Parallel lines

В практически пустой комнате с белыми стенами нет никакой мебели, кроме дивана и того стула, что Юнги ставит напротив него. Когда Чимин думал о нём в этом плане, он и предположить не мог, что в реальности всё будет настолько остро не так. Когда он в полусне-полумороке увидел свою обнаженную спину, которую оглаживают длинные сухие ладони, он буквально почувствовал — как. Ладони спускались по коже вниз, а потом чужой взгляд наткнулся на кромку трусов, и тонкие костистые пальцы с широкими подушечками нырнули под нее. Трусы с Чимина приспустили, а потом потерли сухой сжатый анус так, словно Чимина вот-вот собираются распаковать не дождавшись рождества. И у Чимина случился утренний стояк, никак не связанный с эротическими снами. По крайней мере не с его. Мин садится лицом к нему, перекидывая руки на спинку и смотрит. Чимин напротив — смыкает глаза. Зрение у них одно на двоих, мысли тоже. Юнги облизывает его взглядом, оценивая, сколько обёртки с младшего надо снять, прежде чем он его сожрёт. Пак пропускает сквозь зубы свой первый нетерпеливый вздох и на чистом автомате раздвигает ноги. Мгновенно пах обдает пожаром ладоней, давит и приводит в готовность к капитуляции. Юнги торопится, припадает к бугру в трусах щекой и кольцует руками до прогиба поясницы. Трётся лицом и целует через тонкий трикотаж своими кукольными губами ровно в мокрое пятнышко предсемени. Чимин для него бог, хозяин и подопечный в одном лице, и Юнги готов быть для него хоть дворнягой, хоть палачом. С мыслями Юнги по жизни — киллером, при Чимине — зазнавшимся фаворитом, который дорвался до высшей милости. Юнги стягивает с младшего трусы ниже колен его же руками, а водолазку задирает над грудью. Надо же, раздел таки глазами. Ими же целует жарко, кусаче по ребрам до жгучей предболи, лижет солоноватую кожу, и Чимин теперь знает, каков он на вкус. Слишком осязаемые для всего лишь мыслей руки боготворяще оглаживают, превращаясь в твердые кисти творца, подчиняющего материал своей задумке. Чимин задыхается стоном и взметается бедрами в воздух. Юнги почему-то его совсем не жалеет, льёт смазку на руки и ужом проскальзывает меж стиснутых ягодиц, попадает внутрь одной тугой канатной струной и давит там и снаружи, держит за бёдра рукой Чимина, чтоб не дёргался слишком, оплетает ноги анакондами и, fuck, Чимин не против змей, хоть в серпентарий его кинь, если это будет так приятно. Кисть на задранной водолазке ноет, каменея, но держит, чтобы Юнги мог делать с ним то, что он захочет. А хочет он всё и сразу, только не поспевает, жмётся все новыми фантастическими руками, приникает ртом к соскам, как если бы к ручью в пустыне, пьёт его и трахает пальцами, чтобы Чимину хорошо, чтобы для него. Нажимает, массирует, Пак ягодицами чувствует чужую скользкую кожу, которой обтянут вторгающийся в него Юнги. Он елозит по дивану, трахает воздух не в силах выдержать напора и кончает со стоном, так ни разу к себе нигде и не прикоснувшись. Юнги сквозь затуманенный взгляд обнаруживается с рукой в спортивных штанах, упав головой на отделяющую их спинку стула, и дышащий, словно бежал от гончей псины.