Предпоследний день

      Снова. Снова эти чёртовы розы.       С каждым разом всё больше и больше. Больше бутонов, больше лепестков, больше крови. Он выкашливал их каждый день, смятыми, скрученными комьями кроваво-красных лепестков. Выдирал шипастые, раздирающие горло стебли, плотно забившие глотку и всё больше погружался в отчаяние.       Дни становились всё бесцветней, тянулись вязкой ядовитой жвачкой, разбавленной сгустками его собственной крови. Концерты он отрабатывал на автопилоте, предварительно закинувшись обезболивающим. На сцене же, отходя куда-либо вглубь, прочь со света, торопливо вытирал запекшуюся в уголках рта кровь, и глухо кашляя в кулак, быстро мял и прятал в карманы лезущие наружу лепестки.       Последние месяцы, Слава держался исключительно на собственном упрямстве, бухле, остатках медленно догнивающей души и такой, казалось бы, ненужной в данной ситуации, гордости. Каждый день Карелин старательно натягивал привычную маску похуизма и постиронии, всё как всегда. Но стоило переступить порог квартиры и остаться одному, как та самая, на первый взгляд непробиваемая, внешняя стена трескалась с тихим пугающим хрустом, похожим на звук ломающихся костей. И сучьи розы, снова выворачивали его изнутри, вырываясь из разодранной в хлам глотки, под задушенные хрипы, и надрывный, похожий на сдавленные крики, кашель.       Слава не позволял никому видеть эти приступы, просто не хотел чтобы другие ощущали весь этот ужас, чтобы кто-либо видел каким жалким и сломанным он стал. Не мог себе позволить. Эта любовь к Мирону, лихо смешанная со жгучей ненавистью, из-за которой он и умирал день за днем, медленно задыхаясь и превращаясь в пустую оболочку, наполненную цветами, никак не должна коснуться других. Маячащая на горизонте смерть — только его личная проблема.       Он свыкся с постоянным, отдающим металлом привкусом крови во рту, с ощущением впивающегося во внутренности, множества острых, крохотных шипов. Привык просыпаться посреди ночи, в окружении красных лепестков на влажной от крови подушке, из-за звука своего же кашля. Привык разрывать горло ногтями, в попытках вздохнуть хотя бы ещё раз, а после, свернувшись на краю холодной постели, засыпать под первые лучи рассвета.       Но даже во сне его не покидала кошмарная тьма реальности. Его сны всегда повторялись снова и снова. Мирон, склоняющийся над ним, тихо шепчущий слова любви, после испепеляюще жарко его целующий. Потом, Фёдоров растворялся, а Слава проваливался в заполненную кровью бездну, утаскиваемый на дно километрами цепких упругих зеленых стеблей. Просыпаясь, Карелин ещё долго не мог придти в себя. Его всегда колотило, буквально швыряло из стороны в сторону, а в голове адская смесь из ужаса, бессилия и страха. И фантомные отзвуки одной единственной фразы из ебучего навязчивого кошмара, нашёптываемые тьмой из дальних углов сознания: — Тебе недолго осталось.

Давай сантименты на завтра оставим, Пока мы на этом свете. Хотя бы немного подышим свободой - В наш предпоследний день, день.

      Прошло чуть больше месяца, и ощущение заебисто медленно приближающегося конца резко усилилось и окрепло. Слава буквально кожей чувствовал холод смерти, каждый шорох становился для него эхом её неторопливых шагов. А хули спешить? Он и так последние полгода ходячий мертвец, нахуй торопиться за гнилыми тлеющими остатками.       Отсчёт пошёл. Предпоследний день его жизни начал рассыпаться по крупицам осколками стекла. Окончательно забив на себя и то, что будет, Карелин с мыслями, что лучше сдохнуть дворовой псиной у двери ебаного жида, чем в одиночестве, поехал на другой конец города.       Поднимаясь на третий этаж какого-то вылизанного элитного дома, хватаясь за стены, сплевывая сгустки крови, и уже полностью раскрывшиеся крупные бутоны бордовых роз, Слава думал лишь о том, позволит ли Мирон, ему последний раз в жизни свободно вдохнуть, и откроет ли вообще.       Едва передвигая отказывающие ноги, он наконец нашёл нужную квартиру и вдавил кнопку звонка до упора. Противный звук прорезал тишину подъезда, и спустя пару минут чёрная металлическая дверь открылась, а стоящий в проходе Фёдоров мрачно окинул странного гостя тяжелым взглядом.       — Если не впустишь, я сдохну прямо тут и сейчас, — тихо прохрипел Слава, уже едва контролируя тело и лезущие из горла цветы.       Мирон молча отступил вглубь квартиры, и последовав за ним, Карелин с удивлением понял, что впервые за долгое время ему немного легче.