Enemies

Союз имел отменные усы и крупный рельеф тела и часто не вмещался в кресла. Он периодически страдал головной болью и проклинал артрит и сошедший на нет инсульт. Щеки у него были бледные, почти белые, а глаза пронзительно голубые. Это был страшный человек с крепкой спиной и грудью медведя; он хлопал недавних врагов по плечам, и улыбался, и курил трубку. Он чересчур был похож на грузина, этого Джугашвили, и редко выбирался за пределы кабинета, но в иной раз оттуда выползал трясущийся седой немец, француз или итальянец. Человек этот беседовал лишь с Китаем и иногда даже смеялся в его присутствии, сильно жал ему руку и утирал слезы смеха. Никто не знал, впрочем, отчего у его неповоротливого тела подобные зверю мышцы(никто, однако, не решался спрашивать). Единицы говорили, отчего он еще жив и почему не имеет старых шрамов, как он убил женщину и откуда взялся. Франциск говорил о его имени, Альфред в бешенстве трясся, а Людвиг терялся в пространстве каждую встречу. Встречи такие, к сожалению или к счастью, вскоре прервались совсем, и даже Яо с трудом вспоминал усы, говор и рост этого человека. Это случилось в пятидесятых и продлилось долгих сорок лет. Некоторые говорили, впрочем, что Союз располнел и утратил бронзовые мышцы, лицо у него потускнело, а пальцы ослабли. Он чаще глядел в окно и редко питался, потом и вовсе слег. Двадцать шестого декабря тысяча девятьсот девяносто первого года Союз Советских Социалистических Республик прекратил свое существование.

***

Тысяча девятьсот девяносто третий год. У Альфреда губы мягкие, как детский лепет, и жгучие, ментолово - мятные. Россия подмечает, что не впервые проводит такую параллель, а в следующую секунду забывает и о параллелях, и о секундах: ей греют руки чужие, холодные, точно лед, и щеки ей греет чужая грудь. Америка пахнет дождем, плащ у него мокрый, мех весь скукожился и щекочет России лицо. Он смеется, тихо, необычно и странно, не поднимая головы, и очки у него свесились с носа. Аня тонет в голубизне стекол и глаз и надсадно хрипит: ей в переносицу впилась бессмысленная дужка, а в губы впился язык. Она даже не сразу определилась, что Альфред ей лижет губы, прервав пленку слюны изо рта в рот. Руки у Ани беспомощные, худые и бледные, покоятся в пшенице и солнце мужских волос, осипшая грудь заходится в судорогах, глотка прощается с воздухом, а он не прекращает пытки, и Анна сливается с простынью. Она цветастая, отвратительная и воняет дешевым аэрозолем. Россия задыхается и почти слепнет, когда Джонс сжимает ей плечи и комкает в кулаках эту несчастную простынку. С землей целуется табакерка, пепельница и дешевая баночка серебристого крема. Аня целуется с Альфредом, кусает ему губы и страшно хочет курить. Она сдавленно просит табак, беломор или мальборо, а Америка вцепляется в шею, сжимает ей щеки и палец сует между губ. Она теряется в каплях, скрипе и тягучей влаге пота: у Альфреда грудь широкая, и Аня чувствует себя ее частью. Пальцы у Джонса выверенные, не музыкальные, но гибкие и чересчур цепкие, и они ей щекочут небо и язык. Аня вливается в бесполезную негу быть чьей - то частью; ей нравится целоваться, нравится, когда так громко скрипит кровать и Альфред утробно рычит. Плащ шуршит нестерпимо громко, оседая на старом паркете, и Анна лишается разума, переживая первый поцелуй и первую страсть. Америка ее целует второй раз, и третий, и четвертый, и Россия блуждает в поцелуях и дрожи. Она жалеет, что ногти у нее неухоженные, длинные, царапают Альфреду плечи, жалеет, что не умеет целоваться и неловко раскрывает губы. Джонс дышит часто - часто ей в шею, кусает мочки и крепко прижимает к себе. У Ани ноги впервые ватные и слабые, тело почти не шевелится, и она не знает, дождь ли это за окном или пурга, потому что потеряла счет времени и числам; словно не ей вовсе Альфред говорил настойчиво о теплом калифорнийском ливне, не она целомудренно держала его руку час назад и боялась каких - то ободранных людей на улицах. Он был ее спасением, глаза ей ласково прикрывал руками, а сейчас почему - то просит глядеть на него, не смущаться и не прерывать поцелуев. Россия не смотрит в окно: у Америки глаза громадные, точно у младенца, и она там теряется. Вслед за плащом следует дешевая анина куртка, и мир ее раскалывается и взрывается.