Заведомое поражение.

Киришима чувствует себя глупышкой. Не безмозглой дурой, как часто нарекает её Бакуго, а так мило и уютно — глупышкой. Так успокоительно говорит Мина. Ашидо вообще сообразительная и зоркая, раньше всех поняла что к чему и тут же выступила в роли советчицы. А Эйджиро была только рада, потому что терпеть в себе эту сердечную муку не было сил. Влюбиться в собственного преподавателя... да ещё в такого! Почему от каждого его слова сердце замирает на мгновение, от каждого взгляда по телу бегут мурашки? Ей в близости с ним тяжело, а в дали от него пусто. Мина её вкус не одобрила. Сказала, что легче начать мутить с Бакуго, чем с Айзавой. Киришима тогда с обиды и огрызнулась, что мол раз так легко, то и мути. И то ли дожидаясь её разрешения (всё же с Кацуки Эйджиро была очень близка, по крайней мере Бакуго только с ней нормально общался в классе, не смотря на то, что она девчонка и все считали, что между ними явно что-то есть), то ли чтобы продемонстрировать, насколько это легко, Ашидо действительно начала встречаться с самым взрывным парнем в их школе. И если учесть, что Мина скрывала их отношения, то она уважала чувства Кацуки. Ведь тот явно бы не захотел демонстрировать перед кем-то себя с этой стороны. Наверное, нужно быть наивной глупышкой, чтобы полюбить кого-то вроде Айзавы. Но он такой... такой... что даже слов для описания не найти! Но в эту минуту, она всё же не глупышка, а безмозглая дура. Голос Кацуки так и плещется в её сознании, сочится отравляющим ядом. То, что он застукал её во время отбоя в тренировочном зале, было полнейшей неожиданностью. Не могла же ведь она ему рассказать, откуда у неё ключи. Да и чревато это. Но Киришима не могла оставаться в своей кровати, потому что думала только о нём. Думала сильно и горячо, мыслями доходя до глупостей, до недозволенного, до постыдного! Но не переходя грань. Никогда не переходя грани даже в собственных мыслях. Айзава молчал, смотря на неё растерянно, действительно растерянно. Потому что не ожидал услышать ночью признание в любви от своей ученицы. И это просто всё усложняло... — Киришима, — в его голосе было что-то тяжёлое и надрывное. Он подбирал слова и уже одно это говорило о безнадёжности. — Послушай, уже одна наша разница в возрасте должна говорить тебе о... — Не надо, — она сжала кулаки так, что побелели костяшки, пальцы заныли от напряжения и, кажется, она проткнула ладони острыми ногтями. Тёплая влага тут же стала капать на пол. Но Эйджиро не ощутила. Она не хотела признаваться ему вообще. Любить на расстоянии и питать надежды это одно. Киришима не верила в то, что тоже может хотя бы понравиться. Но надежда была единственным, чем-то иллюзорно-прекрасным, согревающим сердце в тяжёлые минуты. И вот сейчас её этого лишат. Сердце тяжёлым камнем ударило в груди. Она не готова быть отвергнутой из-за своей глупости. Это страшнее всего на свете. Айзава тяжело выдохнул и шагнул к ней. Но Эйджиро отступила. Как-то трусливо, всё ещё цепляясь за тающие надежды. Что вот сейчас он одумается, скажет о том, что она ему нравится, но не может быть с ней из-за своего положения. Резкий отказ ударит больно. И Киришима совершенно не готова к нему... — Не говорите ничего, — голос задрожал и, кажется, по щекам потекли слёзы. — Я... я понимаю, что я не... Не говоря ни слова, он просто скрутил её своей лентой, притягивая к себе. Эйджиро удивлённо вскинула голову, сжавшись, испуганно сглотнув. Что он делает? Её руки были связаны. Она полностью была в его власти. Не ломай меня, пожалуйста... Киришима хотела взмолиться вслух. — Ты будущий герой, — заговорил Шота, слегка склонившись над ней. — Я учу вас быть героями, способными защитить обычных граждан, противостоять злодеям и выживать. Здесь не то место, Киришима, где ты можешь как обычная школьница с головой уходить в чувства. Моя задача сделать из тебя достойного героя. Во рту встал противный ком. Эйджиро прикусила губу, чтобы они не дрожали так явно. Да всё она понимала! Но хотела хранить в себе это сильное чувство. Никогда бы ему не призналась, никогда... И у неё перехватило дыхание, когда его холодные пальцы осторожно, с несвойственной ему нежностью, стали стирать с её щёк влагу. — Я никогда не отвечу на твои чувства, Киришима, — спокойным, даже обыденным, голосом говорил Айзава. — Даже когда ты вырастешь и станешь взрослой женщиной. И дело не в том, что ты моя ученица, или что можешь быть непривлекательна... вы ведь, девушки, сразу начинаете думать о чём-то подобном, ведь так? Сердце раненой птицей рвалось из груди. Что он делает? Его слова и ранят... и лечат? — Я связан клятвой с девушкой, которой уже давно нет в живых, — бесцветным голосом заговорил Шота, смотря словно сквозь Киришиму. — И этой клятве буду верен всегда. Эйджиро зажмурилась, пытаясь сдержать слёзы. В голове было сумбурно, дыхание сбилось словно само. Ей хотелось вырваться и убежать, спрятаться от его слов. От того, что последует далее. — А ты ещё очень молода и твое сердце обязательно... — Нет, — Киришима дёрнулась, но его оковы держали её крепко. — Не решайте за меня, сенсей. Я вам своих чувств не навязываю, но и вы... Она не договорила. Сама не знала, что ей сказать. Чтобы он ей не указывал? Чтобы он ею не управлял, не манипулировал? — Хорошо, — он усмехнулся и Эйджиро дрогнула, как от смертельного удара. — Сперва стань героем, достойной ученицей и попытайся признаться по-нормальному. Он поцеловал её в лоб. Она ощутила его сухие тонкие губы. Краткий миг, но они прожгли её кожу. Киришима в недоумении уставилась на учителя. И она не знала, дал ли он ей только что новую надежду. Или установил бомбу замедленного действия с обратным отсчётом? — Стану, — это не было вызовом, но это было полнейшим согласием. Она признается ему ещё раз. Даже заранее зная, что он откажет ей. Но в этот раз она сделает это достойно и не будет чувствовать себя ущемлённой.