У могилы

Иногда в жизни бывают моменты, когда хочется многое сказать. Выплеснуть наболевшее, освободить душу от тяжести, рассказав всё тому, кого нет рядом. Хочется многое ему поведать о том, что случается каждый день — а слов нет. — Давно не виделись. Криво усмехнувшись уголком губ, Музика опускается на тёплую землю и облокачивается спиной о ствол старого дуба. Вокруг него — сотни надгробий с холодными чужими именами, забытых и затерянных во времени. А рядом, по левую руку — мраморное напоминание о той, что вот уже семьсот девяносто дней целиком занимает его мысли. Да и сердце, пожалуй, тоже. — Я давно здесь не был. Прости. Музика говорит негромко, хотя вокруг никого нет. Ещё бы: вечером на кладбище редко кто приходит, боясь потревожить призраки прошлого. А он в этот по-летнему тёплый майский вечер набирается смелости и шагает навстречу зыбким теням и собственным воспоминаниям. Сделать это непросто, но для него — жизненно необходимо. С каждым прожитым годом груз невысказанного становится только тяжелее. Он поднимает голову и долго смотрит на темнеющее небо сквозь молодую и сочную листву. Последний раз Музика был здесь чуть меньше двух лет назад, наконец, найдя время приехать в её родной город. Он и сам до конца не понимал, но был отчаянно упрям в своём желании дать ей последний покой там, где она родилась. Ему всё казалось, что это единственно правильное, что он тогда мог сделать. Вспоминая это сейчас, Музика кривится. Нет, он не сожалеет ни минуты о том, что долго и упорно придавал камню красивую округлую форму и вырезал надпись. Но, глядя на эти пять букв и две даты, покрытые тускло поблёскивающим серебром, он чувствует, как в груди глухо ворочается вина. Он сделал ей надгробие — и за два года так и не смог заставить себя сюда прийти. Часто приезжал в город, подолгу стоя у ворот кладбища, но не решаясь сделать последний шаг. Так, словно что-то держало, связывая по рукам и ногам. Преодолеть это оказалось сложнее, чем попасть в гущу смертельной схватки. Музика со вздохом ерошит отросшие волосы и прикрывает глаза. «Мне тяжело без тебя». Слова простые, такие лёгкие и необходимые — а произнести вслух не получается. В горле резко пересыхает и становится до глупого смешно. Разве это он должен говорить? Разве он вообще должен что-то говорить? — Надеюсь, у тебя всё хорошо. Вновь печальная усмешка и тихий вздох. Не выдержав, Музика резким движением достает из кармана кожаной куртки помятую пачку сигарет. Долго вертит её в руках, думая о том, что она, наверное, была бы против. Но сейчас ему до чёртиков необходимо что-то, что отвлечёт от ноющей пустоты внутри. Что-то, что позволит собрать разрозненные мысли в один стройный ряд. С первой затяжкой дышать становится легче, и Музика щурится, глядя на растворяющийся в вечернем сумраке дым. — Представляешь, Хару жив. Это совсем не то, что нужно говорить, и совсем не о том. Однако это все, на что он способен — говорить о других. О тех, с кем она воевала и о тех, с кем была по одну сторону баррикад. Он честно думает о том, что для неё это важно: узнать, что с ними стало. Не повторили ли они её судьбу. — А Шуда женился. Можешь мне не верить, но я был на их с Каттлеей свадьбе. Хару до сих пор не может это принять, идиот. Шуда ведь… — он замолкает и проговаривает на выдохе: — Он неплохой парень. Музика не сразу к этому пришёл, но теперь он действительно уверен в этом. Шуда был их врагом — а потом едва не отдал жизнь, чтобы спасти. Хамрио хмыкает, вспоминая исполосованное шрамами лицо друга: в их мире жизнь ни к кому не бывает добра, без конца проверяя на прочность. И тех, кто это проверку проходит, в конце вознаграждает. Знать бы, что теперь-то навсегда — жилось бы чуточку спокойнее. Пепел осыпается с сигареты, смешиваясь с пылью, и Музика смотрит на него, мыслями вновь возвращаясь к прошлому. Его не вернуть, как ни старайся, как ни проклинай судьбу. Вот только никто не рассказывает, как жить после, когда тот, кого ты любил, покидает тебя. Никто не готовит к тому, что вместо тёплых объятий тебя будет встречать холодный обломок камня на кладбищенской земле. Никто не предупреждает о том, как больно будет осознавать, что ты жив, а она — нет. Музика стискивает кулаки, впиваясь короткими ногтями в ладони. Прилагает чёртову кучу сил, чтобы просто не заорать от боли, разъедающей рассудок. Она не проходит со временем: сказка про то, что раны заживают — чистой воды глупая и отчаянная ложь. С каждым прожитым годом они лишь слегка затягиваются, чтобы в самый неподходящий момент вновь с бешеной силой напомнить о себе. Музика опускает голову, зажмуривается, а потом резко распахивает веки. — Я скучаю, Рейна. Ну вот. Одно безумное усилие — и будто внутри что-то резко отпускает. Исчезают оковы на горле, не дающие вымолвить то, что так просится наружу. Говорить о своей тоске становится жизненно необходимо, а всё остальное отходит на задний (в общем-то, и ненужный) план. Недокуренная сигарета догорает и обжигает пальцы — Музика не замечает. Подняв голову, смотрит на надгробие той, что умудрилась забрать часть его души с собой на тот свет. Пока бродил по свету, был уверен, что простил ей смерть — теперь понимает, что нет. Не простил. И не отпустил. — Ты, наверное, подумаешь, что я спятил. Похоже, это и правда так. Безумно, с душащей горечью скучать по призраку — то ещё сумасшествие. Но Музика не в силах избавиться от этого. С той самой минуты и до конца своей жизни — Музика не уверен, проклятие это или дар. И сейчас, когда он говорит с ней, когда медленно, шаг за шагом раскрывает душу, одиночество давит не так сильно. Будто она рядом, незримая за его плечом, поддерживает и утешает. Не даёт сорваться в пропасть. — Ты просила жить за двоих. Я держу данное тебе слово. «Только этого слишком много для меня одного». Каждый день Музика живёт так, точно сгорает. Он знает, что у него будет завтра, послезавтра, и, может, даже целый месяц. В мирное время гораздо проще верить, что впереди целая жизнь. Но с самой гибели Рейны он не может себе этого позволить. Он шагает по краю, бросает судьбе вызов за вызовом и стремится сделать так много, сколько вообще возможно. Друзья осторожно шутят, что он торопится на тот свет — иногда Музика думает, что в этих шутках чуть больше правды, чем должно быть. Он хмыкает и запрокидывает голову. Воздух становится прохладным, а на небе одна за другой зажигаются мириады звёзд. Пожалуй, Рейна смогла бы по достоинству это оценить. Если бы только время можно было повернуть вспять… — Я хочу слишком многого, да? Он стискивает зубы, вновь ощущая внутри привычную горечь и пустоту. Жить воспоминаниями — глупо. Хотеть вернуть прошлое ради любимого человека — ещё более глупо. Музика прекрасно это понимает. Но он, кажется, никогда не был послушным ребёнком, чтобы отказываться от невозможного. Ведь говорят — если чего-то сильно хочешь, оно обязательно у тебя будет. — Я нашёл Серебряный Луч. И тебя я однажды отыщу… Рейна. Уходя в накрывшую землю ночь, Музика не оборачивается. Вновь закуривает, затягиваясь с наслаждением, а потом с облегчением выдыхая. Кажется, он всё-таки не зря сюда пришёл. Дыра в сердце, не дающая покоя, не исчезает, но дышать становится чуточку легче. Музика не клянётся и не обещает. Он будет возвращаться сюда снова и снова, пока однажды не найдёт ведущий в нужном направлении путь. Только тогда надгробие её жизни станет лишь тенью. Только тогда они — вместе — смогут её стереть.