not give a damn;

      Сегодня Тэхён выглядит не так, как обычно. От него веет страстью и жгучим желанием чего-то неопределённого. Он думает, что хочет напиться, потому что к алкоголю не притрагивается уже несколько месяцев из-за Чонгука, который очень сильно влияет на Тэхёна. А Ким и не понимает, почему вообще так.       Точнее, не хочет признавать.       Полоска чокера, цвета тьмы, подобно змее обвивает тонкую шею, и это выглядит безусловно прекрасно и слишком вызывающе. Первые пуговицы белой рубашки, незаметно отдающей чуть в голубизну из-за неудачной стирки, открывают вид на острые ключицы, которых Намджуну хочется коснуться — желательно губами, языком и зубами — и оставить на них свои следы. Он всю эту ночь не может оторвать взгляда от друга, от которого сегодня в джинсах тесно.       А Тэхён не замечает. Он лишь смеётся обкурено, вальяжно сидя на диване /нога на ногу, спина прижата к спинке, рука опирается на подлокотник/, имеющем прожжённые следы от табака, и залпом выпивает очередную рюмку текилы с солью и лимоном, потому что это его действие в «правде-действии». С уголка губ и ниже к шее тянется высокоградусный напиток, что не ускользает от хищного взгляда Намджуна, сидящего в паре метров от Тэхёна.       Он не выдерживает. Встаёт. И тянет на себя Тэхёна, больно хватая за запястье своими цепкими костлявыми пальцами.       Тэхён ничего не соображает, да и вообще плевать. Плевать, что его ведут сейчас на второй этаж дома, где только лишь спальни и туалет. Плевать, что сейчас его же лучший друг может изнасиловать.       Плевать. Не в первый раз же.       Плевать. Тэхён хочет забыться.       Забыть эти, как ему кажется, ненужные чувства к Чонгуку. Чувства, что мерзко скребут где-то внутри, под рёбрами. Неприятно очень. И признаваться в них Тэхён не собирается. Поэтому в который раз плевать.       Намджун вдавливает Тэхёна в стену в одной из спален, руками скользит под не заправленную и уже такую небрежную, мятую рубашку, оглаживает подушечками пальцев нежную кожу, которая под холодом мурашками покрывается. Сам же Тэхён понять не может: противно ему или же наоборот? Но ставит эту мысль на второй план и тонкую шею под поцелуи подставляет, с губ срывая сдавленный стон.       — Знаешь, Тэхён, — выдыхает Намджун где-то в районе ключиц, расстегнув ещё пару пуговиц на рубашке парня, — никогда не видел тебя настолько сексуальным. Ты настолько ахуенно выглядишь, что внутри всё кипит от одного взгляда на тебя, такого развратного и желанного.       Тэхён молчит, ему нечего ответить, да и Намджун не ждёт каких-либо слов. Не до них сейчас. Он лишь ставит засос под ключицей, попутно наслаждаясь томным выдохом Тэхёна, облизывается после и смотрит на своё творение, довольно улыбаясь уголками губ.       Намджун хочет уже повернуть Тэхёна к себе спиной, лицом прижать к шершавой стене. Однако следует удар кулаком в его челюсть. Он сплёвывает и хочет уже ответить тем же незваному гостю, который мешает ему, но Чонгук успевает вывести Тэхёна из комнаты, из дома в целом.       Тэхён вновь в машине Чонгука, как и в их первую встречу, обкуренный и пьяный. В этот раз такие же странные чувства рядом с Чонгуком, с которым общается вот уже пару месяцев.       Тэхён уже хочет сказать что-то, рот открывает для этого, но Чонгук перебивает: — Ты обещал больше не пить и не курить чёртову траву, Тэхён! — он не смотрит на него, наблюдая за дорогой, но Тэхён чувствует его злобу каждой своей клеточкой, а также видит, как пальцы Чонгука сильно сжимают руль автомобиля. — Ты обещал, но не сдержал обещание. Я для тебя место пустое, если ты так с моей заботой не считаешься?       Где-то внутри Тэхён строит оправдания, чувствуя всю боль, которой пропитан Чонгук. И от этих ощущений ему становится тошно.       Чонгук так и не дожидается нормального, развёрнутого ответа от Тэхёна, лишь слышит тихое:       — Прости, Чонгук-а...       А тот пытается успокоиться, вздыхает шумно, не понимая, почему так привязан к Тэхёну, который порой ведёт себя, как маленький ребёнок. Но этого маленького ребёнка хочется защищать и оберегать, что и делает Чонгук.       — Ладно, ничего. Я вспылил. Прости, что испортил тебе намечающееся развлечение на ночь, — Чонгук выдавливает из себя улыбку и краем глаза замечает у Тэхёна под ключицей засос. Он злится, горит от злости внутренне, но молчит, делая вид, что всё в порядке.       — Нет... Ты ничего не испортил, я... Я всё равно не хотел этого, — Тэхён запинается, лицо скрывая в ладонях, а затем паузу делает, прежде чем говорит: — не знаю почему, но я хотел просто убить в себе одно чувство...       — Не скажешь какое? — слышится уже с другой стороны, потому что Чонгук из машины вышел, а сейчас, открыв дверцу для Тэхёна, дожидается, когда тот выйдет, только после чего закрывает и ставит машину на сигнализацию.       Тэхён мнётся: ему неловко. Он точно не станет рассказывать о своих подозрениях насчёт чувств к нему. А Чонгук и не просит, а лишь ведёт к себе домой.       — Я думал, ты меня отвезёшь домой, а не к себе, — у Тэхёна ноги путаются из-за опьянения неслабого, однако рядом с Чонгуком оно волшебным образом немного сходит, но мотает его всё равно, потому и оказывается подхваченным за руку.       — Я подумал, что тебе не стоит в таком состоянии быть одному дому, да и... — он минуту не решается говорить, хочет уже придумать что-то другое, но, уже почти поднявшись на нужный этаж, всё-таки продолжает: — да и вдруг бы твой дружок завалился к тебе.       Только от одних мыслей, что он успел увидеть и что могло произойти дальше, всё внутри у Чонгука переворачивается, а пальцы сильнее сжимаются на чужой руке, отчего Тэхён шипит, а после получает слова извинения и мягкие поглаживания большим пальцем по тому месту.       Зайдя в квартиру, Чонгук не понимает, что движет им, но он прижимает Тэхёна к стене и смотрит в глаза неотрывно. А Тэхён и не против этого, наоборот даже: сам прямо в его глубокие, как бездна, глаза смотрит, в которые, кажется, влюбился ещё в первую их встречу.       Чонгук словно другим становится, но это ничуть не пугает Тэхёна, а лишь наоборот ещё больше завораживает. От него исходит ярость, дерзость и резко появившееся желание, которое возникло от одного лишь взгляда в чужие мутные глаза, что цвета ореха.       — Чужие, не мои, засосы на твоей прекрасной матовой коже выглядят мерзко, — чуть морщась, прошипел Чонгук, пальцами надавливая на метку Намджуна под ключицей. — Это, хён, нужно исправить.       От непривычного обращения от серьёзного, порой милого Чонгука по телу Тэхёна рой мурашек прошёлся, где-то внизу живота скапливаясь, что заставило всё там приятно сжаться. Тэхён и не заметил, как дыхание его участилось, а взгляд так и был пристально направлен на губы Чонгука.       — Нет, сейчас ты мои губы не получишь, — замечая, с усмешкой шепчет Чонгук прямо в чужие губы, едва касаясь их, чем дразнит Тэхёна, и вскоре спускается к ключице, под которой засос оставлен.       Он кончиком языка ведёт по острым очертаниям, улавливая чужой томный вздох, от которого глаза невольно прикрывает и крепче пальцы сжимает на бёдрах Тэхёна. Чонгук осторожно кусает ключицу, а после и вовсе со всей силы сжимает зубы, оттягивая кожу, и от этого Тэхён и шипит от боли, и плавится от неё же одновременно. Мазохист, подмечает Чонгук, а после лижет место грубого укуса. Переходит на место, по его мнению, мерзкого следа и поверх него ставит свою метку, которую следом целует со всей нежностью. А Тэхёна на слабость в коленях пробирает от такого контраста ощущений.       Тэхён пальцами зарывается в чужих волосах и голову слегка назад откидывает, когда ощущает горячие поцелуи на шее. Чонгук тем же временем его под бёдра подхватывает и в спальню несёт. За эти несколько минут они успевают угол задеть спиной Тэхёна и не по осторожности разбить расписанную необычными узорами вазу, пока губы друг друга со всей страстью сминают.       С неохотой Чонгук отстраняется от Тэхёна и улавливает недовольный вздох, но обещает, что Тэхён скоро сможет вновь насладиться его губами. И обещание оказывается сдержанным, когда Чонгук, положив Тэхёна на кровать, в губы его со жгучим желанием и теснотой в и так узких джинсах впивается. Зубы цепляются опухших от поцелуя тэхёновых губ, язык же следом ласкает их, зализывает укусы — Чонгук этим надеется убрать боль, от которой Тэхён только что шипел, как котёнок дикий. А вскоре языком юрким проскальзывает в чужой рот, подхватывая Тэхёна под бёдра и к себе притягивая так, что своим членом упирается в задницу упругую.       Тэхён ведёт по языку своим шершавым, сплетается с ним и чувствует, как утопает, словно в море спокойном, пока руки Чонгука скользят по аппетитным бёдрам и вскоре проникают под джинсы, ширинка которых оказывается расстёгнутой минутами ранее, и сжимают упругие ягодицы Тэхёна.       Чонгуку же ещё больше нравится такой открытый, далеко не замкнутый в себе, Тэхён.       Они словно горят в синем пламени — настолько жарко. Чёлка липнет ко лбу, а губы Чонгука продолжают осыпать пылкими поцелуями тонкую шею Тэхёна, с которой чокер пару минут назад полетел на пол, оказавшись практически сорванным.       Хочется.       Безумно хочется.       До жара и скрежета где-то под рёбрами хочется Тэхёна.       И Тэхён сдавленно стонет, пальчиками цепляясь чужих предплечий, когда Чонгук средним пальцем, по-изящному тонким и длинным, в него проникает, прежде освободив старшего от давящих джинсов вместе с бельём и прошептав слишком интимно на ушко:       — Тэхён. Сладкий, ну же, раздвинь свои прелестные ножки, — и Тэхён делает это, только бы поскорее ощутить в себе хоть малую часть Чонгука.       Без смазки больно и неприятно, однако эти ощущения постепенно отходят на второй план, когда Чонгук без всяких проблем скользит по уже мокрым стенкам ануса, а вскоре и вовсе второй палец добавляет. Только лишь от этого Тэхён слишком чувственно пальчики сжимает на белоснежной ткани одеяла и бедрами ведёт, будто бы говоря, что большего хочет.       От лицезрения за такой открывающейся перед ним картиной Чонгука вновь в жар бросает и кроет. Ощущение, будто всё внутри вот-вот расплавится от такой любви к Тэхёну. А он любит. Безумно любит этого вредного парня. Любит за его иногда ребяческое поведение, за частое смущение перед только ним, даже любит пьяным /однако сейчас Тэхён опьянён не только алкоголем, но и Чонгуком/. И любит за эту странную сладость — не приторную, — от которой на кончике языка вкус конфеты остаётся, после как он ведёт им около пупка, очерчивает его, и остаётся странное послевкусие, от которого ещё больше желание расцветает, словно ранний весенний цветок — такое же невинное, хоть и с каплей летней яркой пошлости.       — Снаружи такая милая и очаровательная обёртка, — сам от себя не ожидая, начинает Чонгук, когда пальцы вынимает из разгоряченного нутра Тэхёна, — а внутри полный полёт извращённой фантазии и вкуса, конфетка, — заканчивая фразу, пальцы к губам подносит и языком ведёт — тем самым на вкус пробует.       — Ты кого конфеткой назвал? — с тяжестью в дыхании и с хрипотцой от сильного возбуждения в голосе пытается завредничать Тэхён. Однако момент неподходящий. И об этом даёт знать Чонгук, расправившийся со своими джинсами с бельём и строгой рубашкой, которую лишь расстегнул.       И становится ещё жарче.       Комната наполняется тяжёлыми, даже давящими, чувствами парней и протяжным томным стоном Тэхёна, когда он чужим пульсирующим членом заполнен оказывается.       Тэхен языком проходится по обсохшим губам, что не ускользает от взгляда Чонгука, а ножки размещает на его бедрах. И только после, как Тэхён жалобно начинает скулить и пытаться сделать второй шаг — начать толчки, — Чонгук пальцами впивается в чужие прекрасные бедра, чуть приподнимая для удобства, и из чужих пухлых губ вырывает гортанный стон, резко выйдя до головки и не медля толкнувшись назад, отчего слышится шлепок от соприкосновения двух разгорячённых тел. Разгорячённых до пламени ада.       Оба сливаются воедино, создавая прекрасную, с нотками разврата, симфонию из сладких, как конфета, стонов и из шлепков, которыми одаривает тэхёновы ягодицы Чонгук.       Постепенно, одну ногу безумно любимого Тэхёна положив на своё плечо, Чонгук увеличивает темп, доводит до громких и несдержанных стонов, эхом отдающихся в сознании и разлетающихся по квартире. Тэхён в пояснице гнётся, когда движения Чонгука до безумия быстрыми становятся, ногтями царапает его руки и бёдрами навстречу подмахивает, желая получить всё до последней капли, даже если сгорит от того внутреннего пламени, разгорающегося ещё больше от одной только любви.       Да, он любит.       Да, Тэхён это понял ещё до того, как пошёл на очередную вписку с друзьями.       Но, да, он не верил, не желал принимать это.       Однако судьба — жестокая тварь, из-за которой он — Тэхён — оказался по уши влюблённым в Чонгука. В Чонгука, которого так хочет ближе к себе, чтобы никому не отдавать и любить его. И глубоко в себе, чтобы словно от удара током.       Чонгук чувствует, как Тэхён дрожит. Дрожит от того, как Чонгук по простате каждый раз головкой проезжается, и от этого Тэхён до хруста в спине прогибается и стонет неудержимо громко, но также и невозможно тягуче сладко, что с нугой сравнимо. От только что пережитого оргазма Тэхён коленями сжимает бока Чонгука, ноги держа согнутыми. А тот всё продолжает вбиваться в тело, которое сейчас как провод оголённый, чувствительный ещё больше, чем прежде, и вскоре, через каких-то ничтожных несколько движений со стоном, больше рык напоминающим, изливается внутрь Тэхёна.       Тэхён руки тянет к лицу Чонгука, обхватывает пальцами и целует невероятно тепло, словно поцелуй от солнца, и нежно, со всей любовью.       — То чувство, — начинает Тэхён. — Чувство, которое я хотел убить. Это любовь к тебе. Чонгук, я люблю тебя, но думал, что это не взаимное чувство, а также боялся. Боялся, потому и хотел убить это в себе. Но у меня не вышло.       — Идиот ты, Тэхён, — по-доброму улыбается Чонгук, чмокая Тэхёна в щёку, и ложится рядом, поворачиваясь лицом к нему. — Я тоже люблю тебя, поэтому мне так неприятно, что ты всё-таки пошёл туда, где этот уёбок Намджун.       — Обещаю, что больше это не повторится.       — А если повторится — выйти из дома недели не сможешь, сладкий, — с хриплым смешком шепчет на ухо, которое целует; а Тэхён же загорается нарушить обещание.