Шотландский экспресс

И всё из-за этих проклятых поездов. Всё из-за чёртовых поездов. Во всём виноваты поезда. Поезда — во всём виноваты. ©

      Шотландский экспресс стоял у перрона Кингс-Кросса во всей готовности. Станционные рабочие уже проверили двигательную систему и паровой котел, крепления между вагонами и тормоза и ушли, предоставив остальное проводникам. Локомотив выглядел внушительно, даже величественно: круглый фонарь уверенно смотрел в сторону Эдинбурга, железный рассекатель казался немного устрашающим, будто волнорез, не опущенный пока в воду. Колеса были в рост человека, и каждому, кто проходил поблизости, они внушали чувство опасения и вместе с тем восторга.       Паровая труба выпускала частые клубы дыма — котел разогревался, и поезд вот-вот должен был отправиться. Большинство пассажиров уже устраивались внутри, раскладывая свои вещи по полочкам купе первого класса, разворачивая газеты за столиками в купе второго и знакомясь с попутчиками в третьем. Были и те, кто только-только спешащей походкой приближался к нужному вагону и, здороваясь с камердинером, проходил внутрь. А был один, который находился в шотландском экспрессе уже очень, очень давно.       ***       Пустая трата времени. Шерлок не любил путешествовать за пределы Лондона: дорога обычно занимала много часов, экипажи трясло на дорогах точно так же, как и дилижансы, а в поездах приходилось вести никому не нужные светские беседы с попутчиками — зачастую неинтересными людьми среднего возраста, занимающими определенное положение в обществе. Из-за последнего нюанса они все поголовно считали, будто заслуживают внимания, рукопожатий и совместного чаепития даже в случае, если находятся в вагоне-ресторане Шотландского экспресса.       Что ж, в этот раз необходимость вынудила Шерлока подняться по металлической подножке в вагон второго класса и занять свое место в кресле против хода движения поезда. Пусть все прочие тащатся и через этот вагон, и через следующий, чтобы наконец получить заветную беседу и чашку на блюдце, а он не выйдет, должно быть, до самого Эдинбурга.       — Как долго нам ехать? — спросил Холмс, стоило дверце сдвинуться в сторону на мягких роликах.       — Четырнадцать часов, — Майк Стэмфорд, затянутый в сюртук в мелкую полоску, рассеянно улыбнулся и уселся напротив Шерлока. — Завтра к десяти часам прибудем на вокзал Эдинбурга. Мы делаем только две остановки: в Йорке и Дареме, поэтому так быстро.       — Быстро, — Холмс презрительно фыркнул и отвернулся к окну.       Он был обязан Майку Стэмфорду и теперь по его просьбе отправлялся в поместье его родственников, чтобы выяснить незначительные детали наследования. Шерлок мог бы разобраться с этим делом не выходя из комнаты, но Майк настоял на личном визите, а Шерлок решил, что иных дел у него все равно нет, а с долгом лучше расплатиться сразу. Но никакой долг, никакая обязанность не мешали ему испытывать отвращение к этому поезду, к четырнадцати часам среди незнакомых, неприятных ему людей.       Майк Стэмфорд развернул газету, приобретенную на Кингс-Кроссе за двойную цену, а Шерлок прикрыл глаза и прислушался к монотонному гулу. В этот гул сливались шаги людей по вагону и топот каблуков по брусчатке перрона, прощальные возгласы и веселый гомон пассажиров третьего класса, тяжелый стук чемоданов, перемещающихся с места на место, шорох ткани — кто-то стряхивал с плаща налипший снег.       Шотландский экспресс громко застонал, выпустив в воздух клубы пара, которые видны были даже из окна вагона второго класса, начал отвратительно пыхтеть и наконец тяжело, натужно и будто нехотя тронулся с места. Вслед за вагонами по перрону хлынула волна людей, взмахивающих руками, платками, шляпками и газетами, потом они отстали, а потом и сам Кингс-Кросс с многочисленными колеями и платформами остался позади.       Шерлок откинулся на мягкую спинку кресла и ослабил хватку синего шейного платка, а потом расстегнул пуговицы на пиджаке. Дома он предпочитал ходить в сорочке и халате поверх, но здесь, в месте, считавшемся общественным, пренебречь нельзя было ни жилетом, ни пиджаком, ни платком. Таковы правила — и это был еще один пункт, за который Холмс не любил поезда.       — Скандал на Бирже, — найдя интересную, по его мнению, статью, вслух начал зачитывать Стэмфорд. — Из-за морских штормов норвежские корабли задерживаются, как только стало известно — взлетели цены на текстиль…       Напомнив себе, что он должник Стэмфорда, Шерлок Холмс мысленно вздохнул. До наступления ночи оставалось несколько часов, а Майк находился только на первой странице.       ***       Лондон вскоре закончился, потянулись монотонные поля в обрамлении двухрядных лесопосадок и небольшие холмы, укрытые тающим снегом и грязью с той стороны, где больше светило солнце. Майк Стэмфорд добрался до новостей политики, и тут Шерлок не выдержал. Молча поднявшись, он шагнул к двери, а на следующем шаге — какое крошечное купе! — уже оказался в коридоре и плотно закрыл за собой дверь.       Вагон слегка покачивался на стыках рельсов, свет в коридор попадал только из окон, благо, их было много: толстое стекло в плотных деревянных рамах — Шерлок выглянул, чтоб убедиться в том, что по другую сторону пейзаж ничем не отличается. Завтра утром должно стать проще — после Дарема железная дорога подбирается вплотную к береговой линии, а значит, из окон их с Майком купе будет видно не покоренное зимой море.       Глянув в обе стороны, Шерлок двинулся в направлении локомотива, потому что позади оставался третий класс с большим количеством людей, а впереди… Люди те же самые, только с завышенным самомнением (почти как у самого́ Холмса), но их будет существенно меньше.       Вагон первого класса отличался роскошью и изысканностью. Купе здесь были шире, на коридорных окнах висели миниатюрные портьеры, связанные в пучки у концов, на дверях кроме номера купе были съемные таблички с фамилиями пассажиров, но их Холмс не читал. Одновременно с тем, как он преодолел узкий мостик между вагонами и вошел в тамбур, дверь одного из купе отворилась, а когда Холмс оказался за второй дверью, уже непосредственно в коридоре вагона, оттуда вышел мужчина.       Он был одет в однобортный редингот и брюки с нечеткими уже стрелками, светлые манжеты небрежно выступали из-под рукавов, словно эту одежду носили не первый день и даже не первую неделю. Шерлок тут же узнал его и озвучил свое открытие:       — Мориарти!       Тот дернулся, услышав звук собственного имени, повернулся к Холмсу, а потом круто развернулся и быстро, почти бегом зашагал в противоположную сторону. Шерлок поспешил за ним, ведомый азартом охотника, заметившего свежий след на снегу. Он был уверен, что здесь, в экспрессе, Джеймсу некуда спрятаться, но все равно торопился, будто боясь не успеть. И нагнал его около последнего купе:       — Стойте! — Шерлок схватил своего врага за руку, но тот так сильно и резко развернулся, что пальцы детектива разжались сами собой. — Вы!.. Следите за мной? Я предупреждал вас, что лучше не попадаться у меня на пути!       — Пустите, Холмс, вас раньше здесь не было, — невразумительно бросил Мориарти, а потом расстегнул и снял сюртук так, словно тот давно ему надоел. Бросив одежду прямо на пол, Джеймс двинулся дальше, и Шерлок пошел за ним в тамбур.       Джеймс как раз поворачивал защитную рукоятку на правой двери, ведущей наружу к несуществующему перрону, и Шерлок недоуменно спросил:       — Что вы делаете?..       Подсознательно он понимал, какой ответ его ждет, но все равно испугался, когда Мориарти резко и уверенно распахнул дверцу и бросился в порыв зимнего ветра, моментально исчезая с глаз.       Шерлока пробрало морозом до мозга костей, и виной тому был уж точно не ветер. Дверца, раскрытая Мориарти, чуть слышно постукивала, болтаясь на тяжелых петлях, поезд уверенно мчал дальше, а Холмс все не мог поверить собственным глазам, только что видевшим безрассудство, наверняка закончившееся смертью. Потом он медленно подошел к краю пола, за которым начинались ступени, выглянул наружу, ежась от холода. Там не было ничего — только сильный ветер со снежной пылью, каменное крошево под шпалами и резво убегающая назад обочина.       Ни следа Джима Мориарти — да и какой мог быть след, если он выпрыгнул на полном ходу?..       В ушах у Шерлока зашумело, а воздух перестал проходить в легкие — он весь оцепенел, стараясь уложить в голове все, только что произошедшее. Спустя пару минут он крепко закрыл дверцу, потом вернулся в вагон и подобрал с пола брошенный сюртук и уже вместе с ним направился в кабину камердинера-проводника, чтобы рассказать ему о случившемся.       Дальнейшее Холмс помнил смутно. Проводник отказывался воспринимать его слова, и даже на вещественное доказательство — сюртук — почти не обратил внимания. Заверил только, что дверцы невозможно открыть без помощи специального ключа, а никакого Джеймса Мориарти в его вагоне не числилось. Вместе с Шерлоком он обошел каждое купе, многозначительно указывая на таблички под номером, а потом и спрашивая потревоженных пассажиров:       — Не знакомы ли вы с Джеймсом Мориарти, сэр?..       — Не довелось ли вам общаться с невысоким брюнетом вот в этом сюртуке, миссис?..       И на каждый из таких вопросов Холмс слышал вежливое и недоуменное «нет».       Когда все купе первого класса были проверены, Шерлок глубоко вдохнул и медленно выдохнул пахнущий свечами воздух. Скупо кивнув проводнику, он развернулся и вернулся в свой вагон, проделав там ту же самую процедуру, но в полном одиночестве. В третий класс он не пошел — по-видимому, Мориарти просто изменил имя. Или придумал что-то еще, поскольку камердинер ничуть не встревожился насчет самоубийства одного из пассажиров.       Оказавшись в купе, где Майк Стэмфорд уже посапывал на своем месте, Холмс допустил мысль, что ошибся. Что Мориарти просто привиделся ему, а сюртук, который до сих пор он сжимал в руке, был случайно оброненной вещью одного из провожающих.       Да, должно быть, все было именно так. Плод воображения. Шерлок не принимал опий всего несколько недель, вот чем все объясняется.       Но даже придя к таким выводам, Холмс не успокоился. Рассевшись в своем кресле, он попытался удобнее устроить длинные ноги, а потом прикрутил фитиль в лампе. Вряд ли ему удастся уснуть этой ночью, зато он сможет хорошенько подумать в относительной тишине, полной звуков шотландского экспресса.       ***       Стук колес и мерное покачивание вагона все-таки убаюкали Шерлока, но это он понял только когда проснулся утром от звука раскрывшейся двери в их со Стэмфордом купе.       — Ваш кофе и тосты, — этот камердинер был куда вежливее «первоклассного», а его пиджак вместо алого отливал синевой. Поставив металлический поднос на столик, он повернулся к Шерлоку: — Что-нибудь для вас?       — Тоже кофе.       Кивнув, мужчина удалился, а Шерлок опустил взгляд вниз и… не обнаружил переброшенного вчера через подлокотник кресла сюртука. Поискав его на полу и на крючках для одежды, Холмс спросил о вещице у Стэмфорда, но тот признался, что не видел ничего подобного с тех пор, как они вошли в купе.       — Ваш пиджак все еще на вас надет, — мягко заметил Майк, как будто Холмс был таким рассеянным, что мог об этом забыть.       — Вот именно, что мой пиджак, — Шерлок поморщился, — это был однобортный сюртук с металлическими пуговицами и гравировкой «М» на каждой. Кто-то забрал его, пока мы спали.       — Невозможно, — еще одна раздражающе-мягкая улыбочка, но на этот раз Майк еще и взглянул на спутника поверх очков. — Сюда никто не входил, кроме проводника, которому я делал заказ. И вот еще раз он, все это принес. Очень вкусно, между прочим. Я не успел позавтракать дома.       — Как долго нам еще ехать?       Шерлок выглянул в окно, отодвинув занавеску из плотной ткани, и в этот момент произошло две потрясающие вещи: детектив увидел пейзаж в свете алого закатного солнца, а мистер Стэмфорд сказал:       — Помилуйте, Холмс, мы ведь только сели. Будем завтра к десяти.       Майк Стэмфорд, среднестатистический британец, коренной житель Лондона, прошедший с Холмсом два курса университета, был для Шерлока тем, что называлось «пробным камнем». Именно по его реакции детектив мог оценивать, насколько серьезно прочие люди воспринимают ту или иную ситуацию и как нелепо или жестоко звучат сказанные им слова, нужно ли проявить сочувствие или, наоборот, строгость, и еще множество подобных вещей.       И вот сейчас «пробный камень» смотрел на Шерлока с долей сочувствия и невыразимой истиной во взгляде и говорил, что они только что сели в Шотландский экспресс.       — Я слишком глубоко задумался, — медленно, с расстановкой проговорил детектив.       Сейчас ему нужно было задуматься еще глубже, чтобы разобраться в произошедшем. Он всегда верил своим глазам, позволяющим замечать гораздо больше, чем все остальные люди, и теперь, когда они подводили Шерлока… когда его подводил слух… разум…       — Кофе, — в купе постучался проводник с новым подносом, и Шерлок уцепился за его появление, как за шанс:       — Скажите, ваш коллега из первого класса носит бордовую форму?       — Да, несомненно, — мужчина доброжелательно улыбался и вышколено держал одну руку за спиной. — А проводники третьего в зеленом цвете.       — Благодарю.       Откинувшись на спинку кресла, Шерлок выглянул в окно — алое солнце все еще было там, заливая розовым и равнину, и двухрядные лесопосадки, и поезд. Майк увлекся тостами: для него странности Холмса были делом привычным, а сам Шерлок, поболтав в чашке ложечкой и хлебнув несколько глотков, встал.       Он уже решил, что будет делать — пойдет к проводнику в алом и поинтересуется, не припоминает ли тот, как они с Шерлоком выискивали по вагону пропавшего пассажира.       Как только Шерлок вошел в коридор первого класса, дверь второго купе отворилась. Из него появился Джеймс Мориарти, в брюках с нечеткими стрелками и с манжетами, небрежно торчащими из-под рукавов того самого сюртука, который не так давно Шерлок сжимал побелевшими пальцами.       На этот раз Мориарти не стал убегать. Он стоял и дожидался, пока Шерлок очень медленно подойдет к нему, потом терпеливо вынес прикосновение к плечу — так Холмс проверял, что стоящий перед ним человек действительно из плоти и крови. Действительно живой. Только после этого Мориарти отступил назад, и детектив шагнул в купе следом за ним.       — Закройте дверь.       Глаза у Джеймса были уставшими и еще более темными, чем Шерлок запомнил. Да и весь он куда больше походил на человека, чем обычно — не пытался быть выше остальных, не отпускал саркастические и двусмысленные фразы, из-за которых Шерлок едва не раскраснелся в прошлую встречу с ним.       — Итак, вы тоже здесь…       Джим сел на мягкий диван со смятым покрывалом, и Шерлок, не дожидаясь приглашения, опустился рядом.       — Что тут происходит?       В голове Холмса вертелись одновременно тысячи мыслей, но ни одной из них он не отдавал преимущества. Джим должен был все объяснить — либо вновь заговорить загадками, как он любил.       — Это все поезд виноват, — Джим закрыл лицо руками и показался еще более уставшим, чем до того. — Но вас раньше в нем не было, а теперь…       — Вчера вы выпрыгнули прямо в раскрытую дверь.       — А сегодня мы с вами снова разговариваем. А другие пассажиры — вы видели их?.. Могу поспорить, каждый уверен, что экспресс только что отправился из Лондона, а за окном снова вечер.       — Как это возможно?       — Не знаю. Я не знаю, Шерлок, не знаю! Я еду здесь… еду здесь уже месяц, полтора: я слишком поздно начал запоминать дни, поначалу я… растерялся и не записывал. Другие пассажиры ничего не замечают, для них это просто поездка до Эдинбурга, или до Дарема, или до Йорка, а я застрял здесь. Я буквально все перепробовал, все! Но вас раньше не было. Тебя — не было.       — Хотите сказать… Шотландский экспресс едет бесконечно? Как же не заканчивается топливо, еда?..       — Нет, нет. Шерлок, нет. Тут по-другому. Экспресс… едет. Останавливается, и можно сойти. Я сходил в Йорке, гулял по городу целый день, радовался, что это наконец закончилось, потом снял меблированные комнаты и лег спать, а проснулся из-за того, что вагон качается. Снова здесь, во времени, когда поезд еще не доехал до Йорка.       Шерлок молчал и не верил. Да, он уже столкнулся с этим странным замкнутым кругом, он даже видел смерть Джима, но его слова звучали настолько нереально, что рациональный мозг Холмса отбрасывал их, отторгал и не собирался верить.       — Еда всегда есть. Я прихожу в вагон-ресторан, заказываю завтрак, или обед, или ужин. Зато одежда — одежда изнашивается! — Джим встал на ноги и повернулся к Шерлоку лицом. Купе первого класса было достаточно велико, чтобы они находились в метре друг от друга и ни мебель, ни дверь им не мешала. Шерлок взглянул на него и утвердительно кивнул — странности во внешнем виде обычно безупречного Мориарти он заметил еще с первого взгляда, вчера.       — А вчера, когда вы… прыгнули?       — Было страшновато, но я уже запланировал это. До того все не решался попробовать, потому что… я не хотел умирать. Как видите, у меня и не получилось. Снова проснулся тут.       Шерлок глянул в окно. Снежно-грязные поля, линии деревьев, ничего нового. Как, должно быть, отчаялся человек, решившийся соскочить с поезда на полном ходу…       — Этот экспресс никогда не приедет, — прошептал Джим, вновь опускаясь на свое место. — Здесь все… неправильное. И люди такие мертвые.       — Нет, они все живы. Мой попутчик так точно.       — Да, но они не видят, что происходит, Шерлок! Никто! Вы вчера сказали кому-нибудь, что я прыгнул? Как они реагировали?       А ведь никто даже не забеспокоился. Человек из первого класса отворил дверь и свел счеты с жизнью, а им было наплевать. Вежливое удивление, притворное беспокойство, но ни единой настоящей эмоции — и это когда даже непробиваемый Шерлок Холмс испытал ужас. Впрочем, весьма вероятно, что такие сильные эмоции одолели Холмса из-за того, что все случилось на его глазах. Или потому что это был Джим Мориарти.       — Никак, — со вздохом ответил Шерлок.       — Вот именно…       — Я хочу проверить все это сам, — уверенно заявил детектив. Страшно ему не было, он видел множество вариантов, которые хотел опробовать: опираться на опыт Мориарти он не собирался. — Для начала сойти с поезда, не спать… А если не спать до самого Эдинбурга?       — Пробовал.       — Ничего, я тоже попробую. Кто ваш попутчик?       — Я еду один.       — Хорошо, — он поднялся и потер ладони, буквально излучая энтузиазм. — Приведите себя в порядок, мы сойдем с поезда в Дареме. А пока я еще кое-что должен сделать.       И затем он вышел из купе, закрыв за собой дверь, и стремительно зашагал в голову вагона, к месту проводника. Мужчина, который там его встретил, был тем же, что и вчера: алая ливрея с блестящими медными пуговицами, доброжелательный взгляд, но — никакого узнавания.       — Вы меня не помните? — в лоб спросил его Шерлок. После того рейда по купе, который он устроил камердинеру, забыть его было сложно, однако мужчина, виновато улыбнувшись, качнул головой:       — Полагаю, вы путешествуете вторым классом. Им занимается мистер Уордроу…       — Да, точно, — Шерлок энергично кивнул и оставил проводника в покое. Возможно это или нет, а он готов был поверить в то, что Шотландский экспресс никогда не приедет.       ***       Оставшиеся до Дарема часы Шерлок провел в раздумьях, но не о поезде, а о Джеймсе Мориарти. Если он провел в экспрессе полтора месяца, значит, наверняка попытка самоубийства и прогулка по Йорку и Эдинбургу не были единственным, что он попробовал. Шерлоку давно было ясно, как находчив и гибок ум Мориарти: смело можно предположить, что вариантов воздействия на ситуацию у него было значительно больше.       Что бы Шерлок сделал на его месте?.. Даже не так — что он сделает, ведь именно на этом месте он теперь находится.       Ну, для начала он должен попытаться поговорить с кем-нибудь из людей. Взгляд сам собой переместился на Майка Стэмфорда, разбалтывающего сахар в очередной чашке кофе. Шерлок не считал его слишком умным человеком, скорее немного сообразительным и материалистичным, но это лучше, чем пытаться вести беседу с незнакомцем. Майку хорошо известно, кто такой Шерлок, и у него не будет повода ставить под сомнения его слова.       Делал ли Мориарти то же самое? Обязательно нужно будет поинтересоваться.       Второе — это добраться до кабины машинистов. Пройтись по вагону третьего класса. Может, есть еще кто-нибудь, такой же, как они двое. Однако, если Джим ехал полтора месяца, он успел бы это выяснить.       Шерлок сложил ладони друг с другом и подпер пальцами подбородок. Допустим, Джим выполнил два первых пункта, но ничего не помогло. Что дальше?       Он закрыл глаза. В голову лезли неприятные мысли о том, как Джим Мориарти — злодей, преступник, — вырезает подчистую весь поезд, и всюду, в каждом из купе, в креслах и на койках разбросаны трупы. Потом он убивает машинистов, а экспресс продолжает движение вперед и рано или поздно сходит с рельсов или переворачивается на не переведенной вовремя стрелке.       Картина просто кошмарная, но если Джим сделал это — оно, определенно, не сработало. Шерлок ни при каких условиях больше не желал думать о подобном.       — Майк, отвлекитесь и слушайте меня внимательно, не перебивая.       По озадаченному взгляду Стэмфорда Шерлок еще до начала своего монолога понял, что идея не из удачных.       ***       Похоже, у Джима был второй комплект одежды, потому что когда они встретились в тамбуре перед остановкой на даремском вокзале, тот выглядел практически как лондонский денди — не хватало разве что трости и шляпы для завершения образа. Сюртук был прежним (Шерлок верил, что эту вещь никогда не забудет), зато брюки оказались идеально отглаженными, рубашка со стоячим воротничком не имела ни единого лишнего сгиба, а завязанный замысловатым узлом галстук наводил на мысль о том, что Мориарти любил следовать моде. Даже носки его туфель блестели — словно они собрались на прием к королеве, а не на прогулку по городу.       — И как он отреагировал? — вместо приветствия поинтересовался Мориарти.       — Кто? — Шерлок понимал, о чем речь, но делал вид, словно его это не слишком интересует. Глядя в собственное отражение в стекле двери, он приглаживал волосы ладонями, тоже поддавшись желанию выглядеть лучше обычного.       — Ваш попутчик. Вы ведь рассказали ему?       — Он предположил, что это временная петля, и ненавязчиво дал понять, что мне стоит обратиться к доктору по приезде в Эдинбург.       Вопреки ожиданиям, Джеймс не стал насмехаться, а только понимающе кивнул.       Шотландский экспресс остановился в Дареме посреди ночи. Вместе с Джимом и Шерлоком здесь сходило несколько пассажиров, и Холмс провожал их взглядом с некоторой завистью — они наверняка вскоре вернутся домой и продолжат жить дальше, вне поезда, а вот на свой собственный счет он изрядно сомневался.       — Вы не верите, что у нас получится, — с усмешкой заметил Мориарти.       — С чего вы взяли?       — Багаж остался в поезде.       — Я путешествую без багажа. А вот ваш действительно остался.       — Наплевать на него, — Джим поднял руки вверх и сладко потянулся, разминая мышцы. — Я готов расстаться с чем угодно, лишь бы это закончилось.       — Даже с вашим статусом короля преступного мира?       Джим обернулся к Шерлоку: взгляд его темных глаз в скудном освещении от окон вокзала был пронизывающим.       — Будь это сделкой, а вы — дьяволом, я бы сказал «да».       За их спинами глухо прогудел локомотив шотландского экспресса, и поезд тяжело, словно удерживаемый невидимой силой, потянулся вперед. Задержавшись на платформе, Шерлок смотрел ему вслед и гадал, надолго ли он расстается с вагоном и купе второго класса.       Спать было категорически нельзя, потому они даже не попытались найти гостиничный двор или комнаты, а сразу отправились вниз по главной улице. От вокзала Дарема легко было дойти до Кафедрального собора, который зимой превращался в сказочный замок, и хотя ночью его было почти не видно, темнота не портила впечатления.       — Он был построен в двенадцатом столетии, — неожиданно начал говорить Шерлок, заложив руки за спину и неторопливо обходя собор. — Совсем недавно у меня было дело о безумном монахе, пришлось изучить историю этого места, чтоб разобраться. Здесь впервые попробовали применять точечные арки, которые подняли свод собора выше, чем в то время было возможно. А еще тут лежит тело святого Катберта. Он умер в первом веке, а в начале двенадцатого останки собрались перенести из гробницы в этот собор, и обнаружили, что тело не поддается влиянию времени.       Джим понял, на что намекал Шерлок. На его лице отобразилось секундное беспокойство, и потом он презрительно фыркнул:       — Мы не монахи. Даже если мы умерли…       — Что, если мы даже не заметили, как умерли? Если уснули на своих местах, а ночью нас отравили каким-нибудь газом? Я занимался исследованиями и могу утверждать, что это вполне реально сделать, не разбудив человека.       — Не знаю как вы, Холмс, а я ощущаю себя полностью живым.       Шерлоку пришлось немного помолчать, чтобы собраться с мыслями, но потом он ответил очень просто и коротко:       — Да. Я тоже.       ***       Постепенно небо светлело. Мир затопила вязкая серость, Шерлоку наконец захотелось спать, но холод, легко пробирающийся из-за долгой ходьбы под плащ и шейный платок, мешал отдаться этому желанию полностью. Пошел мелкий снег, но ветра не было, и Дарем начал еще больше походить на городок в стеклянном шаре или на сказочное представление на два действующих лица. Джим и Шерлок шагали по улице, оставляя за собой смутный след на свежем снегу. Большинство зданий, которые они миновали, были в два или три этажа, где первый из камня, зато верхние деревянные, и на крутых крышах тоже лежал снег — эти дома не были ничем примечательны, потому разговаривал Шерлок преимущественно о Джиме.       — Представьте, — говорил он, — что нам удастся разорвать этот временной круг. Представьте, что мы уснем в отеле здесь, в Дареме, и проснемся тут же. Что вы будете делать тогда?       — Вернусь в Лондон… — Джим мечтательно улыбнулся и задрал голову, подставив лицо падающим снежинкам. — Наверное, сразу к портному. Мне осточертела эта одежда. И еще — горячая ванна, долго. И нормальная кровать, большая, которая не качается.       Желания Джима казались такими простыми и честными, что Холмс невольно улыбнулся. Полтора месяца… нет, он еще так сильно не отчаялся, еще имел другие желания — разделаться побыстрее с проблемами Стэмфорда и заняться расследованиями, закончить некоторые опыты, которые пришлось бросить на половине, дописать монографию.       — Я думал, вы захотите королевскую сокровищницу или что-то вроде того.       — А кто сказал вам, что не я владею сокровищницей? — Джим фыркнул, сделав вид, словно его оскорбляет такое вопиющее недооценивание его возможностей. Потом он засмеялся и остановился посреди каменного моста через реку Уир. Рассветное солнце, наполовину скрытое снежными тучами, осталось за его спиной, и, глядя на нечеткую тень от моста, Джим добавил: — Ненавижу поезда.       Они перешли на пологий берег Уира. Летом река была живописным местом, зеленые ивы обрамляли ее с обеих сторон, но сейчас вдоль берега остались только темные остовы деревьев — ветер не давал снегу налипнуть на ветки. Джим первым сошел с дороги и двинулся вдоль берега, оставляя в снегу глубокие следы, и Шерлок молча последовал за ним.       — Вон замок, — неожиданно подал голос Джим, указывая на противоположный берег, где из-за невысокого холма выглядывала часть каменной стены. — В детстве я хотел жить в таком, пить вино из кубков, сидеть у камина… Из-за того, что считал, будто взрослым быть лучше, а они постоянно пили вино. Мне не нравится вино на вкус.       Джим остановился, а потом повернулся и упал в снег спиной, почти беззвучно. Тот обступил его будто мягкая перина, и Джим лежал, раскинув руки в стороны, похожий на черного ворона на белом полотне, и широко раскрытые глаза смотрели в небо.       — Ложитесь рядом, — вскоре велел он Шерлоку.       Тот еще секунду с сомнением смотрел на фигуру Мориарти, но затем Джим вопросительно поднял бровь, и Шерлок сдался.       Снег был совсем не холодным, разве что волосы неприятно намокли на затылке. Шерлок смотрел вверх, на серое полотно неба, и думал о словосочетании «железнодорожное полотно»: оно казалось надуманным, но вместе с тем очень точным. Полотно, которое швея протягивает вперед, а поезд-игла мчится словно по одному и тому же месту, хотя на самом деле…       На самом деле не было никакого полотна. Карта железнодорожных путей — это те самые нити, прилепленные к телу Британии, и с одной из этих нитей что-то пошло не так.       Что же именно? Шерлок прикрыл глаза и углубился в воспоминания, надеясь отыскать там подсказку. Должно же что-то указывать на проблему заранее, пока Холмс еще не поднялся в вагон… Не даром он не хотел ехать в Эдинбург!.. Но интуиция молчала, это было нежелание другого рода, больше похожее на лень или жадность — Шерлоку не нравилось, что так много своего времени он посвятит пустяковой проблеме Стэмфорда.       — Не спать! — окрик Джима сопровождался пригоршней снега, которую тот бросил Шерлоку в лицо.       Тут же захотелось отомстить, и, видимо, это желание отразилось в глазах Холмса, потому что пока он отряхивался, Мориарти успел вскочить на ноги и побежать по собственным следам назад к дороге. Шерлок бросил в него несколько снежков, попав дважды из трех раз, а потом наконец догнал и повалил в снег лицом.       — Нечестно! — Джим отбрыкивался и вопил, но между его словами то и дело проскальзывали смешки: — Мои ноги не такие длинные!       — Вот и зря! — Шерлок всыпал горсть снега Мориарти за воротник, отчего тот принялся ерзать еще яростней, и только тогда отпустил, отскакивая сразу подальше, а потом выбираясь на дорогу. — Как по-вашему, мы можем заболеть?       — Почему нет? — Джим снял сюртук, избавившись от снежных комков под ним, и снова надел, ежась от холода. — Если я заболею, это все станет еще более отвратительным.       — В таком случае, нам пора подумать о гостинице.       «И не спать, — мысленно добавил Шерлок, помогая спутнику смахивать снег с волос. — Ни в коем случае не спать».       ***       Даже извалявшись в снегу, Шерлок и Джим выглядели достаточно презентабельно для Дарема, потому легко получили комнаты и ванны, а также обед в месте, которое тут называлось ресторацией. Джим, пока лениво перемешивал швейцарский суп, успел раскритиковать подачу и посуду, но ел все же с аппетитом, и видно было, что смена рациона его радует. В экспрессе могли готовить разнообразную пищу, но разнообразной она казалась для одного дня путешествия, и Мориарти успел привыкнуть ко всему, что там могли предложить.       Шерлок ощутил, как сильно проголодался, только когда на стол поставили пирог из телятины. До этого он старался не наедаться — голодному спать хочется не так сильно, как сытому, — но перед пирогом все же не устоял. Кроме этого ему пришлось съесть блюдо из морских гребешков, но от вина Холмс все-таки отказался и то же самое посоветовал Мориарти.       После обеда они еще некоторое время грелись у камина, ожидая, пока просохнет промокшая от снега одежда, а потом снова вышли в город и направились к даремскому замку. С неба перестал сыпаться снег, зато декабрьский мороз окреп, и вскоре Шерлок поймал себя на том, что держится ладонями за предплечья, чтобы немного согреться. Усилием воли он заставил себя засунуть ладони в карманы, а потом медленно выдохнул, чтобы расслабиться.       — Холодно?       В голосе Джима было участие, которое изрядно удивило Шерлока, и он признался:       — Да, но лучше так, чем я усну и снова вернусь туда.       — Я думал, вы полагаете, что мы оттуда сбежали.       — Да, но… Тогда было бы слишком просто. Я готовлюсь к худшему.       Целый день в обществе Джеймса Мориарти. Ничто не мешало им разойтись своими дорогами, но этот вариант вслух никто не озвучил. Шерлок не знал, почему молчит Джим, но сам он слишком давно искал возможности оказаться в его компании, без взаимных угроз и попыток продемонстрировать, кто лучше. Организовать нечто подобное Шерлок не смог бы, зато сумела судьба. Холмс не был ей благодарен — он считал, что это слишком радикальный метод. Да, у него есть свои плюсы, но все остальное…       Зимние дни коротки, и стемнело очень быстро. Вместе с темнотой пришла и сонливость, разговор стал более вялым, порой прерывался и возникал заново ни с того ни с сего. Вечером они снова пообедали, на этот раз бараниной в лангедокском соусе, и спасались от холода перед камином гостиницы. Вольтеровские кресла, защищающие от сквозняка, поначалу казались Шерлоку не слишком приятными, но теперь они были мягкими и уютными — так просто было откинуть назад голову и подремать, но он не позволял себе этого.       Джим держался значительно лучше, не забывая контролировать и Холмса тоже, а к одиннадцати часам он предложил:       — Не хотите партию в шахматы?       Шерлок согласился. Он считал себя лучшим игроком Лондона — уступал разве что Майкрофту, но именно у него Холмс и учился. Шахматы нравились ему, они требовали логики, умения стратегически планировать и просчитывать соперника. Выдавать сотни вариантов взаимодействия: если он сделает это — я сделаю то, и тогда он поступит так, а я отвечу этим, он блокирует, и в конце я переведу ладью на эту клетку, если она будет свободна, и для того, чтобы она была свободна, я сделаю это, а он… Шерлок в этом был мастер. Если обычно он старался не тратить время попусту, дорожа каждой минутой, то в шахматах мог думать очень подолгу, не обращая на стрелки часов никакого внимания.       Если только это не был рапид — быстрая игра с ограничением по времени или по количеству ходов. И Джим, конечно, сказал:       — Давайте рапид. Партия на пятнадцать минут. Я белыми.       — Я играю в шахматы для удовольствия, а вы — для того, чтобы победить, — заметил Холмс, снимая с каминной полки доску.       — Я играю, чтобы победить, а вы — чтобы доказать сопернику, что вы лучше, — Джим поймал взгляд Холмса и вызывающе добавил: — Вот и докажите это мне.       После такого условия он просто обязан был выиграть.       О желании спать Шерлоку удалось на время забыть. Если он проиграет партию, это окажется настоящим позором, и Джим думал точно так же, потому что оба они не сдавали позиций до самого конца. Время вышло, и картина на доске не дала сделать четкого вывода о том, чье положение лучше — они пожали друг другу руки и сошлись на ничьей.       Вторая партия, длиной в двадцать минут, закончилась так же. Шерлок, который почти все внимание в первый раз сосредотачивал на фигурах, теперь изредка поглядывал на Джима. Лицо его носило следы усталости, и Холмс заподозрил, что Джим не спал дольше, чем он, но вслух об этом не заговорил.       — Шах и мат.       Третью — не рапид — Шерлок выиграл, как и предполагал. Они вновь пожали руки, и Джим не казался расстроенным, зато предложил реванш; у детектива возникла мысль о том, чтобы поддаться ему и сравнять шансы, но он не был точно уверен, что хочет так поступить.       Уже под утро, когда шахматы им обоим смертельно надоели, Шерлок отправился на кухню ресторации за свежей бутылкой белого вина, и когда вернулся — Джим сидел в кресле, поджав ноги к груди и устроившись боком, и спал.       — Проклятье, — сквозь зубы проговорил Холмс, поставив бутылку на столик.       Он подошел к Мориарти и уже протянул руку, чтобы разбудить его, как вдруг замер, пораженный элементарной мыслью, почему-то до сих пор не приходившей в его голову. Все ведь так просто!.. Если реальность меняется, когда они засыпают, то наилучший выход — это спать по очереди! Вот прямо сейчас Джим уснул, а Шерлок все еще тут, не в поезде, значит, это работает! Почему он только не подумал об этом раньше?!       Конечно, такая схема будет сопряжена с огромными трудностями. Им с Мориарти придется чуть ли не жить вместе, чтобы сопоставлять графики сна, но Шерлок готов был уплачивать эту цену. Судя по словам Джима, тот тоже не откажется.       Холмс снова к нему потянулся — и снова не стал будить. Лицо спящего врага казалось ему умиротворенным и спокойным, даже приятным и немного беззащитным, и Шерлок подумал о том, что сейчас они уже не враги. Они вдвоем против судьбы, которую вот-вот смогут обмануть, а значит — по крайней мере теперь — они скорее соратники. Шерлок не помнил, чтоб до сих пор у него имелся соратник, это чувство было новым, незнакомым, и он решил пока что не будить Мориарти. Усевшись в свое кресло и налив в бокал вина, Шерлок стал размышлять о том, как они доберутся из Дарема в Лондон и как заживут потом, смогут ли найти общий язык в быту или, может, придумают способ минимально попадаться друг другу на глаза.       А потом Шерлок буквально на секунду прикрыл веки, согревшись у тепла камина, и открыл их уже в ответ на вежливый стук.       Он снова находился в экспрессе, в купе второго класса. Майка в купе не было, только его вещи, но вот дверь отъехала в сторону и на пороге показался Джим. Он смотрел исподлобья, виновато, и, заметив Шерлока, тут же вошел и сел напротив.       — Я уснул и все испортил. Простите.       — Ничего, человек все равно не может обходиться без сна вечно, — Шерлок светло улыбнулся — теперь у него было решение, поезд больше не пугал его. — Но я придумал отличный способ, как нам все закончить.       Нарочно выдержав паузу, чтобы увидеть, как лицо Мориарти озаряется надеждой, явно ему несвойственной, Шерлок огласил:       — Мы будем спать по очереди.       Вкратце обрисовав, как он видит все это в будущем, Шерлок откинулся на спинку сиденья и кивком предложил собеседнику выразить мнение. Джим долго молчал, почти не меняясь в лице, и наконец медленно произнес:       — Да… это могло бы сработать… — он вновь умолк, будто подыскивая слова, и наконец нашел их: — Моя жизнь… идет в особенном ритме, Шерлок. Вам не понравится многое из того, что я делаю.       — Это уже детали. Вы, помнится, мечтали выйти из поезда и не возвращаться в него. Разве ради этого мы не придумаем, как утрясти все остальное?       Задумавшись в очередной раз, Джим пожал плечами, но согласился. Он не выглядел уверенным, как будто сомневался в том, что вся эта афера удастся. И он оказался прав.       ***       Решено было выйти на следующей же остановке — будь то Йорк, Дарем или даже сам Эдинбург, — но экспресс больше не останавливался. Йорк проехали, только немного снизив скорость. Локомотив оглушительно гудел, предупреждая прохожих о своем появлении, и вновь ускорился за чертой города. Джим и Шерлок смотрели на это из узкого окошка в дверце вагона, в тамбуре. Они молчали и еще не спешили верить в собственный провал.       После Йорка они разошлись по своим купе. Шерлок пообедал вместе с Майком, больше не рассказывая ему про временную петлю, но с притворным интересом поддерживая беседу насчет особняка Стэмфорда и его наследства. Потом Шерлок отправился к проводнику, потому что ждать в неизвестности ему осточертело, и спросил:       — На каких станциях останавливается поезд?       — Это экспресс, мистер Холмс, — проводник утратил благожелательную улыбку и смотрел на Шерлока так, словно тот свалился с Луны. — Он едет прямиком до Эдинбурга, без остановок.       — Без остановок, — повторил Шерлок, словно не мог в это поверить.       — Да, да, мистер Холмс. Из-за этого мы добираемся в Шотландию так быстро. Поезд тратит много времени и топлива на то, чтобы остановиться и потом поехать вновь. Так что из Лондона — сразу в Эдинбург. Совсем скоро вы будете там.       Это было весьма сомнительно, но Шерлок кивнул и ушел.       Вчера он придумал, как обхитрить судьбу, а уже сегодня судьба перехитрила его самого. Шах и мат.       ***       План, прежде казавшийся Шерлоку трудным, но гениальным, теперь не внушал особых надежд, но он все же старался не отступать от него. Джима, упавшего духом после того, как экспресс миновал Дарем так же, как и Йорк, он поддерживал на плаву острыми замечаниями на тему того, что раз продержался полтора месяца, то получится и еще немного. Тем более, но этого Холмс вслух не произносил, теперь они были вдвоем.       Этот плюс скорее стоило засчитать ему, а не Мориарти. Шерлок был в нем заинтересован слишком сильно, с тех самых пор, как в Лондоне произошел скандал на фоне крупных преступлений и Майкрофт впервые упомянул эту фамилию. С тех пор Холмс начал понемногу, по крохам, собирать информацию про Мориарти и понял, что тот сам не преступник, но тень позади зла, советчик, которого не за что было притянуть к ответственности, но без которого ни у кого ничего бы не получилось.       Когда Шерлок задумывался над этим, он понимал, что и сам мог бы выступать в роли «Мориарти», обратись к нему кто-нибудь за помощью. И повезло, что обращалась лишь лондонская полиция — благодаря этому Холмс играл на светлой стороне.       Здесь же, в экспрессе, сторон не было вообще.       — Вы уже задумывались над тем, почему именно мы? — спросил Джим, когда на следующее утро они не приехали в Эдинбург. — На весь состав, только мы двое.       — Ну, я больше думал о том, как нам отсюда выбраться.       — Это все не случайно, Шерлок. Причина… причина важна. Если не разберемся с этим, как мы вообще сможем найти выход?       — Вы не похожи на короля преступности Лондона, Джим, — заметил Шерлок, стараясь не рассматривать так откровенно лицо Джима, его волосы, вновь растрепанные и не уложенные так, как когда они гуляли по Дарему, надеясь, что это конец. Теперь Мориарти походил на обычного мужчину, слегка поддавшегося отчаянию. За исключением разве что глаз — взгляд оставался темным, пронизывающим и вместе с тем затягивающим куда-то… на дно. Точно так же, как в первую встречу с ним.       — Где сейчас этот Лондон? — Джим усмехнулся, и схожесть на миг вернулась. — Я король преступности Шотландского экспресса, Шерлок. С этим вы не посмеете спорить.       — Тогда я буду олицетворять закон и порядок Шотландского экспресса и призову вас к ответственности, — Шерлок сощурил глаза и решил поддержать эту маленькую игру.       — Знайте, мистер Холмс, что до сих пор я был абсолютно чист перед законом. Ваш брат все время пытался добраться до меня, но даже пальцем не сумел коснуться… Так что даже не представляю, что вы собираетесь мне вменить.       — Именем Шотландского экспресса, я обвиняю вас в том, что не далее как сегодня утром вы предались унынию. Между прочим, это нарушение заповеди Господа нашего.       Джим фыркнул, а потом весело рассмеялся, не сдержавшись. Это был искренний смех, и Шерлок сразу понял это, тоже улыбнувшись.       — Вы не похожи на доброго католика.       — Я злой католик.       — Вообще не католик.       И Шерлок засмеялся тоже.       ***       Попытка спать по очереди не давала результатов. Шерлок просыпался, получал завтрак в купе, ходил мыться в душевую рядом с паровым котлом, расчесывал, но не укладывал волосы: и снова так же, и снова, и снова. Он сбился со счета дней и начал вести его заново, теперь уже не сутками, а циклами сна. Сам он спал пять раз, Джим — четыре, и теперь была очередь Мориарти. Убедившись, что он уснул, Шерлок неторопливо двинулся вдоль вагона первого класса, заглядывая в каждое купе и спрашивая, все ли в порядке. Затем ту же процедуру повторил и в следующем вагоне, и наконец в самом последнем, но все «было в порядке». То есть — без изменений.       Каждый раз, когда Джим засыпал, Шерлок проверял состав с мыслью о том, что появится кто-то еще, такой же, как и они. Джим в свою очередь делал то же самое, но друг другу они не признавались в проверках, потому что по негласному договору больше не обсуждали поезд.       Зато говорили о многих других вещах. Вначале, конечно, о политике и религии — обе эти вещи Джим и Шерлок считали схожими и насквозь гнилыми. Джим стоял за многими современными политиками и не подобрался разве что к Виктории, хотя не отрицал того, что имеет отношение к индийской кампании; у Шерлока был брат, вращавшийся в точно тех же кругах и все время пытавшийся найти и обезвредить те ниточки, которые тянулись от его коллег к Мориарти. Джим даже шутил на эту тему:       — Мы были связаны задолго до того, как встретились лично.       С этим можно было только согласиться.       Экспресс катил и катил вперед. Остановок не было ни в Йорке, ни в Дареме, ни в Эдинбурге, и вскоре Шерлок перестал интересоваться на этот счет у проводника, да и вагоны бросил проверять. Они ехали, за окнами бушевала зима, порой из-за метели совершенно ничего не было видно, и вскоре Шерлок уже сомневался, существовало ли в этом мире что-то кроме поезда, кроме вагона первого класса и кроме купе Джима, в котором он все чаще проводил время.       Конечно, они не сидели там целыми днями. Из любопытства они исследовали поезд, побывав у парового котла, где замечательно согрелись, и даже в кабине машинистов, познакомившись с ними, а через них и с устройством локомотива. Джим даже предлагал попробовать свои силы в управлении поездом, но поскольку машинисты не соглашались, его план был в том, чтобы вышвырнуть их «за борт». Шерлок был категорически против, а Джим потом полдня уверял его, будто просто шутил.       Порой они долго играли в шахматы, оттачивая свои навыки и не ведя счет. Когда доска надоедала, принимались играть в игру, которую как-то во сне изобрел Шерлок. Она была очень простой: один из них придумывал ситуацию и озвучивал ее финал, а другой должен был, задавая наводящие вопросы, отгадать, что к этому финалу привело.       — Это был французский дирижабль? Да или нет?       — Не имеет значения, думайте дальше.       Это затягивало их, заставляло биться над решением загадки часами, а то и дольше, и неизменно приводило обоих в восторг, когда удавалось найти ответ и осознать, насколько изощренной была задумка. Шерлок снова получил возможность «играть» с Мориарти — теперь по-другому, сидя лицом к лицу, и это было бы еще лучше, если бы только не поезд.       Если бы не мысль — это навсегда.       Это — навсегда.       Шерлок верил в нее и не верил одновременно. «Навсегда» было чересчур тяжелым словом, слишком крупным для того, чтобы его признать.       ***       В одну из спокойных ночей, когда буря улеглась, а снег наконец прекратился, экспресс снизил ход и поехал медленней. Джим предположил, что где-то впереди чистят колею после урагана, но скорость все равно не позволяла спрыгнуть и не умереть. Однако позволила она кое-что другое, и глаза Джима блестели восторгом, когда он спросил:       — Бывали на крыше вагона?       Идею Шерлок принял с интересом и радостью. Они вышли на заднюю площадку последнего вагона и поднялись по узкой металлической лестнице. Несмотря на сниженную скорость и отсутствие ветра, здесь было холодно и сильно дуло, так что Шерлок едва держался на ногах. Зато когда он лег на крышу спиной, стало значительно легче, а уж когда Холмс открыл глаза…       Все там было в ярких точках светляков. Небо — словно черное полотно с множеством крохотных игольчатых проколов, сквозь которые лился потусторонний свет. Шерлок не знал созвездий, но видел фигуры, которые складывались в непонятные композиции, латинские литеры и целые слова, узоры и знаки. И это было просто великолепно, не сравнимо ни с чем.       И пока Шерлок широко раскрытыми глазами любовался миром, он не заметил главного: хотя небо было усеяно звездами, Джим, лежа рядом и повернув голову, рассматривал только его.       ***       — И все-таки…       Поезд вновь двигался быстро, снег тоже зачастил, и на крышу они больше не выбирались. Сидели в купе Джима, друг напротив друга, но чувствовали себя гораздо свободнее, чем раньше — Шерлок снял пиджак и высоко подвернул рукава рубашки, а Джим даже не надевал туфли, устроившись на сидении вместе с ногами.       — И все-таки, Шерлок, почему именно мы?       В прошлый раз Холмс отмахнулся от этого вопроса, но сейчас задумался. Раньше он тоже об этом часто размышлял, но теперь впервые заговорил вслух:       — Ну… не думаю, что это случайность. Мы знаем друг друга, оба мы не самые обычные британцы…       — Я вообще ирландец, — перебил Джим и тут же кивнул Шерлоку, чтобы тот продолжал.       — Мне кажется, тут дело в личных качествах. Как будто это наказание за то, что я делал что-то неправильно раньше. Я ненавидел тратить время впустую, пытался использовать каждую свободную минуту, очень мало отдыхал — разве что когда играл на скрипке. Я не делал ничего бесполезного. Не ходил в театры, к примеру, не навещал родителей и брата, если только по делу. Вообще ничего, что считал бы лишним. Столько всего надо было успеть — я проводил химические опыты, искал пути решения некоторых фундаментальных вопросов физики и химии, расследовал преступления, писал научную работу… А теперь я здесь, не могу заниматься ничем полезным, у меня только гора свободного времени.       — И от этого вам плохо?       — Плохо? Нет, нет, не плохо. Но меня угнетает этот простой. Когда еще он закончится? Мой главный страх — что экспресс останется навсегда, и больше ничего не будет. Даже умереть нельзя.       — Даже умереть, — эхом отозвался Джим. Затем несколько минут он хмурил брови и сосредоточенно о чем-то думал, а потом покачал головой: — Но это не относится ко мне. Я тратил время часто, хотя работал тоже много. Но я любил разные рестораны, любил спектакли, концерты, праздники. Это не про меня.       — А что про вас?       — Я… чувствовал себя… — он сделал невнятный жест руками, — всемогущим. Я брал всегда то, чего хотел. Чуть дернул за какую-нибудь ниточку, и имеешь результат. Всегда. А здесь пусто, только мы с вами, и я абсолютно бессилен. Даже не могу получить утку вместо курицы на обед!       — Тоже смахивает на наказание.       — Наказание…       Некоторое время они молчали, думая каждый о своем «наказании», а потом Шерлок признался:       — Не представляю, как вы выдержали полтора месяца. И сколько придется выдержать еще.       — Но теперь нас двое, — Джим повернул к нему голову и улыбнулся. — Это совсем другое дело.       — Правда?       — Да, — развернувшись, Мориарти сел прямо, его взгляд так и оставался темным, но темнота больше не была опасной, как будто Шерлок успел с ней подружиться. — С вами мне не скучно. Мне нравятся наши разговоры, партии, и игра с ситуациями тоже. Не думаю, что если бы мы не встретились в экспрессе, то смогли бы хоть единственный раз в жизни так провести время.       В тот момент Шерлок не смог ответить, но у него появилась незнакомая прежде мысль, которой он, закрыв глаза, дал волю.       Люди раздражали его, потому что были глупы, приземлены и слишком обыкновенны. Он не мог выдержать никого рядом дольше нескольких часов, но Джим оказался исключением из этого правила, потому что Шерлок уже который день проводил с ним, разговаривая, обедая, играя в шахматы, но не чувствовал усталости. Не ощущал даже желания послать его к черту, чтобы остаться в одиночестве.       Джим напоминал ему редкую птицу, и Шерлок, словно орнитолог, наслаждался каждой минутой, проведенной в его обществе.       Отчасти Шерлок был благодарен Шотландскому экспрессу за возможность «поймать» Мориарти, но, конечно, намного сильнее Холмс ненавидел этот поезд, ведь тот поймал их обоих.       Несколько следующих циклов эти мысли продолжали вертеться в голове, и Шерлок поймал себя на том, что теперь смотрит на Джима иначе. Он и так давно уже не воспринимал его своим врагом (да Мориарти и не был никогда его личным врагом), скорее товарищем по несчастью, но сейчас тот понемногу перемещался в категорию близких людей. Ниша эта до сих пор у Шерлока была свободной, и теперь он не вполне понимал, что с этим делать.       Джим помог ему — когда во время очередного алого заката они стояли в коридоре и глядели в окно, он признался:       — Я симпатизирую вам, Шерлок, — он сделал паузу, глядя на то, какую реакцию вызывают его слова, но детектив нарочно оставался спокойным, не выдавая того, что слышать это ему приятно. — Вы…       — Я вам нравлюсь, — подсказал Холмс.       — Нравитесь.       После этого сразу стало легче: словно некий барьер, все еще остававшийся между ними, несмотря на проведенное рядом время, на все те циклы, когда они оберегали сон друг друга, исчез без остатка.       Шерлок положил руку на шею Джима, заставив того приподнять голову, и посмотрел прямо в глаза. Кажется, никогда еще они не стояли так близко, но Шерлок не испытывал неловкости, зато было незнакомое прежде желание оказаться еще ближе. И поэтому вместо ответа он поцеловал Мориарти: легко коснулся губами губ, тут же почувствовал, как тот тянется вперед, и сам нарушил остатки приличий, сделав поцелуй настоящим.       — Вы поцеловали меня, — шепотом заметил Джим, когда Шерлок отодвинулся, но не убрал руку с его шеи. — Никогда не думал, что вы меня поцелуете.       И Холмсу не оставалось ничего другого, кроме как повторить это снова.       Только на следующее утро Шерлок задумается, когда же именно появилась та мысль — во время первого поцелуя, до него или уже после? Сейчас он только ухватил ее за кончик и, осторожно потянул на себя, не отодвигаясь от Джима, а наоборот устроив другую руку на его талии.       Возможно, разгадка кроется именно в этом. Изменить что-то радикально, переступить через свои принципы. Стать настоящими, прекратив скрываться от своих же чувств и интересов. Может быть, совершив переворот внутри самих себя, они остановят экспресс. Как же это не приходило в его голову раньше?..       Новая идея воодушевила Шерлока, придала ему энтузиазма, и он притянул Джима ближе, заставив его сомкнуть руки у себя за спиной. Холмс не знал, думает ли Мориарти о том же, но вслух решил об этом не говорить. Однажды он уже поделился планом, и поезд перехитрил их, прекратив остановки, так что теперь Шерлок будет осторожнее. Осторожнее и вместе с тем смелее.       Решительнее.       — Мы ведь не остановимся только на поцелуях?       По взгляду, который подарил ему Джим, Шерлоку показалось, будто он понял. Или нет — но почти сразу Мориарти прикрыл глаза и улыбнулся, не давая сделать какой-нибудь вывод.       — Если только вы не хотите остановиться…       Он передавал право решать, и Шерлок, прежде всегда сдержанный, застегнутый на все пуговицы и эмоционально закрытый, втолкнул Джима спиной в распахнутую дверь купе. Страсть его, разгоревшаяся еще во время первого поцелуя, теперь не утихала — Джим умело подогревал ее своей реакцией, отзывался на каждое прикосновение, помогал расстегивать и снимать свою одежду, льнул к рукам Холмса, соскучившись по ласке, и вместе с этим не торопил его, не настаивал и не требовал.       Но и сказать, словно Мориарти делегировал ему ведущую роль, Шерлок не мог — Джим вовсе не был пассивным, нетерпение сквозило в его взглядах и в том, как он облизывал губы, как проходился пальцами по частому ряду пуговиц на сорочке Шерлока, и как гладил потом его безволосую грудь, будто удивляясь тому, что Холмс действительно живой человек.       Шерлок испытывал схожие чувства. Когда он целовал плечи Джима и ощущал легкую возбуждающую дрожь, то мысленно всякий раз замирал: времени не хватало, а ему отчаянно хотелось осмыслить это. Глянуть со стороны. Проанализировать, как он делал это всегда:       …Джим Мориарти, король преступного мира, опускается на койку перед ним, почти обнаженный. Джим Мориарти держится руками за его плечи, раздвигает ноги, приглашая, позволяя, и тянет потом к себе — настаивая и требуя…       Единственное, что все еще смущало Шерлока — его полная неопытность. Он намекнул на это Джиму, но тот не пожелал останавливаться, а выудил из своих вещей черно-коричневую баночку с тугой крышкой.       — Вазелин, — нетерпение сквозило в его голосе, когда Джим передавал открытую баночку Шерлоку. — Взял у проводника, когда обжегся кипятком, еще в первый день. С тех пор она всегда появляется в моих вещах, я и не думал, что пригодится…       Теперь Шерлок, никогда не переживавший ничего подобного, понимал, что он должен делать, потому что именно это делать ему хотелось. К тому же реакции Джима были красноречивы — когда Шерлок целовал его и гладил, тот отзывался тихими стонами и сжимал на его плечах руки, но стоило Холмсу сделать неосторожное движение внутри него пальцами и причинить боль, как Джим шипел, будто разозленный кот, и тем самым заставлял Шерлока замедлиться.       — Я ведь буду у вас первым, Шерлок? — шептал Джим на ухо детектива, когда тот пальцами чувствовал горячие мышцы, сокращающиеся вместе с дыханием.       — Шерлок... — со стоном выдохнул он, когда Шерлок, опрокинув его на спину, наконец вошел, накрепко зажмурившись от ощущений, но продолжая хранить улыбку на губах.       — Шерлок, — продолжал Джим, оставляя на светлой коже спины царапины. — Шерлок, — говорил он, прежде чем укусить его плечо, или шею, или губу. — Шерлок, — вторил самому себе, обнимая ногами за пояс, будто боясь, что Холмс может исчезнуть, как исчезало время за пределами экспресса.       «Шерлок» было тем, что Джим выкрикивал, потеряв контроль над собой, и тем, что он стонал, зарываясь в кучерявые волосы, и тем, что вырывалось у него вместо просьб ускориться или двигаться сильнее. Для того, чтобы направлять, Джиму хватало лишь одного слова, но в тот момент Шерлок вовсе не думал об этом. Он вообще ни о чем не думал, кроме того, насколько хорошо ему сейчас — кто бы знал! — и еще о том, что все это он мог получить гораздо, гораздо раньше.       «Шерлок» звучало в этот день особенно часто, слишком часто, и только один раз его перебило короткое:       — Джим!..       Отзвучавшее сразу перед оргазмом, оно стало выброшенным вверх флагом, но пока было неясно — алым или белым.       Шерлок тяжело дышал, по его вискам стекал пот, но он нашел в себе силы приподняться и сесть рядом, не придавливая Джима собой к обивке. Тот еще немного полежал, а потом поднялся и легко привалился боком к груди Шерлока. В нем не было ни грамма неловкости или скованности, только удовольствие, спокойствие и даже благодарность.       Прижавшись губами к его макушке, Шерлок подумал о том, что общество прокляло бы их обоих, если бы узнало. Но поезд — это еще не общество. Он даже не запер дверь в купе, почти не считая пассажиров за людей: даже если бы кто и зашел, утром они уже ничего бы не вспомнили.       — Хочешь, будем спать сегодня вместе? — поддавшись порыву и той эйфории, которую он все еще испытывал, спросил Шерлок.       — А как же цикл? — Джим обхватил рукой его шею, поцеловал и отстранился, ожидая ответа.       — К черту циклы. Я уверен, что теперь все наладится.       Он не солгал — теперь Шерлок по-другому чувствовал и себя, и Джима, и сам экспресс, и не сомневался в том, что следующим утром они наконец-то сойдут в Эдинбурге. Вместе.       ***       Проснувшись, Шерлок первым делом ощутил покачивание вагона, которое стало уже привычным и даже приятным. Но если в прошлые разы Холмс испытывал тоску и отвращение, снова находя себя в поезде, то сегодня его настроение было хорошим. Всю ночь он видел приятные сны, полные Джима и его самого, потому что они уснули в объятиях друг друга — впервые в жизни, — и сейчас Холмс готовился к первому же в жизни совместному пробуждению.       Он открыл глаза, и улыбка тут же сползла с губ. Напротив сидел Стэмфорд с газетой, одежда, которую вчера они с Мориарти разбросали по его купе, да так и не собрали, была на Шерлоке. Словно не было ни близости между ними, ни стойкого, почти потустороннего ощущения правильности этого пути.       Не сработало, не получилось.       Шерлок прижал ладони к лицу, игнорируя вопросы Майка, и почувствовал, что вот-вот завоет от отчаяния. Ему не хотелось ни есть, ни пить, ни тем более подниматься и идти к Джиму, которому вчера он обещал, что все будет в порядке и наконец закончится.       В этом поезде было душно, несмотря на окружившую его зиму и метель, бьющуюся снежинками в окно, и Шерлок выбежал из купе в коридор, а потом и в тамбур, где открыл дверцу, пользуясь методом, которому научил его Джим. Ветер резким сильным порывом толкнулся в грудь, едва не сбив с ног, и Холмс наконец глубоко вдохнул мороз в легкие. Он смотрел на белые поля, усыпанные инеем деревья, на медленно тянущуюся линию горизонта и на быстро убегающую землю у колес поезда, и понимал, очень хорошо понимал, почему Джим рискнул прыгнуть.       Шерлок Холмс чувствовал себя так, словно и сам вот-вот сможет сделать этот шаг: он думал именно о нем, стоя у распахнутой дверцы тамбура, — и так его нашел Джим.       — Шерлок! — он оказался рядом и с силой ударил ладонями в грудь детектива, заставляя того прижаться лопатками к металлической перегородке. Потом Джим захлопнул дверцу, провернул ручку и развернулся, гневно глядя на Холмса и маскируя тем самым свой испуг: — Я ведь говорил, что смерть не помогает! Умирать очень больно, Шерлок, и бесполезно…       — Я не собирался прыгать.       — Ты стоял и пялился туда как ненормальный!       — Я… — он вновь ощутил, как подступают слезы отчаяния, и сжал зубы, чтобы сдержать их. Потом медленно выдохнул и все же признался: — Вчера я был так уверен в том, что это конец. Что сегодня мы проснемся вместе. Этот поезд… он сводит меня с ума.       Джим пару секунд смотрел на него, а потом смягчился, подошел и обнял, согревая Шерлока своим теплом, но не пытаясь больше ругать его или обвинять.       — И я думал о чем-то таком же, но не позволял себе надеяться. А сегодня, пока тебя не было, я кое-что понял… Глупо, конечно, но… хочешь, расскажу?       — Хочу.       — Всю жизнь я сражался с миром, завоевывал его, и людей в нем, придумывал схемы и комбинации, стратегические планы, чтобы заполучить контроль над властью, политикой, над сильными этого мира. И экспресс заставил меня остановиться. Я наконец посмотрел на себя и свою жизнь, и вот что я там увидел: я почти не испытывал удовольствия. Настоящего удовольствия. Мне приходилось добиваться его тяжелыми усилиями — например, побеждать твоего брата. А тут, в экспрессе, нет ничего — ни твоего брата, ни всего мира, только ты и я, но с того самого дня, как мы гуляли по Дарему, я начал чувствовать, что мне нравится жизнь. То есть, находиться в поезде было ужасно, но все остальное — наши разговоры, игра, секс с тобой… понимаешь?       — Кажется, понимаю.       Да, он понимал. Очень хорошо понимал — если отбросить контекст, этот поезд, то в сухом остатке они имеют не так уж мало. У них есть неплохая еда, которая, к тому же, не заканчивается, есть теплое место, где можно спать, есть свободное время. Есть они сами — им не скучно, интересно, всегда есть о чем поговорить, а теперь симпатия, которую Шерлок чувствовал и раньше, больше не нуждается в том, чтобы скрывать ее. Здесь, в Шотландском экспрессе, они оба обрели значительно больше, чем всю жизнь до того имели.       — Знаю, мое общество — это не так уж много…       — Нет, — Шерлок прервал его и улыбнулся. Он почувствовал себя лучше и был окрылен открывшейся ему истиной: оказывается, наслаждаться можно тем, что они имеют. И это легко. И правильно. — Это очень много, Джим. Это больше, чем я когда-либо имел.       Ему снова стало тяжело дышать, но на этот раз не из-за духоты — просто Шерлок не мог вместить все то, что сейчас начал понимать. Им не нужно бороться с поездом, они могут просто брать то, что он дает, и наслаждаться этим, а не страдать и чувствовать себя несчастными.       И начать Холмс собирался прямо сейчас.       — Хочу пригласить тебя на свидание, — заявил он, улыбаясь.       — Свидание? Но мы в поезде…       — Поэтому я приглашаю тебя в вагон-ресторан. Закажем бутылку вина и попросим приготовить нам бланманже или птифур…       — Или саварен, — подхватил Мориарти, едва не облизываясь от предвкушения, — пусть даже без клубники. Но сначала назад в купе: сейчас я не одет для свидания!       ***       В вагоне-ресторане оставалось несколько человек за одним из столов, но Шерлоку было все равно. Он вошел туда и занял столик первым, как на настоящем свидании. Сделал заказ, потребовав лучшее вино, которое только есть в экспрессе, а также лучший хрусталь, лучшие тарелки, лучшего повара и лучшее обслуживание. К моменту, когда появился Джим, на столе горели свечи, которые Шерлок сдвинул в дальний конец, и бутылка уже стояла: открытая, но заткнутая пробкой.       Если кто-нибудь и удивился, когда Джим садился напротив Шерлока, то виду не подал. Сами же мужчины не обращали ни на кого внимания, только наслаждались десертами, вином и видом из окна. Приятно было находиться здесь, в тепле и уюте, когда на улице бушевала такая вьюга — не хватало разве что камина, но Джим посчитал это мелочью, а Шерлок нашел альтернативу:       — Завтра можно заказать глинтвейн. Ты пробовал? Это когда вино нагревают и добавляют туда специи.       — И еще яблоки и цитрусовые. Конечно, я пробовал, это только ты из нас отказывал себе в удовольствиях. Можно не заказывать, а сделать. Уверен, за деньги нас пустят на их кухню.       — Конечно, пустят, в кабину машинистов мы ведь вошли.       Они синхронно улыбнулись и потом подняли бокалы, приветствуя друг друга с той маленькой и давней победой. Несмотря ни на что, в поезде оставалось много возможностей для досуга, и Джим начал рассказывать Шерлоку о том, как готовить бланманже правильно, — и тот, слушая и улыбаясь, подумал, что в Джиме тоже осталось очень много, о чем хотелось бы узнать.       В вагоне-ресторане они провели несколько часов, прикончив бутылку красного почти полностью и дважды за это время поцеловавшись, и Холмс уже представлял, как интересно они смогут закончить этот вечер, когда от разговора их отвлек резкий окрик:       — Шерлок!       Голос Майка Стэмфорда волной прокатился по всему вагону, заставив Шерлока вскинуть голову, а Джима обернуться.       — Вот вы где! Мы ищем вас по всему составу уже как двадцать минут!       Шерлок недоуменно взглянул на Джима, и в тот же миг они оба поняли: экспресс не двигался. Одновременно подавшись к окну, они прилипли к нему лицами — там, в снежном убранстве и под порывами ветра стояло внушительное здание вокзала с надписью «Эдинбург-Уэверли». Забыв, как дышать, Шерлок рассматривал перрон, обнимающихся людей на нем, вывески с направлениями, указатели до билетных касс и не верил, не верил, не верил, пока Джим не нашел ощупью его ладонь и не сжал ее горячими пальцами.       ***       Шотландский экспресс стоял у перрона Эдинбург-Уэверли, уставший и разгоряченный. Станционные рабочие начинали проверять двигательную систему и паровой котел, крепления между вагонами и тормоза, а проводники убирали купе, лишая их следов предыдущих пассажиров. Локомотив экспресса выглядел величественно, рассекатель казался устрашающим, а огромные, в рост человека колеса внушали опасение вместе с восторгом.       Паровая труба молчала. Разогретый котел постепенно остывал, ведь на место ночной стоянки экспресс должен быть оттянут другим локомотивом. Большинство пассажиров уже встретились со своими родственниками и друзьями, обнялись и покинули вокзал, разъехавшись по домам в дилижансах и повозках или даже разойдясь пешком. Были и те, кто неторопливо прогуливался по перрону, глядя на часы и ожидая пересадки на другой поезд. А были двое, которые уходили с вокзала - вместе. Впервые, но не в последний раз.