Неправильные решения

Когда Брюс приходит обратно, в особняк, ему все кажется неправильным. Нет, не то, что он вернулся в 2 часа дня — это еще ничего. И вовсе не то, что пол от его ботинок грязный, а Альфред еще не прибежал с тряпкой для мгновенной уборки. Он, собственно, и не должен был появится вообще. Брюс на это надеется (Он в этом нисколько не сомневается), по крайней мере. В доме дует — окна открыты. Парень закрывает окно, но лучше не становится. Брюсу это не нравится, и хотя алкоголь слегка успокаивает нервы, все же Уэйну неудобно находится в комнате. Он было начал поворачиваться к столу в кабинете, но не тут-то было: бумага о снятии опеки как бельмо на глазу. Брюс смотрит на роспись Альфреда: вовсе не размашистая, как подпись отца, но и не мелкая по размерам, подобно материнской. Из окошка она и вовсе не выходит — Пенниворт не любил выходить за рамки дозволенного раньше. На время (то, застрявшее между падающем жемчугом и ножом в печени Аркхема) Брюсу казалось, что иногда дворецкий писал чуть-чуть побольше, буквы, казалось, становились чуть шире и в размерах прибавили. Сейчас же, глядя на подписанный документ, он увидел подпись солдата, который уезжает домой с войны. Парень потирает синяк — тот постоянно зудел, это раздражало. Его вообще все раздражает в последнее время, кроме алкоголя и пьяных девушек. Альфред раздражал особенно — его забота Брюсу мешает. У Уэйна был отец, второй был ему не нужен. Совершенно точно не нужен. В комнате, как и во всем особняке так тихо, что парень слышит падающий документ на пол. Синяк зудит, отдаваясь головной болью. Брюс чувствует себя неудобно в собственном доме, а телевизор, который он включил ради собственного спокойствия, его тоже раздражает. — …Вагон сошел с рельс, по мнению экспертов, из-за прошлогодних беспорядков в городе. Погиб только один человек, все остальные находятся в тяжелом состоянии… Дальше Брюс не слушал — фотография тела мужчины смутно вызвала у него беспокойство, потому, отчаянно пытаясь вспомнить, кого это ему напоминает, голос диктора утонул в остатках алкогольного опьянения. Звонивший Гордон словно дал ему пощечину. — Альфред умер. Вагон сошел с рельс. — он прочищает горло, а у Брюса все ломается внутри, как будто он все-таки убил Джерома в той зеркальной комнате. — Мне жаль, Брюс. Парень молчит, а Гордон отключается. Весь дом словно похолодел, сломался. Бутылка падает и обливает подпись Альфреда красным пятном. У Брюса внутри все отмирает и гниет — Альфреда больше нет. Как и отца больше нет, как и мамы больше нет. Брюса, в том понимании, в котором понимается человек, тоже больше нет — земля уходит из-под ног, диван плавится. Уэйн, шатаясь, встает с насиженного места, затем буквально бежит до двери. В прихожей его взгляд останавливается на статуе рыцаря. Меч, отливающий сталью, на одно мгновение стал красным. Альфред уже умирал от его руки — и Брюс это забыл. Он собирается на скорую руку, выбегает, но споткнувшись, падает. Он пытается встать, но крыша, с которой он хотел упасть года четыре назад, будто злобно насмехается над ним. Брюс все-таки встает, наспех застегивая пальто. Дверь скрипит — это снова раздражает Уэйна, однако ключей он в куртке не находит. Он плюет на попытку закрыть дверь — ему наплевать уже, что его ограбят или убьют. Он это и без чужого участия сделал. Пока он заводит машину, в его голове совесть — спасибо, что жива, как говорится! — пульсирует, увеличивая головную боль, дополняя зуд в синяке, подавляя алкоголь в крови. Вину гложет кресло под ним, руки разъедает кислота сомнения в правильности собственных действий. Ноги сводит судорога, на педали жать получается плохо — а симптомы лишь усиливаются. Совесть подкидывает последний разговор с Альфредом, все его поступки, неблагодарность по отношению к дворецкому. С горем пополам доехав до вокзала, он выскакивает из машины, сбивая злого, как собака, Буллока. Харви смотрит на него презрительно (или это так кажется только Брюсу?), как будто винит его в чем-то. Уэйн пристыженно пробегает мимо капитана, добегая до Гордона. Последний молчит — сморит угрюмо на черный мешок, небрежно лежащий в углу. Санитары — а тех бы Брюс убил бы за такое отношение к трупу Альфреда — кладут тело на носилки. У парня спадает паралич от ужаса происходящего, он добегает до черного мешка и просит посмотреть на тело — убедится, что умер именно Пенниворт, никто иной. Мужик снимает пакет с тела. Оно выглядит не очень — искореженное, с кусочками металла на правой части лица. Глаза открыты: в них нет даже тени страха смерти, и Брюс неосознанно закрывает их. На левой части лица видна яркая царапина, доходящая до подбородка, вскрывающая все морщины и складки лица, шея невероятно бледна, хотя Альфред — как его запомнил Брюс в последний раз — был довольно загорелый. Смерть убрала эффект жизни — и разбитый, покалеченный и усталый вовсе-не-отец словно показал все, что его мучало последние дни его жизни. Для юного Уэйна жизнь вовсе не закончилась, нет, но смерть обнажила его эгоизм в полной мере. Ему отдают вещи Альфреда — их чертовски мало, так, пара вещей и кошелек с 30 серебряниками. Брюс с ужасом, стирая детские слезы с лица, понимает, что его отец умер трижды. Во имя мальчика, который был его миром. Во имя мира, который его отверг.