодия казалась такой успокаивающей. Как… Как он вообще мог забыть что-то подобное? Мысленно перенестись в предыдущие временные петли не составило труда, Санс хранил на своей памяти много чего. Он почти вспомнил свою первую реакцию на появление странной фигуры в чёрном лесу, что перед Руинами. Обычный дрожащий от холода ребенок, если бы не эти странные наросты, больше похожие на рога… Дитя было напугано, он понял это ещё издалека: сторонилось каждого звука, и в конце концов, едва не закричало, когда Санс подошёл слишком близко. Скелетоподобный монстр хмыкнул тому, как нервно дёрнулась чужая розоволосая голова, и как до него донёсся странный звук, нечто вроде «Ню»… Это точно был человеческий ребенок? Санс изо всех сил пытался проявить дружелюбие, что, казалось, лишь ещё больше пугало человеческого ребёнка. Он уже было подумал, что провалил все свои попытки непринуждённого знакомства, но вместе с тем удивился, как после первой же глупой шутки чужих губ коснулась лёгкая улыбка. Незаметно оглянувшись в сторону Руин, Санс усмехнулся: каламбуры его и вправду еще ни разу не подводили. Впервые он подумал о том, что сходит с ума, когда на следующий день вместо ожидаемого четверга его встретило всё то же утро вторника. Он ещё долго пытался принять тот факт, что сейчас прав именно указывающий в сторону настенного календарика Папайрус, а не сам Санс. Лишь когда события или фразы, что он слышал от других стали повторяться точь-в-точь, как и до этого, скелет по-настоящему испугался: что теперь-то не так с этим миром?! Он по-прежнему беспокоился, даже последующим утром среды, пока на дороге в Руины вновь не замаячила фигура, и по единственной изменившейся, в отличии от остальных, реакции на его появление он понял, что размышления бессонной ночью оказались верны — всё дело в этом ребёнке. Это чёртово создание вечно отматывало временную линию, когда что-то шло не по сценарию, прекрасно осознавая, что Санс знает и помнит каждую деталь, и всё равно — стирало, стирало, стирало… С такой лёгкостью, будто дитя на самом деле просто выдергивало листы из новенького, пусть и малость потрёпанного альбома. В конце концов, скелет устал и стал вести себя так, как это было нужно ребёнку, играть для него также, как и для остальных. Может, конечно, это была и не вина человека. Санс не мог сказать точно, ведь никогда не спрашивал, да и сомневался в толковом ответе: это же дитя, что с него можно взять… Эх, а ведь для них обоих всё так хорошо начиналось… Впрочем, было ожидаемо, что что-то во всём этом спектакле пойдёт не так, кто-то не выдержит первым и таки сорвёт с себя маску. Скелет осознал это слишком поздно - просто в один момент, когда он впервые услышал эту приедающуюся мелодию от ребёнка и приготовился к пробуждению от утренних криков брата, как ни странно, время не повернуло вспять. Осознание вместе с гневом нахлынули почти сразу… Ему ведь сразу не понравилось это дитя. Они были слишком похожи: таили в себе некую загадку... силу, пусть и до определенного момента… Как жаль только, что создатель так облажался с выбором одного из её носителей! По крайней мере, монстр всё ещё не был полностью уверен в своих выводах, но решил как всегда продолжить наблюдать: времени-то у него полно. Почему-то игра в «хорошего человеческого ребёнка» прошла для Санса почти незаметно, но впервые посмотрев на улыбающуюся мордашку в коридоре Правосудия, скелет почти расслабился: по крайней мере, никто не пострадал. Даже наоборот, теперь каждый в Подземелье мог по праву считаться другом человека, причём, искренним до такой степени, что любой из них был готов вмешаться в решающий бой с Азгором... А потом… Скелет отчётливо помнил эту лёгкость на душе: барьер уничтожен, все монстры, наконец, свободны, и даже сам ребёнок выглядел счастливо, когда удалялся в сторону своего предполагаемого «дома», отказавшись остаться с Ториэль… Но вот потом… потом… Санс вновь обнаружил себя переполненным мусорным мешком, покоившимся на грязном матрасе и навеки застрявшим в этой временной петле… Единственным, кто сохранил в памяти каждый момент с уже канувших в лету временных линий. Тогда он ещё впервые за долгое время заплакал, пообещав себе сделать до следующего вечера одну из двух вещей: собственноручно распылить себя или наконец поговорить с ребёнком... И конечно же, он так и не решился исполнить второе. Отклониться от заранее написанных правил теперь было самым настоящим табу, потому, лишь разминувшись с человеком, скелет скрылся в собственной комнате, готовый в сердцах пронзить тело заострённой костью… Как итог — он задремал после долгих рыданий и неудачных попыток, проснувшись лишь на следующее утро. Даже не могу нормально убить себя, что за неудачник. Но даже размышления над собственной ничтожностью и бесполезностью, так часто посещающие его, на этот раз отошли на второй план, когда Санс вздрогнул, обратив таки внимание на тишину в доме. Как странно, подумал он, Папайрус не должен быть на тренировке. Переступив через собственную лень, Санс осознал себя чересчур эмоционально истощенным, потому решил хотя бы раз добраться до Водопадья пешком — авось, встретит брата по дороге. Несколько раз пожелав телепортироваться, и столько же раз отказав своем истощённому телу, он таки допетлял до конца Снежнеграда, вздохнул, представив, сколько ещё предстоит идти до дома Андайн… И замер. Вдалеке что-то шевелилось на снегу. Санс прищурился и таки различил яркую ткань, развевающуюся на ветру. Переступил с одной ноги на другую, только сейчас заметив пару уже почти исчезнувших следов, которые уже притоптал собственными. Почти утомлённо подошёл ближе, также безразлично опустил взгляд, и… Ох!.. Хо-хо... Ха-ха!... Ха-ха-ха-ха-ха! Следующим скелет хорошо запомнил лицо человека в коридоре, сравнивая с тем, каким видел его в последний раз в этом месте. Санс проклинал себя: за пустые обещания Ториэль, за то, что не рассмотрел человека хорошенько ещё при первой встрече, не увидел его настоящие намерения. В конце концов, они так похожи, как минимум силой, что их связывает… Единственные, над кем неподвластно время. Что ж, видимо, придётся таки напомнить, кто здесь настоящий судья. Монстра всё не покидало навязчивое ощущение, будто человек неведомым образом потерял свои распрекрасные силы, и можно наконец расплатиться сполна, но… смотря в эти незнакомые глаза во время повисшей паузы, единственное, на что он был споосбен — лишь прокручивать в черепе нерешённый вопрос «Почему?» Скелет не знал, сколько продолжал задавать самому себе этот вопрос, пока не понял, что таки произнёс его вслух. Ха-ха, кто бы мог подумать, ребёнок ещё и ответил! Санс до последнего отказывался верить, ведь и сам не ожидал... Хотя есть ли разница, если слова человека были сравни пустому звуку: — Нужно… Стать сильнее. Помимо всего прочего, ещё со времён обитания в лаборатории Санс отлично помнил едва ли не каждую из видеокассет и иллюстраций с семьёй Дриимуров — нет слов как этот ребенок был похож на приёмыша короля и королевы... Скелету ещё всё время казалось, что рядом не хватает только маленькой фигурки названного брата первого упавшего человека, Азриэля… Он от-чёт-ли-во мог воплотить в голове каждую бросающуюся в глаза черту, и даже взгляд — точь-в-точь, будто тот некий гибрид монстра и человека с картинок многолетней давности вернулся из прошлого, чтобы наверстать упущенное и исправить ошибки… А что в итоге? Оставалось лишь удивиться собственному рассудку, и тому факту, что Санс не покончил с собой, едва завидев пыль Папайруса. Ярость мгновенно разогнала магию по костям… Действительно, кто бы тогда осудил это существо перед ним? Зачем ребенку было делать это после всего случившегося? Ради какой ещё силы? Сейчас, оценивая человеческие возможности и возросший опыт в убийствах, Санс мог сказать что дитя лишь ещё больше скатилось в бездну бессилия… что впрочем, должен понимать и сам человеческий ребёнок. — Я уже говорила тебе, что стану сильнее. Санс хотел уже сказать, что был всё время уверен, будто ребёнок немой, но вдруг и сам потерял дар речи: он помнил почти каждую деталь внешности, но почти не помнил голоса. Неужели они когда-то по-настоящему нормально разговаривали?.. — Там, снаружи, меня не ждет ничего, если я останусь такой слабой. Слова резали вдоль и поперёк, не давая опомниться, но Санс вёрткий в бою, как и на языке — и не такое приходилось слушать. — Я не человек, но и не монстр… Даже не могу противопоставить ничего ни тем, ни другим. Я правда пыталась казаться такой, какой вы меня видите, но оказалось, что способности выстоять против вас всех слишком мало для внешнего мира… Я знаю это не потому, что сама так решила, а потому что так сказал он… Голос моего ДНК. Санс заметил, какой характер приобрела ситуация, по изменившемуся взгляду, по дрожи и сгорбленной спине, парой проступивших сквозь ткань одежды пятен крови. Неужели человек отделался от Андайн настолько легко? — Я поняла, наконец, поняла. Весь этот прах, вся эта решимость… Это… Это я! Монстр в ответ покачал головой. Если приемыш тоже был таким, я просто не представляю, чего натерпелась Ториэль. Как бы ему хотелось, что бы это всё оказалось кошмаром… Но когда что-то случалось так, как этого хочет Санс? Конечно, он бы правда некоторое время думал, что это всё затянувшаяся шутка его больного сознания, если бы не кучки праха, гробовая тишина везде, где нет ребёнка, и эта чертова мелодия, следующая по пятам... На самом-то деле, не такая ужасная в отличии от того факта, что он очень давно слышал её ещё от Асгора и Ториэль, ещё до появления этого ребёнка в жизни скелета. Как же так: все они знали мелодию, но никто не помнил слова песни? Ну вот как… Как?! — Я не могу прижиться нигде, Санс, не без этой силы. Сначала дитя шагнуло непринуждённо, словно уже зная наперёд чужие действия, расслабилось, в отличии от Санса, умеющего напрячься тогда, когда это действительно нужно. О, да. Он ещё заставит это чёртово отродье, рыдая от боли, повернуть время вспять. Какая жалость, что со всеми этими бурлящими в душе чувствами, он только сейчас узнаёт, какую именно ребёнок имел ввиду силу… Даже не Решимость, в теории позволяющую выжить после любой из атак монстров, и даже не саму власть над временем… Когда кости, что не попали по чужому телу после первой атаки монстра, сами по себе треснули и, чуть подрагивая, воспарили под действием некой невидимой силы, Санс едва успел развеять собственную магию, дабы она же не пробила его тело насквозь. «Какого чёрта?» — единственная мысль крутилась в его голове, когда он таки заметил какое-то изменение в направлении витающей вокруг пыли, и отскочил. На том месте, где он только что стоял, уже через секунду зияла трещина от сильного удара, и Санс отказался поверить своим глазницам, вместо этого телепортируясь подальше от человека, всё ещё прибитого к полу и уже начинающего марать жёлто-коричневую плитку кровью. А ребёнок всё не переставал удивлять — ни с того, ни с сего начал петь… И вновь это была не песня, а лишь напев мелодии. Он же отрезвил, моментально смёл всё, даже не коснувшись, также как и Санс не оставил ничего живого в чужом теле, стоило как следует постараться и призвать громадный звериный череп, испепеливший маленькое тело за считанные секунды. Время уже привычно отмотало до того момента, когда они оба невредимы. Через пару подобных заходов Сансу удалось понять, что радиус действия этой странной силы невелик, в отличии от его неограниченной, — каких-то пара метров. Безусловно, он пытался удержать себя в руках до нужного момента, но этот взгляд… чёртов высокомерный взгляд… Неужели у этого существа есть магия… Бывает ли такое на самом деле — смесь монстра и человека? Атаковать на расстоянии легко, в этом одно из преимуществ Санса. Человек может поставить блок из невидимой «магии», но от костей на полу защититься не способен, пока после очередной смерти таки не догадывается оторваться от пола — ненамного, лишь на полметра, значительно меньше, чем мог бы, на самом-то деле. В этот раз дитя с большим остервенением пыталось его убить, чего всё ещё было недостаточно, и Санс вновь прибыл чужое тело к полу костями, чуть подальше от себя, растягивая чужую смерть и вопли на как можно большее время. Уже не доверяя ни себе, ни своей съехавшей крыше, он в последний момент заметил следы человеческих ладоней на полу в тех местах, где были попытки ударить этой самой «силой»… Попытался рассмотреть, но не успел — вновь они оба оказались в самом начале. Конечно, враг всё раздражительнее с каждой смертью, уже начал предугадывать каждый удар, также, как и монстр рассчитал, что человек может нанести за раз всего лишь четыре удара, при этом лишаясь защиты. Обоим явно не терпится закончить. Санс почти уверен, что может играть так вечно, забыв о собственном «я» ради мира, на защиту которого ему пришлось встать. Он давно осознал, что в намерениях человека никогда не было ничего хорошего, даже если ему самому неведомы все обстоятельства... Потому и очень скоро выдохся. Остановился, всё ещё не теряя концентрации. Затем усмехнулся, контролируя каждое движение еле живого создания, держа его припечатанным в самом конце коридора, пока не прикрыл глаза, позволяя себе наконец успокоиться и даже погрузиться в состояние лёгкой полудрёмы. Воздух был насквозь пропитан магией и пылью и казался плотнее воды: от переизбытка магии после многочисленных ударов, от выезженных лучами гастер-бластеров колон, да даже из-за выделений ребёнка, вроде пота и крови, в конце концов... Звук от этого, казалось, распространялся гораздо быстрее, или же слух стал острее, Санс и сам не решил. Важно лишь то, что спустя некоторое время он прекрасно расслышал треск костей вдали, когда человек освободился, и сопутствующие этому тихие стоны боли. Магия рассеялась, но Санс ни секунду не терял бдительности, вслушиваясь в шаркающие шаги. Отметил изменения в воздухе и тут же телепортировался, не скрывая усмешку в своём голосе: — Ты что, правда- Удар настолько неожиданный, что моментально сбивает с ног. Боль отдавалась вспышками по всему телу, резонируя с пульсирующей душой, когда монстр открыл глазницы и уткнулся взглядом в сквозную дыру в грудной клетке. Точно, ха-ха, как он мог об этом забыть… Кости тотчас начали крошиться, рассыпаясь прахом на холодной плитке, и всё, что Сансу оставалось в последние секунды — всматриваться в чужое лицо, поддёрнутое абсолютно нечитаемой эмоцией. Это явно не раскаяние, отметил Санс, без сил падая на пол. В каком-то смысле это даже было удовлетворительно... наконец умереть. — Что ж, не говори, что я не предупреждал тебя. Человек наблюдал за тем, как потухает в нём жизнь, усмехаясь своей исключительной победе после стольких неудачных попыток... Наконец, весь мир лежит перед ним, когда он одержал победу над своим главным препятствием — дитя ощутило это сейчас как никогда хорошо, переступая через кучку из мятой одежды и пепельных останков в сторону Тронного зала.***
Санс осознал себя уже в толпе, сжав в руках свёрток, как самое дорогое, что у него есть на свете, отодвигая ткань и лишний раз в этом убеждаясь: оттуда выглянул маленький череп его маленького брата. Вроде, так и должно быть, вроде, всё как обычно. Почему только он чувствует себя так странно… Будто не должен быть здесь. Другие монстры толкались, будто им это было даже приятно, всюду стоял такой шум, что монстр пообещал себе больше не появляться в подобных местах, как бы не была велика вероятность найти здесь немного еды. Он кое-как приподнялся и наконец заметил то, ради чего здесь собрались все вокруг: семью Дриимуров в полном составе на небольшой сцене, на которой так часто объявляли о всяких важных мероприятиях. — …годня мы празднуем появление в нашем Доме человека, а также принятие его в семью Дриимуров… Санс подумал, как глупо, что он оказался в самой толкучке и забыл о настоящей причине своего появления здесь — поиска пропитания. — …тому… человек хотел поделиться с нами своей признательностью… песни с поверхности… Он уже собрался уйти, как вдруг дёрнулся, заприметив рядом с сыном Азгора, Азриэлем, ещё кого-то… Монстр плохо разглядел этого новичка, хотел было наплевать, но странное желание увидеть было так сильно, что он уже не осознавая, пытался протиснуться в первые ряды. Первым делом, он, конечно же, ужаснулся розовому меху на голове и выделяющийся на их фоне белым рожкам. Понадобилось какое-то время, чтобы Санс понял, что это не мех, а волосы, и на сцене и вправду самый настоящий человек! Это же… Тишина наступает так неожиданно, что Санс едва успевает закрыть рот, дабы не привлечь к себе лишнего внимания. Он едва ли нормально вздохнул, когда рот человека открывается, и до его слуха доносится тонкий голос, теперь уже не просто мелодия, а лишь слова без какого-либо музыкального сопровождения. — Os iusti meditabitur sapientiam… Et lingua eius loquetur iudicium, — неуверенно тянет особь. Азриэль, стоящий по правую сторону, по-детски искренне и наивно (Как Папайрус!) улыбается и сжимает чужую ладонь в качестве поддержки, от чего особь прерывается, дабы сглотнуть и продолжить: — Beatus vir qui suffert tentationem… Он мог бы поклясться, что никто не понимает ни слова, и был бы прав, но звучит-то как хорошо! Санс удивлён тем, как он доволен не одному лишь неумелому исполнению, а вообще самому факту, что он слышит эту песню. Откуда человек вообще может её знать, да почему поёт именно её?.. Вряд ли это может значить что-то плохое. — Quonicum cum probatus fuerit accipiet coronam vitae… — человек вновь прерывается, глотая слюну под многочисленными взглядами, когда на плечи легли тяжёлые лапы короля и королевы, а затем едва не срывается на фальцет: — Kyrie, Ignis Divine, Eleison. Санс вздрагивает от такой перемены, как и некоторые монстры вокруг, отмечая вместе с этим нотки грусти в чужом голосе. Папайрус тоже дёргается, отодвигая крохотной кистью ткань, и старший сжимает свёрток сильнее, умоляя всех существующих богов, чтобы младший вдруг не начал плакать. — O quam sancta, quam serelena, quam benigna… Quam amoena, — уже тише продолжила особь, осмелев и начав обводить взглядом каждого. Остановилась взглядом на Сансе — последний готов провалиться под землю от непонятного, пробравшего до глубины души страха, и вполне себе ощутимого дежавю, — O castitatis lilium. Удовлетворившись окончанием песни, монстр поспешил скрыться подальше от чужих глаз, прижимая к груди начинающего хныкать брата… Мысли бились о тонкую костяную поверхность черепа с яростью пчёл, запертых в собственном улье. Что это только что было?***
В настоящем он ощутил затылком дверь Руин, внезапно углубившись в свои мысли. Это был второй день после совершенного человеком геноцида... Конечно же, после сцен с Папайрусом он первым делом заявиться к "старой леди", как она сама любит себя называть… Это же просто как само собой разумеющееся.. Голова в момент их тихой беседы так не к месту казалась сейчас огромным сборником из воспоминания - стоит только пожелать, и он найдёт каждую, даже самую незначительную мелочь… Плохи дела, такими темпами и для шуток ничего не останется. — Тук-тук, — после непродолжительных жалоб на скучную жизнь Санс стучит костяшками по двери. — Кто там? — отзывается Ториэль с другой стороны, но словно скелет не узнаёт и её голос. — Санс… — Какой Санс? — он почти готов уловить в чужом голосе нотки настороженности. — Застрявший в колесе Сансары. Неудивительно, что Ториэль почти не смеётся, никто бы не понял этой шутки в полной мере, кроме него самого. Конечно, после стольких раз, когда он вот так оказывался у двери Ториэль, монстр знает о настоящей причине чужой печали и даже может отсчитать секунды до того момента, как собеседница сама вернёт разговор в прежнее русло. — Санс, ты не мог бы пообещать мне, что позаботишься о человеке, если он или они когда-нибудь пройдёт через эту дверь… Всё происходит так, как он и ожидал, руки привычно закладываются за голову, когда он опирается на дверь. Внутри одна лишь злоба, когда он соглашается, после - горечь, когда за деревянной преградой стихают чужие шаги. В конце концов, ему не впервые нарушать собственные обещания, верно? Секундочку. Что значит «или они?» Этого не было раньше! Он дёргается на месте, приоткрывает глазницу и также поспешно её закрывает. Видимо, я совсем тронулся…***
Санс прекрасно помнит, сколько должно пройти времени, прежде чем он пойдёт встречать человека, поэтому позволяет себе вздремнуть. После случившегося, правда, это кажется отвратительной идеей: образы из снов не дают покоя, как бы он не старался забыть. Интересно, почему именно на его плечи легла такая тяга? Монстр попытался вспомнить хоть что-нибудь, что бы его отвлекло, и вновь задумался о мелодии, что он когда-то слышал... И кое-что вспылило наружу, тот момент, когда скелет однажды в Водопадье наткнулся на человека в бою со Смуреной. Розоволосый ребенок ожидаемо тянул одну и ту же мелодию, но каково было удивление скелета, что Смурена вдруг её подхватила. Тогда он ещё едва поспевал продавать наскоро вырезанные из бумаги билеты… Так давно, но почему же многие помнят, а он нет? Дёрнувшись, Санс поспешил оторвать локти и череп от деревянной поверхности стола его импровизированной будки, как он сам частенько её называл. Не хватало, чтобы что-то пошло не так, и всё пришлось пережить сначала… Миновав кое-как построенный Папайрусом мост, Санс решил скрыться за деревьями в ожидании, как вдруг замер, различив на снегу едва ли выделяющиеся две пары следов. Едва не взвыл от странного чувства: даже в непрекращающемся кошмаре человек умудряется подкидывать ему всё новые и новые сюрпризы. Санс прошёл ещё немного вперёд, как вдруг распознал помимо скрипа снега от собственной обуви ещё один, посторонний. — Здравствуй, Санс. Он впился взглядом в массивную дверь Руин, переваривая всю ситуацию, так и не решаясь обернуться. — Ты разве не знаешь, как приветствовать старых друзей? Свои же слова в чужом исполнении кажутся просто ужасными, так что начинает кружиться голова. Всё ещё шокированный, но теперь лишь ещё более обозлённый монстр поворачивается, готовясь забыть о не так давно сказанных словах про защиту человека. — Ты… — и прервался, уставившись на две одинаковые фигуры. Как же он сразу не заметил разницу в голосе? — Вы… Две фигуры перед ним почти идентичны друг другу. Точно близняшки, думает Санс. Разница лишь в том, как лежат волосы, а также в положении тел... в остальном — не различишь, кто есть кто. Да и Санс уже не уверен, что знает об этих существах вообще что-либо, что можно считать правдой. Ему правда интересно, что же произошло тогда со Вселенной после его смерти… Неужели человек со всей дарованной ему силой умудрился таки сделать что-то непоправимое... Может ли быть, что давным-давно умерший человеческий приёмыш Дриимуров вдруг переродился в одного из этих детей? Или же они оба... "Мир окончательно сошёл с ума, и всё из-за какого-то человека", - подвёл итог монстр, когда в черепе начало стрелять от собственных догадок, не проще ли наконец спросить напрямую? Клоны смотрят одинаково долго — один с улыбкой, другой с всё ещё не читаемым выражением лица. Санс только сейчас заметил как крепко сцеплены их руки, даже когда они одновременно приближаются к нему. — Что вы здесь делаете?.. Кто вы вообще такие? — Ню, — улыбается одно человеческое дитя. — Люси, — подхватывает другое. — Мы ищем одного дорогого нам друга… — заканчивают они уже вместе, и Санс ощущает себя явно не там, где должен быть. — Не поможешь нам спасти его ещё раз? Санс догадывается о том, кого они имеют ввиду, и смотрит на обоих, как на одного ребёнка, с кем он смог лишь пересечься взглядом много-много лет назад… Ха-ха, если подумать, он ведь всё ещё не знает его имени… Чужие руки потянулись к нему за поддержкой, как раз тогда, когда он увидел насколько они втроём похожи, единственные во всём мире, всё ещё не подверженные времени, имеющие над ним какую-никакую власть… Ха-ха, будто он и вправду может отказать. Тёплые ладони крепко вцепились в его костяшки, заключая в круг. Всё внутри сжимается до такой степени, что Санс ощущает каждое дуновение забравшегося под одежду ветра: ему не терпится узнать обо всем: о песне, об имени человека, о силе... Но это потом... Всё потом. Сейчас же тишину холодного дня в лесу, что перед Руинами, прерывает лишь его собственное тихое пение.