***
Один средней руки живой воин легко победит неуклюжего гниющего мертвеца. Брали они числом. Рубя вторую дюжину, человек рано или поздно начинал уставать: сначала пропускал удары, потом позволял себя ранить, а заканчивалось все отвратительным клубком копошащихся над телом тварей. Живые отступали, еле успевая сжигать своих павших, чтобы не встретить их на следующий день на другой стороне, с абсолютным неузнаванием в ледяных синих глазах. Это было сквернее всего. Иногда, особенно вначале, многие пытались обращаться к ним, пытались разбудить в них тех людей, которыми они были. Заканчивалось это всегда плохо, и скоро человек привыкал просто рубить бледное лицо вчерашнего друга, отца, брата.***
Любовь всегда приходит не вовремя. Небогатого опыта Джона хватало ровно настолько, чтобы усвоить это. Не то, чтобы он не думал, какой она окажется, эта Королева Драконов. Все эти разговоры про самую прекрасную женщину в мире. Он был молод, и это… да, распаляло воображение. Когда впервые звучали все ее громкие титулы, он вглядывался в фигурку девушки на троне, и в сердце что-то предательски шевельнулось. И пока она, решительно встав, подходила ближе, он понимал с каждым ее шагом: пропал, пропал, пропал окончательно. Она была просто ни на кого не похожа, ее не с кем было сравнить. Невероятные волосы — золото с серебром. Боги, фиолетовые глаза! Он чувствовал себя неуклюжим дураком, лохматым северным остолопом. Он вспоминал, что она была замужем за дикарем, вождем табунщиков, ходили слухи о ее многочисленных любовниках, ее ненасытности. Это злило и возбуждало одновременно. Он ревниво разглядывал мужчин вокруг нее. Да вокруг нее только евнухи и карлик! Не может быть, чтобы она спала с карликом. Про сира Джораха он понял все сразу. Вернее, они оба поняли все сразу и старательно избегали даже смотреть друг на друга. Однажды его воображение даже нарисовало ему развратную картинку: она и Миссандея. Его мгновенно бросило в жар, и даже сир Давос, похоже, что-то заметил. Конечно, она спит с одним из этих бронзовокожих дотракийцев. А может, и с обоими сразу. Поэтому они так по-дикарски нагло смотрят на него, ухмыляясь, и лениво переговариваются при нем на своем гортанном языке. Она, улыбнувшись, сказала им что-то и извинилась: — Я прошу прощения, но они говорят лишь по-дотракийски. Он не знал, как спросить о том, что его действительно интересовало, и наконец выпалил: — Это ваша… гвардия? — Это мои кровные всадники. И добавила с нажимом, глядя ему в глаза: — Семья. Это не то… что бы это ни было, понял Джон, и его отпустило. Как все влюбленные, он мучился неизвестностью: иногда ее глаза смеялись над ним, иногда он вроде бы ловил в них интерес, но всегда одергивал сам себя. Что интересного может найти эта сказочная принцесса в неотесанном северном мужлане? Приди в себя, ты случайно попал на место, с которого командуют войной, тебе надо думать о драконовом стекле, а не о Дейенерис! Дейенерис… даже имя ее было как из древней книги — чужое, грозное и прекрасное. О том, что она отвечает ему взаимностью, догадывались все, кроме него самого. Ухмылялся сир Давос, иронично наблюдал карлик, ревниво ловил каждый ее взгляд на Джона Мормонт. Все они были старше и куда опытнее их обоих и видели, как она смотрит на него. А смотрела она с радостным удивлением, ее глаза будто спрашивали: «Это… ты? Это правда ты?» Остроумие и способность вести светскую беседу не были сильной стороной Джона. Чего уж там, он почти не общался с женщинами, он с трудом представлял, как ухаживают за такими, как Дейенерис. За тот небольшой светский навык, который он имел, он с благодарностью вспоминал Сансу. Что же касается… черт его знает, как это делается! Его двойственное положение бастарда было тому виной. Для одних он был слишком высок, для других слишком низок. Запросто задирать юбки служанкам было не в натуре замкнутого угрюмого мальчика. Ухаживать за высокородными подружками Сансы было немыслимо для бастарда. Его единственный опыт тут совсем не годился. Игритт… когда он держал ее на руках, умирающую, и сердце его разрывалось от горя, он был уверен, что не полюбит больше никого и никогда. Ничего-то ты не знаешь, Джон Сноу. Он почти решился поцеловать Дейенерис в той пещере с древними рисунками, но момент был упущен. Оставалось только смотреть с тоской исподлобья и мучительно искать темы для разговора, которые бы не касались их военного союза. А потом она прилетела спасать их на драконах и потеряла одного из своих детей. Эта ее готовность помочь, самоотверженность… То, что для нее долг и благополучие других были важнее ее собственного благополучия, завоевало его окончательно. Он и сам был таким, Нед всегда учил своих детей именно этому. Итак, Джон восхищался этой женщиной, уважал эту женщину и страстно желал эту женщину. Санса уверяла меня, что я из тех, кто нравится дамам, нужно только не прятаться и не сбегать. К тому же я все-таки король. Может быть, мне не привиделась нежность в ее глазах. А если я безразличен ей, я переживу это. В конце концов, она важный союзник, а у нас война… И буду жалко пялиться на нее голодными глазами, как Мормонт?! Тогда лучше уж помалкивать! Скоро времени на колебания и сомнения уже не осталось: во время совета за столом с вырезанной картой Вестероса он предложил ей плыть с ним на север на корабле, сир Джорах настаивал на драконе. Джон загадал: если согласится — любит, будет моей. Ему казалось, что от того, как колотится его сердце, завибрировал воздух вокруг. Суть вопроса поняли все. Когда она подняла на него свои фиолетовые глаза и согласилась, это тоже поняли все. Крякнул одобрительно Луковый рыцарь, поморщился от недобрых предчувствий Ланнистер, побледнел от горя и унижения Мормонт. Их взаимное притяжение мог не видеть только слепой, эти двое были созданы друг для друга. Джон, услышав это «да», поверив в него, наконец, носил в себе это радостное предчувствие, это возбуждение все время до отъезда. Он говорил и делал что-то, отдавал распоряжения, но одновременно всей душой и всем телом был настроен на то, что — он знал — обязательно случится на корабле. И, постучав к ней в первую же ночь, увидел ее глаза и понял, что она ждала его.***
Они не признавались друг другу в любви. В постели это и так было ясно, без слов. А вне постели их всегда ждали срочные, мрачные, опасные дела и разговоры, в которых любви не было места. Так все шло до того проклятого момента, когда один его безобидный толстый друг не поведал правду о его происхождении. Таргариен… Иногда он ненавидел Сэма за то, что тот рассказал им эту новость обоим одновременно. Джон с радостью похоронил бы эту проклятую правду навсегда, это было так некстати сейчас и сулило только лишние заботы в будущем. И это отравило его любовь. Заставляло их в который раз вести разговор, что шел по кругу и оставлял после себя лишь чувство опустошенности. — Джон, ты имеешь больше прав на трон, и у тебя могут быть наследники, в отличие от меня… Не надо, — она остановила его возражения движением руки. — Когда при мне произносят «Эйегон Таргариен», я борюсь с желанием оглянуться и поискать эту высокую персону глазами, — попробовал пошутить Джон. Она не приняла шутливого тона: — Ты не можешь изменить того, что ты законный сын моего брата и наследник его имени. — Я никогда не привыкну к этому имени, я вырос на севере, сыном Неда Старка, и когда хочу быть похожим на кого-то или достойным кого-то — я думаю только о нем. И все же — как он мог скрывать от меня все, как он мог превратить в ложь всю мою жизнь? — Рейегар был великий воин и принц. — Принц, что оставил жену и двоих детей ради моей тетки, оказавшейся моей матерью… я не чувствую его своим отцом, я ничего не испытываю к нему. — Но в тебе его кровь, кровь Таргариенов… — Эта проклятая кровь сделала меня твоим племянником! — Эта проклятая кровь позволила тебе летать! — Да, это так, — против воли признал он. Когда он впервые оседлал Рейгаля, это было невероятно. Такого бешеного упоения свободой, высотой, скоростью не давало ничто другое, это просто не с чем было сравнить. И за это тоже он был благодарен ей. Но что он может предложить ей взамен? Свою любовь, свою жизнь, свои права на трон? Ему было ничего не жаль для нее, но все эти дары отдавали горечью. Я так страстно мечтал не быть бастардом, иметь гордое имя, носить герб. Теперь я законный сын древнего рода и наследник престола… И хотел бы снова стать Джоном Сноу. Тем бастардом, что имел только то, чего добился сам. Тем, кто не отнимал трона у любимой женщины. Тем, кто не любит так сильно сестру своего отца. Боги, это хуже всего… — Мы могли бы пожениться, раз уж мы Таргариены и все теперь знают об этом… — через силу проговорил он. — Ни народ, ни знать не примут меня в качестве твоей жены, да и я не могу теперь быть просто женой короля, прости. Я слишком долго сама была королевой. Джон вспомнил свои перепалки с Сансой на глазах у северных лордов перед битвой бастардов и вынужден был внутренне согласиться с ней. — И потом, Джон, я знаю, что тебе не по душе браки, принятые у Таргариенов. Ты не хочешь причинить мне боль этим, но тебе тошно переступать через себя… Не спорь, я чувствую это… И опять она была права, но он никогда бы не сказал ей этого вслух. Поэтому заговорил о другом: — Я не хотел власти никогда и не хочу теперь… Дени, я остался таким же, каким был вчера. Когда мне пришлось возглавить Дозор — это легло грузом мне на плечи. Когда стал королем — груз только стал тяжелее. Дени, для меня власть — это ответственность, не награда! А ты стремилась к этому всю жизнь. — Я стремилась обрести дом, поскольку всюду была чужестранкой! А теперь я чувствую себя чужестранкой здесь, на земле, о которой так мечтала. Я так и не стала своей в Вестеросе… Они боятся моих драконов, но меня они не любят, не уважают и не хотят, давай посмотрим правде в глаза, Джон. — Они полюбят тебя, когда узнают лучше! — сам себе не веря, упорствовал он. — Они встали под наши знамена из страха перед общим врагом и ради тебя. Я же для них — дочь безумца, вдова дикаря, мать чудовищ. Мне нет места здесь… — она сказала это неожиданно для себя и вдруг с горечью поняла, что это правда.***
Отступать дальше было некуда. Те, что остались от армии людей, готовились принять последний бой. Бесчисленная армия Короля Ночи, в которой шли и мертвые великаны, и мамонты, и другие северные твари, уже показалась вдалеке. Чувство обреченности царило среди собравшихся военачальников и членов совета. Тут был и Джейме Ланнистер, беспокоившийся о раненой Бриенне, которая осталась на Тарте, по слухам, захваченном нынче Золотыми Мечами*. Тут же был и бывший Пес, усмиривший бунт в столице, что начался после смерти Серсеи*. Квиберну, который чуть было не взорвал город зеленым огнем, удалось скрыться, но Клиган в последний момент все же спас людей, одолев то чудовищное создание, в которое превратился его брат. Они оба, и Джейме, и Сандор, родились для войны, и, хорошо понимая, что на победу надежды нет, лишь весело предвкушали последнюю хорошую драку. Не надеялись ни на что и другие командиры, каждый готовился продать свою жизнь и жизнь своих людей подороже, когда стража ввела в чертог Красную жрицу. — Я дал тебе слово, что казню тебя, если появишься, — мрачно напомнил Мелисандре Король Севера. — Я пришла именно за этим. И еще затем, чтобы сказать тебе, как победить Короля Ночи. Люди склонны цепляться за малейшую надежду: лорды оживленно зашумели. — Говори. Но обещать тебе, что это спасет твою жизнь, я не могу. — Мне не нужна больше моя жизнь, я пришла отдать ее Владыке Света. Мое время наступило. Однако я скажу тебе все, только умирая на костре, иначе ты не поверишь мне. — Я не могу сжигать женщину, — Джон почувствовал отвращение к этой одержимой. — Я могу, — выступил вперед Луковый рыцарь. Джон чувствовал себя так, как будто принимает участие в каком-то омерзительном спектакле. Она — в который раз — придумала все, а мы следуем ее плану, как куклы, которых дергают за ниточки в ярмарочном балагане. Все военачальники, он сам и королева драконов послушно пришли послушать, что скажет эта безумная колдунья на устроенном ею представлении. Дурные предчувствия охватили его. Нужно прекратить все это и заняться настоящей подготовкой к битве, подумал он, но в это время под ногами Мелисандры уже зажегся сухой хворост. Сир Давос положил деревянную фигурку оленя в быстро разгорающееся пламя, и жрица, поймав его взгляд, сказала: — Мне очень жаль. Он ничего не ответил на это, тогда она продолжила, уже громче, торопясь и явно превозмогая боль: — Армия короля ночи рассыплется в миг его смерти, он один держит ее своей злой волей. А убить его может лишь Азор Ахай, обещанный принц, закаливший клинок в сердце возлюбленной! - Она указала на Джона правой рукой, левой судорожно сжимая красный кристалл на шее. Языки костра начали лизать ее ноги, разнесся тошнотворный запах горелой плоти… — Дейенери-и-и-ис! Владыка Света привел тебя сюда для этог-оо-о-оо! — последние слова были уже кошмарным воем. Сир Давос, неотрывно, с мрачным удовлетворением глядящий на костер, вдруг увидел вместо красивой женщины жуткую старуху, корчащуюся и воющую в огне. Показалось, решил он в следующий миг, когда пламя полностью поглотило ее. Никто не решался заговорить, члены совета, лорды и рыцари прятали глаза друг от друга. Джону стало в конце концов невыносимо это висящее в воздухе молчание. — Я отказываюсь участвовать в этом безумии! Ведьма уже заморочила Станниса, заставила его сжечь родную дочь, убить брата, эта тварь солгала, я не стану слушать ее! — Она вернула тебя, Джон, — вынужден был напомнить сир Давос. Сэм, впервые присутствоваший на таком высоком собрании, засопел, не решаясь высказываться. Джон разрешил ему вести хроники этой войны с тем, чтобы передать правду о ней потомкам. В случае, если все закончится хорошо и у нас останутся потомки, напомнил себе Сэм. Он наконец собрался с духом, и, стараясь не смотреть на королеву Драконов, смущаясь и запинаясь, выговорил: — Вообще-то, если верить легенде… то так и было когда-то… — и принялся сбивчиво пересказывать вычитанную в книгах историю прежней победы над мертвыми. Присутствующие снова зашумели, потом замолкли все разом, когда раздался звонкий голос королевы. Дени стояла бледная, прекрасная как никогда. — Милорды забыли что я еще королева! Жить мне или умереть и за что отдать жизнь — только в моей воле. Кто-то из командиров выкрикнул: — Они уже совсем близко, мы не можем больше медлить, надо принимать решение! - Он был поддержан множеством голосов. Джон встал рядом с Дени, обнажая меч, и сказал: — Я убью первого, кто только подойдет к ней! Дени повернулась к нему, взяла меч за лезвие и направила острие себе в грудь. Пальцы ее окрасились кровью, но она смотрела только в глаза Джону. — Я не стану этого делать, я не могу, — прошептал он ей. И тогда она шагнула ему навстречу. Валирийский клинок был столь остер, что, казалось, не встретил сопротивления. Для Джона время остановилось… ...его затуманенное сознание ловило горестный вопль Миссандеи, сдавленный стон сира Джораха, чьи-то восклицания, крик и плач, но глаза были прикованы к ее прекрасному гордому лицу, из которого уходила жизнь…***
Возбужденные мужчины говорили все разом, перебивая друг друга. — Он все еще с ней? — Да, все обнимает ее и разговаривает с ней… — Король повредился в уме, мы не можем рассчитывать на него… — Эх, груз оказался слишком тяжел для мальчишки… — Это не навсегда, он придет в себя! — Да неважно сейчас, навсегда или нет! — Милорды, нам придется обойтись без короля… — Вам не придется, — к ним вышел Азор Ахай, держа в руке пылающий нестерпимым светом меч. На лицо его было страшно смотреть, в нем было мало от Джона Сноу, которого все знали и многие любили. Клинок запылал вовсе не от ее сердца, понял карлик. Когда Джон вытащил свой меч из ее тела и, отбросив его, схватил любимую на руки, меч и не думал пылать. Его горе, его боль и его ярость зажгли его. Вот зачем надо было убивать то, что тебе дороже всего на свете. Это пылает сам Джон, а клинок… он просто был продолжением его руки, как это всегда бывает у хорошего мечника. — Лорд Варис, позаботьтесь о… ее величестве. Мы похороним ее после победы. Он говорил о победе как о чем-то само собой разумеющемся, и это придало собравшимся сил. Отдав все распоряжения, Джон отправился седлать Рейегаля, и вскоре войско людей, задрав головы, с изумлением увидело дракона со всадником на спине. Пылающий меч в руке короля был ярким как молния. Рокот восторга и воодушевления прошел по рядам. Люди стряхнули мрачную покорность судьбе и приготовились сражаться, чтобы победить.***
Кто назвал бой двух драконов танцем, тот не видел его. Жестокая схватка гигантских ящеров, которые, бросаясь друг на друга, использовали зубы, когти и огонь, оставляла всадникам мало шансов выжить. Пламя причиняло мало вреда чудовищам, но было роковым для седоков, не говоря уже о бездне внизу. Джон не впервые летел на драконе, но впервые почуял дракона в себе. Вместо крови в теле будто текло жидкое пламя, боль от него жгла его изнутри и изливалась на меч. Гнев, затопивший его со смертью Дейенерис, наполнял его, клокотал в нем, вел его на врага. Так вот каково это, быть Таргариеном… Он и Рейегаль стали одним целым, ящер, казалось, повиновался мысленным приказам седока. Весь мир сузился, сократился до двух драконов и их всадников…***
Бывший Визерион был крупнее, и рана от его когтей была ужасной. Рев смертельной боли оглушил Джона, он почувствовал как ослаб его дракон, как начало пропускать удары могучее сердце. Падение было стремительным, однако зверь изо всех сил старался дотянуть полет до земли, словно слыша отчаянную мольбу всадника. Держись, держись, держись… Во имя богов, ДЕРЖИСЬ!!! Истекая черной дымящейся кровью, Рейгаль из последних сил успел опуститься довольно низко, прежде чем упасть замертво, но в последний миг его всадник не удержался и соскользнул с окровавленной спины ящера вниз. Острая боль пронзила сломанную руку; не обращая на это внимания, Джон бросился к морде дракона и успел увидеть потухающую искру жизни в огромных глазах. Снял перчатку и погладил ладонью еще горячую кожу. Потом поднял голову вверх, провожая взглядом ледяного короля, который направил своего зверя к стенам города.***
Санса с тревогой смотрела на младшего брата. Лицо древовидца истончилось, он почти все время пребывал вне своего тела, без еды и сна. Когда ледяной дракон обрушил своим колдовским пламенем часть городской стены Королевской Гавани, калека сидел неподвижно у чардрева в Винтерфелле, а в богороще Красного замка Бран посмотрел на черного кота с порванным ухом. Тот зашипел, выгнулся, шерсть его встала дыбом. Не бойся, успокоил его Бран, я возьму тебя ненадолго. Через мгновение черный кот целеустремленно потрусил на мягких лапах из богорощи к руинам Драконьего логова, где лежал осиротевший Дрогон. После смерти матери он был неподвижен, не реагируя даже на шум битвы. Бран остановился совсем рядом с гигантской устрашающей головой — все же он меньше, чем Балерион Черный Ужас — и мысленно позвал зверя. Почуяв чужую волю, дракон поднял голову и посмотрел на крошечное создание перед собой. Этого было достаточно, и уже в следующий миг, преодолев недоверие, страх и ярость исполинской крылатой ящерицы, Бран воспарил над городом. Вопреки обстоятельствам, вопреки усталой душе, прожившей тысячи жизней и видевшей утро этого мира, в глубине его разума все еще жил маленький сломанный мальчик. И этот мальчик с трепетом и восторгом чувствовал мощь и послушность гигантского тела. Невероятная радость полета, гордость от того, что ты — самое крупное и сильное создание на свете, презрение к этим крошечным слабым тварям далеко внизу, пронизало все его существо, и воздух над полем брани содрогнулся от чудовищного рева. Зоркие глаза ящера тут же нашли бывшего брата, который, повинуясь седоку, снизился, ссадив того в безопасном месте. А, боишься… То, что прежде было Визерионом, поднялось без всадника и быстро полетело к нему, а Джон внизу так же целеустремленно прорубался к Королю ночи, проходя сквозь врага как нож сквозь масло. Две смертельные схватки — поединок королей на земле и драконов на небе — начались одновременно. Разум древовидца вместе с мощью самого крупного из детей Дейнерис превосходили силы дохлой твари. С земли были видны лишь яркие вспышки и слышен громоподобный рев, когда гигантская горящая туша, падая, прорезала воздух. Джону приходилось тяжелее. И дело было не только в сломанной руке. Его противник не просто не уставал, в отличие от человека. Король Ночи не делал ошибок и не выказывал слабостей, он, казалось, не испытывал ярости или гнева, даже желания победить. Он был ловкостью, скоростью, силой. За холодной, непостижимой, нечеловеческой волей не видно было противника, не ощущалось личности. В какой-то момент Джона посетила кошмарная мысль, что он бьется со своим зеркальным отражением, с самим собой… Себя мне не одолеть, я слишком силен… Глаза Дрогона в небе были прикованы к поединку внизу. Разум древовидца коснулся Короля Ночи. Посмотри на меня, позвал его Бран. Ты же знаешь, ты же чувствуешь, что я здесь. Ты всегда чувствуешь. ПОСМОТРИ НА МЕНЯ! Король Ночи замешкался и поднял ледяное лицо к небу. Их взгляды встретились, и в этот миг меч Азор Ахая нашел сердце врага. Пламя преобразило колдуна. На какое-то жуткое мгновение сквозь ледяное лицо проглянули смутно знакомые черты. В глазах того, что было когда-то человеком, мелькнула… благодарность?!..Из последних сил он потянулся рукой к Джону. Тот отшатнулся, и ладонь лишь задела его волосы, мигом окрасив их в белый цвет. Вспоминая это потом, Джон думал, что это было похоже на какую-то странную ласку. В следующий миг Король Ночи, а вместе с ним и все остальные, разбуженные его колдовством мертвецы или просто осыпались, превратившись в прах, или развалились гниющими останками, или упали, навсегда закрыв страшные синие глаза. На поле брани остались стоять лишь хрипло дышащие, окровавленные, живые люди с оружием в усталых руках.***
На бдения по Дени пришли только самые близкие, Джон решил не делать церемонию многолюдной. Гроб с телом королевы стоял в центре тронного зала. Ее кровные всадники совершили все дотракийские ритуалы и стояли, просветленные и спокойные, готовые, согласно обычаю, сопровождать свою кхалиси в степи по ту сторону жизни. Оставшиеся в живых безупречные сложили у ее гроба таблички со своими именами. Именами, что могли выбрать себе благодаря ей. Они верили, что боги, прочтя имена людей, которым она даровала свободу и достоинство, проявят милосердие к матери бывших рабов. Сир Джорах неотлучно стоял у гроба с мертвым лицом. Никто, кроме Пса, уже наблюдавшего этот фокус, не мог предположить, ничего из того, что случилось потом. Пес понял сразу, как только увидел нелепую фигуру Беррика, решительно направляющегося к гробу. Берик, со своими многочисленными ранами сам больше похожий на мертвеца, чем на живого, обвел взглядом присутствующих, пробормотал про себя что-то вроде молитвы, склонился к покойнице и поцеловал ее, после чего рухнул замертво. Его последний вздох был первым вздохом Дейенерис. Во время воскрешения королевы драконов взгляды всех были прикованы к совершавшемуся на их глазах чуду. Если бы в этот момент кто-нибудь случайно взглянул на лорда Вариса, он бы поразился тому, как страшно переменился в один миг этот улыбчивый толстяк. И меньшим сюрпризом для этого внимательного свидетеля были бы последующие события. Однако человека такого не нашлось, и камень рока неотвратимо неотвратимо начал свое движение.***
Услышав, что станет отцом, Джон испытал дурацкую гордость и одновременно страх за возлюбленную. Дейенерис показалась ему вдруг какой-то особенно хрупкой, уязвимой, его переполняло желание закрыть ее собой от всех невзгод этого мира. Ошеломленные и счастливые, они сидели, обнявшись, в ее покоях и, перебивая друг друга и смеясь, обсуждали то пол, то имя, то внешность будущего младенца. Мейстера же, выходящего от них, встретил в одном из запутанных коридоров замка лорд Варис. На безмолвный вопрос толстяка мейстер ответил лишь кивком, тут же пряча переданный ему увесистый кошель. Варису же неимоверным усилием удалось удержать любезное выражение лица ровно до тех пор, пока новый хозяин денег не зашел за угол. Потом он привалился к стене с посеревшим лицом, тяжело дыша ртом, как выброшенная на берег рыба. Держась за стены, кое-как дошел до своих покоев, и, закрыв дверь, дал волю слезам. Это было душераздирающее зрелище, картина абсолютного отчаяния и горя. Всегда спокойный, полный евнух, сидел на мягком ковре и рыдал, как маленький ребенок: всхлипывая, завывая, икая и раскачиваясь.***
Звук разбивающегося вдребезги стекла и вскрик Миссандеи послышались почти одновременно. Лица присутствующих на ужине гостей повернулись к обычно тихой служанке. Та, одной рукой закрывая в ужасе рот, другой указывала на осколки на полу. — Он… Евнух пытался отравить тебя, кхалиси! Вокруг Вариса мгновенно образовалось пустое место. Сир Джорах с мрачным лицом встал за его спиной, напрашиваясь на приказ. — Я никому не мог доверить этого, а сам давно не практиковался… — проговорил Варис мягким, будто извиняющимся тоном. — Какой позор, а ведь я был одним из лучших карманников Пентоса в свое время… Затем он посмотрел на карлика, жалко улыбнулся и сказал непонятное: — Сегодня… После всех предательств — когда же я привыкну к людскому вероломству, подумала Дени. Горькая обида охватила ее. — Зачем? Сейчас-то зачем?! Чем же я разочаровала вас, мой советник, чем заслужила свою смерть от вашей руки? — Боги, нет! Я не собирался убивать вас, Ваше Величество! Я никогда не убиваю двоих, если можно убить одного… Эта трава только должна была лишить вас ребенка… И тут настал миг, когда в Дейенерис впервые по-настоящему разбудили дракона. До сих пор ей приходилось проявлять жестокость во имя возмездия. Но, казня рабовладельцев Миэрина, непокорных Тарли или даже обманувшую ее мейегу, она сохраняла самообладание и в гневе. Теперь же зрелище ее пылающей неудержимой ярости было трудно выдержать. Дракон, явивший себя в ней, был прекрасен и ужасен одновременно. — Только и всего?! Вы хотели всего лишь УБИТЬ МОЕГО РЕБЕНКА?! Всем присутствующим стало не по себе, кое-кто некстати вспомнил отца Дейенерис. — Это ОН говорит из вас! — с благоговением и ужасом проговорил Варис. — Со мной покончено, позвольте же мне объяснить все… Это началось давно. Когда я был ребенком, меня похитил колдун. Он оскопил меня и сжег мое мужество в огне. Я не мог пошевелиться, однако видел, слышал и чувствовал все. Когда огонь стал синим, я услышал из него голос… голос, преследующий меня с тех пор всю жизнь. Этот голос сказал мне: «Убей дитя двух мертвецов, убей демона, иначе он погубит этот мир навсегда». Джона мгновенно пробрал озноб. С ощущением отчаяния и бессилия он увидел, как переглядываются присутствующие. Боги, только не это. Только не ребенок. — Ваше величество, — продолжал между тем Варис, который, казалось, таял, распадался на глазах. Зрелище было ужасающим, гадким и жалким одновременно. — …я поддерживал вас всей душой и долго не связывал пророчество с вами! Был убит горем, как и все мы, когда вы погибли, купив ценой жизни нашу победу… Когда вас оживил мертвец, сам многажды возвращенный к жизни — я почувствовал приближение рока, но уже ничего нельзя было измени-и-ить… Он плакал, размазывая слезы пальцами. Полные щеки обвисли и тряслись, благообразное прежде лицо стало серым. — Потом мне стало известно, что вы беременны, и отец ребенка — тоже вызванный с того света мертвец… Все сомнения отпали. Что бы я ни дал, чтобы отвести от себя этот удел… но выбора не было! Я понял, что должен исполнить пророчество! — И ради каких-то слов, что вам почудились в огне, вы готовы были погубить дитя своей королевы?!! Сир Джорах… — О, подождите! Я сам… сам… — Варис суетливо покопался в своих широких шелковых рукавах, вынул другую бутылочку и на этот раз не оплошал. Яд был так силен, что в следующее мгновение уже мертвое тело шумно упало на пол.***
При смерти Вариса присутствовало слишком много людей. Поползли мрачные, темные слухи, которые было уже не остановить. Даже слуги косились на Дейенерис и шептали заклятья, когда она проходила мимо. Знать роптала, о браке не могло быть и речи. — Джон, я вижу, как они смотрят на меня. Все только и говорят об этом предсказании, все ненавидят наше дитя и боятся его. Рано или поздно найдется кто-нибудь, кто захочет уничтожить демона, пусть даже ценой своей жизни. Рано или поздно кому-то это удастся, это только вопрос времени. — Пока я жив, с тобой и с ребенком ничего не случится, я не позволю. — Джон, ты не можешь защитить меня от всех. Мне не жаль было своей жизни, но его жизнь я не отдам. Только не еще раз, нет! Если мне надо выбирать между миром и моим ребенком, я выбираю ребенка, и да сгинет весь этот проклятый мир и все населяющие его твари! В ней опять пробуждался дракон. С усилием овладев собой, она положила конец этому тяжелому разговору: — Я отправлюсь в Асшай, как мне и было предсказано давным-давно. Все пророчества так или иначе связаны с этим местом, как я теперь понимаю. Все ответы на мои вопросы лежат там, и я найду их, даже если для этого мне понадобится разрушить этот проклятый город! — Что именно ты собираешься там узнать? — Я попытаюсь узнать, есть ли способ спасти этот мир, не пожертвовав моим ребенком, больше я ничего обещать не могу. Я возьму только моих кровных всадников и оставшихся безупречных. Сир Джорах и Тирион Ланнистер поедут со мной, если захотят. — О, Мормонт еще как захочет, могу поспорить! — Джон… — она лукаво улыбнулась, впервые за долгое время, польщенная его ревностью. У Джона сжалось сердце от этой улыбки. — Приходи ко мне сегодня вечером… попрощаться.***
Возможно, я никогда больше не увижу ее, думал Джон, глядя на совершенное тело Дейенерис, которая, налив вино в два кубка, принесла их в постель. Ее горячая шелковая кожа под ладонями Ее искаженное страстью, запрокинутое лицо Ее протяжный стон сквозь закушенную губу Ее мелкая дрожь… эта судорога, которая, отражаясь в нем, усиливается тысячекратно и разливается всесокрушающей волной, затапливая разум… Он отставил свой кубок и хрипло проговорил: — Иди ко мне…***
— Ты знаешь, сегодня я впервые по-другому посмотрела на моих легендарных предков. Эйегон, Висенья и Рейенис, правители, которыми я всю жизнь восхищалась и которым так хотела подражать… Нам известны только их завоевания, их подвиги, воспетые хронистами и поэтами… — От нас тоже останутся хроники, — возразил он, отпив глоток. — О да, твой толстый друг строчит не переставая, боюсь даже предположить, что он насочиняет в итоге! На лицо ее набежала тень. — …Но они тоже были просто живыми людьми, не так ли? Каково им было на самом деле, были ли они счастливы? Что стояло за героической картиной завоевателя с двумя сестрами-женами? Любили ли они друг друга? Спал он с ними вдвоем одновременно или посещал то одну, то другую? Мучились ли они ревностью, любил ли он хоть одну из них по-настоящему? Или только следовал старому поверью, что Таргариены должны оставлять свою кровь чистой, чтобы сохранять связь с драконами? Она закончила уже сквозь слезы: — Зачем следовать своему долгу, если это не приносит счастья? Джон взял в ладони ее прекрасное, родное лицо. Заговорил сбивчиво, лихорадочно, боясь, что если не скажет этого сейчас, будет жалеть всю жизнь. — Дени, давай просто бросим все и уедем втроем — я, ты и наш ребенок. Туда, где никто о нас не знает, за море, на какой-нибудь забытый богами остров… я построю нам дом… — …с красной дверью… — горестно подхватила она. — Почему именно с красной? Хотя пусть будет красная. Мы будем жить там спокойно и счастливо, воспитаем наших детей простыми добрыми людьми, а не драконами, лютоволками или другими чудовищами. Я все умею, Дени, я справлюсь, — отчаянно говорил этот совсем молодой еще мужчина, почти мальчишка, вдруг на минуту и правда поверив в возможность тихого спокойного счастья для них. Дени кивала, соглашалась, плакала и смеялась… прощаясь со своей любовью. В пламени свечей она встала с ложа. Послушав его ровное дыхание, поцеловала Джона и положила рядом с ним свой амулет в виде дракона. — Я люблю тебя, Джон. Когда она вышла из покоев, король, чтобы не броситься ей вслед, сжал этот амулет так крепко, что между пальцев выступила кровь. Я люблю тебя, Дейенерис. Эпилог Джон, прощаясь, протянул карлику здоровую руку: — Лорд Тирион, если вы передумаете, ваше место в Малом совете ждет вас.*** Если бы не ваша великолепная идея с Золотыми мечами, нам сейчас предстояла бы еще одна война, на которую уже совсем не осталось сил. — Решение лежало на поверхности, Ваше Величество, — улыбнулся польщенный Ланнистер. — С одной стороны, мужчины-изгнанники и их потомки, мечтающие вернуться на родину, с другой — опустошенные земли и оставшиеся вдовами женщины и невесты, потерявшие женихов. Королевское прощение, восстановление гербов и доброго имени, да кое-какие земли — невысокая цена за мир. — Жаль, что Эурону и Квиберну удалось скрыться. — Корабль с кучкой головорезов, колдун и все потерявший бывший властитель — они не опасны, вряд ли мы еще услышим о них когда-нибудь… Оставшись один, Джон смотрел на себя в зеркало: седая прядь, рука на перевязи… Его мысли были с Дейенерис, он попытался представить, где она и что сейчас делает. Как ребенок? И тут же услышал голос Вариса: демон, который уничтожит наш мир навсегда… Проклятому Пауку удалось отравить если не саму Дейенерис, то память о ней. Его невеселые мысли прервал знакомый голос: — Тебе пора, Джон. Арья. Как она ухитряется подкрадываться так неслышно? **** — Как я выгляжу? — В короне и цветах Таргариенов? Как разряженная девчонка. Она кивком указала на дверь и пропустила его вперед, держась в двух шагах за ним. Король вышел и несколько мгновений в полной тишине смотрел на множество склоненных перед ним голов. Затем сел в неудобное, холодное, железное кресло.