Give us a little Love

      Они всегда знали, что так выйдет. Что их общение рано или поздно сойдёт на нет. К этому моменту они оба сгорят до тла, стараясь удержаться на оси привязанности друг к другу, но раз за разом оступаясь и падая в бесконечную пропасть. Как они начали дружить — непонятно. У них нет общих интересов, целей, вкусы совершенно разные. Рома грезил о педагогическом, любил чай, рано вставал. Он не любил гулять, часто играл в компьютер. А ещё Рома обожал читать. Детективы заполняли полки его маленького книжного шкафа и на них никогда не собирались пылинки. Фильченков отлично учился, ездил на все олимпиады, но друзей у него было мало. В школе над ним часто посмеивались за спиной.       Максим был полной его противоположностью. Он спал и видел режиссуру, вставая к обеду, пил кофе и много гулял. Весь район, а может и город, был исследован этим смельчаком в одиночку. Его ни разу не видели в книжном или библиотеке, зато в боулингах и клубах его знали все без исключения. Он ненавидел учёбу и часто прогуливал, за это трусливые одноклассники восхищались им.        Говорят, противоположности притягиваются, но с ними что-то пошло не так. Они встретились в пятом классе около библиотеки. Фильченков тогда зачитался очередной книгой и не уследил за временем. Его мамы не было дома, но перечить ей Рома боялся и поэтому решил как можно быстрее ретироваться из библиотеки.       На улице был сентябрь, но в Питере темнело рано почему-то. На часах семь вечера, а мальчик только прощается с библиотекаршей Катей, ставшей ему второй бабушкой, и выходит в темноту питерских улиц. Как только дверь здания хлопнет за ним, он замирает и вслушивается, пока глаза привыкают к темноте. В этом районе редко включают фонари и часто ходят карманники или кто похуже, поэтому Любовь Николаевна никогда не выпускала своего сына в такое время. Было свежо, и лёгкий ветерок шевелил кудрявые волосы Ромы. В соседнем доме горели окна, и мальчик непроизвольно заглянул в одно из них. Красивая девушка всматривалась в темноту улицы. Пар от чашки, находившейся у неё в руках, закрыл её лицо на мгновение. Роме показалось, что эта девушка грустит, может, учебный год не задался.       — Не знал, что паинькам разрешают гулять в такое позднее время. Твоя мамочка наверняка волнуется за тебя, Барашек, — Рома обернулся. Прислонившись к фонарному столбу, стоявшему неподалеку, на него смотрел мальчик примерно того же возраста, что и он. — Маленькая овечка отбилась от стада? Может тебе помочь?       — Если можешь, то проводи меня до моего дома. Я совсем не разбираюсь в здешних местах, особенно ночью, — Рома наивно посмотрел на незнакомца. — А ещё я не Барашек. Я Рома. А ты кто?       Незнакомец вдруг рассмеялся так громко, что по улице прокатилось глухое эхо. Он согнулся пополам и не мог остановится с минуту.       — Ой, Барашек-Рома, рассмешил, — сказал он, вытирая слёзы с глаз. — Не страшно тебе идти по темноте с таким, как я? Не думаешь, что Максим может обокрасть тебя или что похуже? Изнасиловать например? М? Об этом Барашек-Рома не подумал, да?       — Максим, значит? — Рома спустился со ступенек и подошёл ближе к мальчику. В темноте стали прорисовываться его острые черты лица. Он был немного ниже, чем Рома, но выглядел намного серьезнее. — Я не боюсь тебя, ты же мой ровесник. Если ты карманник, то денег у меня нет, а если насильник, то точно не сказал бы мне об этом. Помоги мне, а я тогда стану твоим другом, если хочешь.       — Другом, значит? Ну хорошо-хорошо, Барашек-Рома, как скажешь. Говори свой адрес, и Большой Макс отведёт тебя к мамочке.       — Ты такой смешной, — Рома рассмеялся. — А почему же ты тут? Разве твоя мама не волнуется о тебе?       — Моя мама волновалась три года назад, когда была жива, а в могиле её могут волновать только черви и опарыши, медленно поедающие ее гниющую мерзкую плоть. Готов поспорить, что её глаза уже выедены личинками.       — Максим, как ты можешь говорить такие ужасные вещи?! Она твоя мама, а ты так выражаешься!       — Заткнись, Барашек, а не то получишь куда не надо. Говори уже свой чёртов адрес, и покончим с этим.

***

      Они оба изменили друг друга. Максим больше не уличный хулиган, а компанейский заводила; Рома стал не таким неженкой, каким был когда-то. С годами они пытались изменить друг друга специально, не видя, что уже изменились. Говорить больше не о чем, вспоминать нечего, обсуждать тоже. Максим больше не зовет Рому на тусовки, потому что знает: Рома посидит там, не сказав ни слова, а потом уйдет. Фильченков больше не дарит ему книги, знает: Максим выбрасывает их в ближайшую урну. Сам видел. Они нуждались друг в друге и с годами высасывали соки из самых себя, чтобы найти нужную нить. А потом это прошло. Осталась только привязанность друг к другу. Но лучше пережить одну потерю, чем череду бессмысленного общения. Наверное, этим они и руководствовались.       — Привет, Максим. Как ты? Так давно не виделись, что делал? Как жизнь, как учёба? — Рома улыбнулся другу, стараясь выглядеть заинтересованно. Тот в ответ лишь слабо помахал рукой.       — Здравствуй, Барашек-Рома. Занят был, вот и не мог выехать. У нас сейчас намечается грандиозная вечеринка в «Сан-Мауэле». Ну, в клубе, что в центре. Готовимся с ребятами, учебники уже даже не собираю, наверное, приду только на экзамены, да и то знаю, что не сдам.       — Как же ты тогда поступишь? Для института нужны большие баллы!       — Если есть связи, ни баллов, ни галлов, ни астраллов не надо, — повисло молчание. Тарасенко усмехнулся своей шутке. — Ты не думаешь, что это всё ни к чему не приводит? Не пора ли закончить? Мы оба страдаем, ты знаешь. Зачем все это, если мы разные люди? Противоположности, чёрт возьми, не притягиваются! Мы медленно убиваем друг друга, стараясь сделать похожими на себя. Разве не лучше нам просто остановиться?       — О чём ты, Макс? Успокойся, пожалуйста. Я не понимаю тебя, всё нормально.       — О нашей дружбе, Рома. Точнее, о её подобии, которого больше нет. — Максим встал. Рома опешил и не знал, что ему делать. Всё слишком быстро, слишком много информации для одного раза. В один момент он потерял всё, как ему казалось. — Надеюсь, ты поступишь куда хотел и всё такое. Я не чёртов суицидник, чтобы сгорать вместе с тобой в этой адской топке. Ты можешь говорить, что все хорошо, все отлично, прекрасно. Мы все ещё друзья, всё наладится, но это ни черта не так. Мы оба исчерпали себя, исчерпали лимит времени, нам предоставленного. Понимаешь? Я знаю, что вчера ты сказал Марии, что презираешь таких как я. Ты такая крыса, Рома, такая мелкая подзаборная крыса. — Он уходит. Просто уходит, а Рома не может его остановить, потому что он прав. У Фильченкова болела бы душа, если бы она была. Он мог бы ощутить острую пустоту и боль, если бы в груди изначально не было пусто.       Мы рассмотрели все детали, но упустили одну. Они оба были до безумства влюблены друг в друга, скрывая это за порогом непонимания. И этим они погубили себя.

***

      — Учитель года, представь! Учитель года! Как долго я к этому шел, как долго пытался! Алина, я так люблю тебя! — Парень обнимал свою молодую жену. Хотя, какой там парень, почти мужчина — двадцать пять лет уже. И не Рома это теперь, а Роман Сергеевич, лучший учитель русского языка в школе 1795. Вот его жена, двадцати пяти летняя Алина, а вот дочь. Правда, ее не увидеть, она пока ещё не на этом свете, но август близко, и скоро можно будет сказать, что маленькой Марине один день. У него есть своя квартира, машина, даже семья. И он вроде бы счастлив, вроде бы забыл уже о бурной молодости, о том, что когда-то давно влюбился в бешеного мальчишку, но почему-то внутри всё равно пусто. И нет больше горя от потери дорогого человека, да и человека в его жизни больше нет, а пустота почему-то осталась. И Рома может заметил её, а может уже и привык к тому, что он вроде как счастлив.

***

      Вот маленькой Марине уже годик, а Рома выпускает свой одиннадцый класс во взрослую жизнь. Они все такие молодые и красивые. А он — двадцати шести летний Роман Сергеевич. И внутри почему-то пусто, но он этого не замечает. Выпускникам предложили снять фильм на прощание со школой, и теперь ему нужно следить, так что ему вроде как не до этого.       — Здравствуйте, вот моя визитка и так далее, пропустим этот бред. Где ваши дети, я быстро сниму и смотирую в сроки, — молодой голос режет слух, а руки трясутся, когда на бумажке читаешь "Максим Тарасенко". А на вид красивый парень, смотрит на Рому и не понимает, что происходит, пока не переводит взгляд на таблицу с именем и не видит "Роман Сергеевич Фильченков". А потом уже вроде как всё равно, что класс открыт, что они не виделись больше пяти лет. Важно только то, что вот оно, то, что заполнит пустоту, то, что искали так давно.       Рома смотрит в глаза Тарасенко и думает, что в них, очевидно, собралась вся печаль вселенной в один огромный океан, и теперь он готов заполнить этой печалью свою душу, если нужно, если так ему станет легче. А Максим и не возражает, потому что пустота в карих озёрах убивает изнутри, заставляет скручиваться внутренностям, и он действительно не понимает, как Рома жил с ней. И обоим уже не важно, что чужие губы на своих — чертовски неправильно. И плевать Рома хотел, что у него есть жена, ребенок. Он все равно, знает, что Алина родила не от него, конечно, он знает. Слышал ее вечные разговоры по телефону с настоящим отцом. И плевать Максим хотел, что его жизнь рушилась на глазах. Вот оно, счастье в одно мгновенье.       — Я люблю тебя, чертов Барашек-Роман Сергеевич Фильченков, и если ты сейчас же не поцелуешь меня снова, ручаюсь, что выпускной альбом твоих учеников будет так же ужасен, как... —Но договорить ему, конечно, не дают.

***