Болен

Я недавно только стал замечать, что ты стал каким-то раздражительным, грубым. Все твердили, что виной тому послужила зависть. Я не верил. Я не мог представить, что такой, как ты, вообще способен завидовать. Я думал, в тебе вообще не может быть ничего плохого. Ты ведь всегда был таким бесшабашным и позитивным, я никогда не мог подумать, что ты способен испытывать что-то, кроме радости. Я слепо следовал за своими мыслями, доверяя тебе, думая, что всё это не из-за меня. Очередной «разговор» в скайпе — очередной раздражённый стон от тебя, очередной хмурый взгляд тяжёлых, как сталь, глаз. Я молчал, думая, что сейчас всё пройдёт, ты опять станешь весёлым, мы продолжим играть в какую-то рандомную игру, смотреть фильм, название которого я так и не запомню, смотреть на звёзды, которые давно погасли. Мы не произносили ни слова. Ты был хмурым не из-за меня, всему виной холодный декабрь, заморозивший твоё сердце, оставивший потресканную на морозе душу. Ты определённо чем-то заболел тогда. Я не хотел понимать, что это была зависть. — Пойдём гулять по крышам. Тогда твой хриплый голос отдался смертным холодом, будто ты лишился всех чувств сразу, произнося эту злотчастную фразу. Я ничего не заметил. Мне достаточно было, что ты заговорил со мной, остальное было ненужным и неважным. Я слепо пошёл за тобой, гонимый привязанностью к тебе и азартной молодостью. С крыши твоего дома можно было увидеть почти весь город — наша (моя) юношеская фантазия поднималась намного выше седьмого этажа. Мы шли по краю, цепляясь за руки и по-прежнему молча — мне даже казалось это более романтичным, а тебе… наверное, ты даже не думал обо мне в тот момент. Мы ведь хорошо провели время, да, Саш? В какой-то момент, мне показалось, что я смог растопить твоё сердце, согревая его в своих тонких, красноватых от холода пальцах. Мы прыгали с крыши на крышу, цеплялись руками за небо, гуляли по засыпанным снегом черепицам. Ты даже улыбнулся один раз. Я, ослеплённый холодным днём, не заметил, какой была эта улыбка. Мы бегали по самому краю крыш, цепляясь за наши холодные пальцы, упиваясь зимним днём, называя себя друзьями. Помнишь, с одной из крыш, кажется, с этажа десятого, открывался особенно красивый вид на небо и город? Я, наполненный юношеским романтизмом, бросился к самому краю. Ноги сами несли навстречу усыпанному облаками небу и миниатюрным домикам, таким неживым и манящим. Я замер в опасной близости от края, глядя на небо и чувствуя на спине твои руки, пульсирующие даже сквозь куртку. Я доверял тебе. Облака двигались намного быстрее, чем обычно, дома приближались к лицу, а воздух пронзительно свистел, как будто крича от чего-то. Воздух кричал, а я думал о том, что наша дружба намного крепче воздуха. Думал, что не существует такого, что было бы крепче, ведь я был предан ей. И тебе был предан. Поэтому, даже лёжа на земле, истекая кровью и отсчитывая мгновения до смерти, я не мог поверить в то, что ты был болен завистью. И толкнул меня.