Сломанные части мира своего

А ведь сломал человека ты

Обычно, когда люди начинают свои истории, то притворяются, будто помнят всё. Обычно, когда ты плачешь, то хочешь, чтобы тебя кто-то пожалел и сказал, что всё хорошо, что этот кто-то останется с тобой до конца твоего «театра». Да, вам не показалось, я и вправду называю жизнь театром, ведь по-другому никак. Просто нельзя, просто невозможно и нелогично. Театр — это осязаемый объект, который содержит эмоции: наигранные, настоящие и скрытые. А что такое жизнь? Да, она отличается лишь тем, что объект в котором находятся все чувства — одушевлённый. Живой, настоящий и тоже осязаемый. Человек — вот кто является этой коробкой чувств. Так к чему я сейчас веду? Естественно к истории, что сломала мою коробку, мой дом, залив всё тёмно-бардовой жидкостью — кровью, текущей по моим венам, текущей к моему сердцу, которое остановилось от нехватки притока крови к нему. Вадим — ты тот, кто всё это сотворил, а потом разрушил. Вначале ты делаешь из себя культурного и милого парня. Вроде правда, а вроде — сплошной обман. А сломаешь ли ты себя? Ведь кажешься сильным, а на самом деле беззащитный кролик — ангел воплоти. Мило, но через чур опасно. Ненавижу тебя, дорогой. Ненавижу тебя, сволочь. Никогда не полюблю, да и нечем больше. Я встаю как обычно рано, просто люблю, просто удобно. Рядом будет лежать белый и пушистый кот — Фитт. Милый кот, которому недавно перевалило за шесть лет. Дряхлый, старый, но любимый и верный. Какая ирония! Верный. Вадим, красиво я сказал? Ах, точно, ты ведь больше не мой, я ж забыл. Прости, старость — не радость. Я прав? Пойду в ванную и буду бить кулаками и так уже треснувшее зеркало от многочисленных истерик. Так, что костяшки до тех пор, когда верну своё состояние, будут заживать. Больно, но уже и не так сложно сдерживать «крик души», хоть от этого и тяжело дышать. Пойму, что слаб и начну чистить свои «фарфоровые» зубы. Очнусь от холодной воды на моём лице. — Опять горячую отключили… — мой тихий голос в пустой квартире прозвучал слишком громко, что приходится закрывать уши. Мерзкое отношение к себе уже навсегда. Навсегда я останусь один в этой съёмочной однокомнатной квартире, где обои пожелтели от наводнения, которое было лет уж тридцать назад. Старый и потёртый паркет, что не младше меня, так сочетается со старой входной дверью. Ванная комната тоже стара, как и всё здесь. Здесь молодые объекты лишь я и мой кот Фитт. Квартира находилась в одном из древних домов-пятиэтажек молодого Петербурга. Хоть улица находилась и в центре, мне всё равно было далеко до института, находившегося за несколько километров. На кого я учился? А кому это надо? Родители умерли пять лет назад, а перед смертью переписали на меня квартиру давно умершей бабушки. Правда, она сгорела. У соседей сверху произошло замыкание и начался пожар. Теперь я живу в этой старой и поношенной квартире. Спустя три года я уже свыкнусь со своей судьбой, но появится в моей жизни тот, кто заставит меня дышать, а потом убьёт меня своим дымом от сигарет. Вадим, узнал себя? Допустим, что всё начинается в дождливый день — один из двух сотен таких же. Петербург всегда был уютным и комфортным, даже когда дождь начинался. Хотя… Нет. Город становился таким лишь тогда, когда был дождь. Я нарочно забуду зонт и побегу, сломя голову, к ближайшей автобусной остановке. Все пассажиры будут смотреть на меня, словно я чудовище, сбежавшее из книги Стивена Кинга. Никогда не буду смотреть им в глаза и просто сяду на своё обычное место — дальнее пассажирское место в правом углу. Спустя немалых десять минут на предпоследней остановке перед моим университетом сядет парень моих лет, только уже с левой стороны, на то же заднее, последнее место в автобусе. Всегда не обращал на него внимание. Даже лица его не видел. Но этот день другой, необычный, ломающий все мои стереотипы. Я повернусь и увижу его. Увижу его серые, как Питер в дождливые дни, глаза и пойму. Пойму, что не сдержался — влюбился в эти глаза. Он будет смотреть на меня и скажет: — Из мед. Павлова? — услышу слегка прокуренный, но сладкий голос. — Не ошибся. — Тогда будем знакомы, — он протянет свою тонкую, но сильную руку и продолжит, — Вадим. — Приятно, — я немного напрягусь, но не отвергну, — Александр. В момент рукопожатия объявляется сообщение, что осуществляется остановка. Я и ты встанем и выйдем из автобуса. Переглянёмся ещё раз и разойдёмся по разным сторонам — факультеты разные. Буду сидеть на паре математики и скучать от того, что группа не понимает столь простой темы. Изучаем мы её уже больше трёх недель, а толка как такового нет. — Эх… — тихий и протяжный стон вылетит из моих уст, а сосед посмотрит и опять отвернётся — у меня нет друзей вообще. Не хочу жаловаться на несправедливость судьбы, жизни и тому подобному. Бессмысленно. Не правда ли? Через две минуты прозвенит сигнал о конце пары и моя личность пойдёт куда подальше от этой академии*. Как бы я сильно не любил профессию «хирург», но спустя два года уже поднадоедает эта остановка и это здание. С желанием вернуться в свою обшарпанную и старую квартиру, я буду переходить дорогу по проезжей части и меня отвлечёт от внимательности знакомый, прокуренный, сладкий голос: — Саша, — проговорит Вадим прежде, чем схватит меня за руку и отдёрнет от легковой машины. — Сдурел? Тебя родители учили правилам дорожного движения? — с томным вздохом прошипит парень. — … — буду молчать как партизан, ведь тыкнул тонким скальпелем прямо по зажившей ране, тем сделав острую боль в области сердца. В венах закипит кровь, и я быстро отпряну от него, но проговорю сквозь закрытые зубы — тебя не касается. — … — он не проронит ни слова, даже появляется ощущение, что забыл как дышать. Милое и при этом жалостливое выражение. Но жалость я терпеть уже не могу. — Забудь, — выдохну и пойду обратно туда, куда шёл. А он будет стоять и простоит так около трёх минут, около ста восьмидесяти секунд, пока я не скроюсь за углом здания. — Псих, — вылетает из моих уст, а щёки всё становятся цвета алых роз. — придурок, ненормальный — всё продолжаю на него ругаться, но при этом потихоньку понимая, что влюбился довольно-таки надолго. Имеется опыт, но любить так ненормально, так нежно и грубо одновременно — впервые. — За что? — прошепчу я очень тихо. Да так, чтобы никто вокруг не услышал. Тихо, нежно и с любовью. Выдохну, и из моего рта появится белый пар — морозно на улице. Плюс шесть, наверное, а холод сумасшедший. Да ещё и дождь собирается…