Сад мелодий

      Моя мама постоянно свозила на дачу всякий хлам. Всевозможные вещи, книги, записки, заметки, дневники — всё это лежало либо на чердаке, либо в шкафах. Дом у нас был большой, два этажа, занимал большую часть участка. Я не знаю зачем такой огромный дом кому-то нужен. Мой дедушка строил этот дом, чтобы, спустя время, переехать сюда жить, развести скот и существовать себе тут припеваючи. Лично я не понимала эту страсть к разводу живности. Мне больше всегда нравилось ухаживать за растениями. Мама специально мне выделила участок около дома, где я сделала большой сад из всевозможных цветов. Здесь росли лилии, раскидывая свои большие лапы-лепестки, затмевая маленьким Анютиным глазкам свет, и хризантемы, которые моя мама просто обожает, и небольшие кустики роз, и люпины, и даже нашлось место для небольшого кипариса. Список не полный, не хочу мучить вас перечислениями. Вдоль дома я рассадила шиповник, а по особой сетке, прямо над всеми клумбами, я пустила дикий виноград.       В самом же доме было всё, что нужно для жизни. И кухня, и спальни, и даже интернет провели. Хотя я им не пользовалась, мне было некогда.       Что ж, про дом рассказала, пора и мне представиться. Прошу прощения что приходится прерывать моё описание дома. Но это одна из обязательных вещей, от которой зависит ваше отношение ко мне. Меня зовут Антика, но мама и папа почему-то называют меня Чиж. Возможно это из-за того случая, когда я умудрилась в детстве из фонтана в Петергофе воды попить. Хотя в тексте той песенки было совершенно по-другому, но для них это было не важно.       Мне 20 и у меня почти ничего нет, кроме моего сада на даче, родителей и комнаты, которую я снимаю в квартире какой-то старой женщины, которая каждое утро нагло будит меня включённым на полную громкость Ералашем. Конечно, не обязательно чтоб именно Ералаш будил меня каждое утро, но всякий раз это была какая-то развлекательная программа, в которой должны присутствовать шумящие звуки. И чтобы вы поняли какая это боль, она это делала в пол седьмого утра. Из этого был только один плюс: я помнила об утренних пробежках. Пусть и не всегда выходила именно пробежаться, но хотя бы я встала с мыслью, что отсюда надо точно бежать.       Живу я в Москве, а родом из Гатчины, что под Петербургом. В Москву я приехала, чтобы поступить в университет. И мне удалось. Однако я ушла оттуда через два года за неимением у моих родителей денег, а у меня пропажей желания становиться юристом. Теперь я занимаюсь садом. В Москве я работаю в достаточно известной цветочной лавке. И не где-то там на окраинах, а почти в центре. Да уж, было бы чему радоваться. На самом деле, заходят туда разве что по утру пьяные гуляки, которые возвращаются домой с запоя, или безудержные романтики, забегающие по пятницам вечерами за большущими букетами. На даче же, в своём любимом саду, я бываю почти каждые выходные. Причём как зимой, так и летом. Мне там хорошо, уютно, пусть и приходится ехать на электричке до Петербурга, а оттуда уже на дачу.       В доме я люблю смотреть на старые книги, которые свезла мама. Люблю их читать у печки, которую я с трудом растапливаю. Люблю рассматривать весь хлам в шкафах, иногда примеряя странные советские платья. Мне нравится это. Случилось даже так, что на чердаке я нашла старый проигрыватель, а с ним и стопка пластинок. Я была так этому рада, что немедля при обнаружении решила проверить его на профпригодность. И он играл! Поскрипывая, царапая пластинку, он играл мелодию за мелодией. Большинство записей было конечно с советскими группами и исполнителями, но среди них были и классические произведения, и детские сказки, и зарубежные группы. Усевшись на деревянный, тёплый от печки, пол, я слушала эти записи всю ночь, а потом и следующую ночь, и все последующие ночи. Я брала чай, мамину шаль, которую она сюда свезла за ненадобностью, и внимала мелодиям проигрывателя.       Однако всё изменилось, когда одним таким субботним вечером я дошла до самой последней пластинки. Она была без упаковки, просто чёрным блинчиком, обёрнутым в бумагу. Раскрыв ее и поставив на прослушивание, я услышала сначала просто шумы, как обычно это бывало, но потом что-то странное… Кто-то дышал, будто хотел запеть или что-то сказать. Каждый вздох был тяжёлым и вязким. И сейчас же раздался истошный крик, а после него очень громко запела женщина. Ее песнь была тоже очень монотонной, такой же вязкой, как дыхание прежде, и весьма нервозной, а иногда прерывалась всхлипываниями. Я делала тише, но проигрыватель будто не желал слушаться. Я очень сильно напугалась, поскольку свет в комнате начал мигать, а в окно будто стучали ветки дерева, при том, что дерева ни под одним окном не росло. Подняв тут же иголку и убрав пластинку, я с беспокойством смотрела на неё. Она была пуста. Ни названия, ни этикетки не было! Повертев ее в руках, я нашла нечто странное, линии, которые обычно делала на пластинках иголка, были будто сделаны не ею, а ножом. Порезы были извилистые, напоминали человеческие силуэты. Я подумала, что скорее всего ее кто-то испортил, потому там были такие плохие звуки. Но оказалось всё сложнее, чем я предполагала.