Ю

Давай посмотрим друг на друга Давай присмотримся друг к другу Давай друг к другу приглядимся Не опускай свои ресницы

Всё случается после Аццано. В Бруклине жизнь Стива была нехитрой до крайности: помочь матери, заработать пару жалких грошей да постараться не вляпаться в очередную заразу, ухудшив и без того печальное положение дел. Единственной целью организм ставил выживание, а никак не продолжение рода, и всеобщая проблема подростков обошла Стива по дуге. После сыворотки тело какое-то время привыкало к себе обновлённому, и тут же в кордебалете нашлась пара не в меру ретивых девиц, всегда готовых помочь капитану-красавцу. Несмотря на плотное заселение труппы и строгий глаз режиссёра, те нет-нет да и проводили десять-двадцать минут в почётной, отдельной комнатке Стива. Поначалу он нервничал, понятия не имея, как с ними обходиться, но быстро понял, что и Долли, и Люси обожают его неопытность и возможность блеснуть талантами, и благодарно принимал всё, что ему отдают. Впрочем, за бешеным графиком шоу едва ли набрался десяток их кратких свиданий. В недолгом пути к освобождению 107го пехотного все прочие мысли начисто вынесло из головы. А после… После Аццано Стив сходит с ума. Дорога обратно в лагерь в памяти Стива подёрнута алым маревом. Они сломя голову мчатся с подорванной базы, полмили спустя переходят на шаг. Адреналин покидает тела слишком быстро, предательски быстро, и если Стив уже не может бежать, но ещё долго способен пройти, то Баки еле передвигает ноги. Приходится подставить ему плечо, и кажется, они тащатся по лесу целую вечность, но усталость и истощение окончательно берут верх, Бак спотыкается, Стив успевает его подхватить. Он держит его на руках, прижимая к себе, подставив плечо под голову, и ждёт возмущения, фырканья, ждёт, что Баки начнёт язвить, но некому ни язвить, ни отфыркиваться, Бак едва дышит, и это даже не похоже на сон; обморок, или чёрт его знает, почти кома, Стив стоит посреди леса с ним на руках, и поблизости нет врачей. Он не помнит, как нагоняет нестройную, медленную шеренгу бывших пленных. Морита заверяет его, что хорошего мало, но Барнс, живучий чертяка, выправится, и Стив не отходит от него ни на шаг. Морита оказывается прав: уже к полуночи, на привале, Баки приходит в сознание, просит воды, Стив отпаивает его, сперва водой, а после – разбавленным красным вином, и Баки снова проваливается в беспамятство. Стив устраивается рядом подремать… Тогда-то и начинается мрак. Баки с ним, в безопасности, и тревога, бившаяся в висках набатом, затихает в зыбкой тишине ночной чащи. Стив лежит рядом, прислушиваясь к дыханию друга. Ощущает тепло его руки и бедра. Чувствует запах, знакомый и новый, терпкий, хвойный, манящий, такой вкусный, что хочется уткнуться ему в шею и дышать бесконечно. Открыв глаза, видит мягкий, слегка распахнутый рот, ещё окрашенный виноградным соком, – и тело тут же восстанавливает в памяти приятную тяжесть друга в объятьях. Когда находиться рядом становится совсем невозможно, Стив, бесшумно поднявшись, идёт к кустам густого орешника. Не хочется отходить от Баки так далеко, но и снимать напряжение почти у самого привала не тянет: Капитан Америка со спущенными штанами – не лучшее зрелище, которым стоит веселить спасённых бойцов. Стив чутко прислушивается, дрожащими пальцами расстёгивает ремень и уже запускает ладонь под резинку белья, прикусывая стон, чувствуя, что хватит всего пары движений… и рядом хрустит ветка под ногой. Стив застёгивает брюки так стремительно, будто от этого зависит его жизнь. Оборачивается… — А, и ты тут, — Баки, посмеиваясь, возится с собственным ремнём. Вдыхает, глянув в ночное небо; раздаётся журчание. Стыд быть пойманным на горячем отрезвляет достаточно. Стив различает в темноте, что Баки привалился к дереву плечом, и решает его дождаться. Когда тот дёргает ширинку обратно, Стив подходит, кивает в сторону привала: — Идём? – и Баки послушно закидывает руку ему на шею. Усмехается устало и тихо: — К утру буду в норме. Помогая другу дойти до ночлега, Стив молчит, чувствуя, как печёт ладонь, обхватившую чужой бок. Дальше становится только хуже. Стив никак не рассчитывал, что героям редко удаётся побыть наедине с собой. Разве что на задании – но под огнём обычно не до этого. По дороге туда и обратно всегда рядом Коммандос. В палатке – Баки. Общие казармы – не вариант. Коротких увольнительных хватает ровно на сутки. Он не знает, что делать, и чем больше задумывается об этом, тем сильнее похоть берёт своё. Набравшись смелости, он однажды спрашивает у Баки, полыхая ушами так, что, кажется, можно расплавить шлем: — Как ты справляешься? Баки отводит глаза, усмехнувшись: — Да у меня теперь и… времени-то нет. А так… клозеты, душевые, делов-то… разжился парой карточек с девчонками, представил красотку посочней – и вперёд. Тут все свои. Стив ни на миг не сомневается в бойцах, стоящих с ним в одном строю, но трогать там себя при них – лучше повеситься. Стив с досадой думает, Эрскин прав, он и правда какой-то особенный. Его «особенность» едва не стоит ему головы: час пролежав бок о бок с Баки в засаде, он с большим трудом может думать о миссии и не замечает стрелка, которого должен был снять. По счастью, Баки успевает оттолкнуть Стива в сторону. Оставшихся дожимают быстро. Начинается дождь; решают идти до темноты, а после устроить привал. Всю дорогу Баки упрямо молчит, но оказавшись в палатке вдвоём, отыгрывается по полной. Стив давно уже не видел его таким злым. — Стив, да какого ж чёрта!! Куда ты смотрел? Ты хоть соображаешь, что… Самое страшное, при виде его, встрёпанного, распалённого гневом, с горящими глазами и нервным румянцем на скулах, накатывают тяжёлое томление в паху и покалывание в пальцах. Усевшись на спальник, Стив неловко подтягивает колени к груди, покорно снося вполне заслуженные упрёки. Он поплыл тогда и плывёт сейчас, и мечтает уже об одном: чтобы Баки за своим раздражением ничего не заметил. Пустая надежда. Тот обрывает себя на середине тирады и пристально смотрит Стиву в лицо: — Ты опять. Очень хочется провалиться сквозь землю. Должно быть, и это Бак видит тоже, вкрадчиво спрашивает: — Так плохо? Молчание. — Ну попроси девчонку, что за тобой увивается, как её, эта… ну, агент… — Она не такая! — Стив даже вспыхивает от возмущения, — я не такой! — Чёрт возьми, Стив, да какая разница!.. Ты поймаешь пулю, если не перестанешь отключаться на миссиях – никто и не вспомнит, такой, не такой!.. — в раздражении Баки, так похожий на себя прежнего, сверкнув глазами, только отмахивается. Недолго молчит, будто пересиливая что-то: — Ну хочешь, я, если сам никак? Стив разевает рот. Краска бросается в лицо, и голос подводит: — Баки! — Стив! — передразнивает тот. — Я видел, как тебя выворачивало наизнанку в желтуху. Ты вытирал мне кровавые сопли после дворовых драк. Чего мы не знаем друг о друге? Пока Стив, пойманный врасплох слишком стыдным и безобразно заманчивым предложением, ищет слова для вежливого отказа, Бак, поутихнув, берётся за рюкзак, выуживает оттуда насквозь промокшие вещи. Отбросив испорченную пачку сигарет, вздыхает и, совсем присмиревший, оборачивается к нему: — Дрочка – не самое страшное, что бывает на фронте, Стиви, — фыркает он насмешливо и печально, и явно говорит про обстрелы, налёты и шквальный огонь, но перед глазами Стива с чудовищной яркостью развёртывается воспоминание изолятора. Он видит Баки, бледного и измученного, прикованного к столу жёсткими кожаными ремнями, стёршими запястья до крови; в ноздри бьёт резкий запах лекарств и к горлу подкатывает тошнота. Баки, кажется, понимает в нём перемену; шагнув ближе, уже не настаивает – спрашивает осторожно: — Ну? Стив кривится горькой усмешкой: — Ничего, как-то само прошло. Впрочем, оттого ли, что Баки тихо спит рядом, или от образов, промелькнувших во сне, а может, оттого, что миссия в целом прошла удачно, как бы там ни было – ночью проклятая похоть накатывает с удвоенной силой. Под ровный шум дождя Стив глядит в темноту палатки и пытается думать о новой цели, о картах, о том, куда их снова зашлют, но все мысли как назло стекаются в низ живота, Стиву кажется, руку приложи – и почувствуешь мощный ток крови. Он ёрзает на постели, стараясь лечь так, чтобы поменьше тереться уже пульсирующей головкой о внезапно жёсткий хлопок белья; о том, чтобы трогать себя при Баки, не может быть и речи, выбираться из палатки под дождь – ну нет. Может, желание и пройдёт – но как потом сушить вещи? Он уже почти находит сносное положение тела, когда слышит хриплое: — Стив? Стив молчит. — Что, снова? — и не дождавшись ответа, с ноткой раздражения в голосе: — Так, хватит. Баки сбрасывает походное одеяло, поднимается, деловито копается в рюкзаке. Отыскивает что-то белое, не разобрать в полумраке, шагает к нему и – Стив не успевает опомниться – плюхается ему на колени, мешая подняться. Точно знает: Стив его в жизни не столкнет, – и пользуется вовсю. Стив садится на постели, едва не оказавшись с Баки нос к носу, и, не зная куда деть глаза и руки, упирается в землю ладонями, как раз рядом с белой тканью, что Баки откинул на спальник – теперь видно, его нательной майкой: — А это зачем? Баки хмурится: — Полотенца у меня нет. До Стива вдруг доходит, что после Баки будет прикасаться к нему собственной майкой, мягкой и ношеной, ещё наверно хранящей запах тела; в пах обрушивается новая, яростная волна, приходится через силу сглотнуть. Смущённый, он медленно поднимает взгляд – и только тут замечает: — Ты спишь в одежде? — полувопрос. Баки дёргает плечом и как-то невнятно бормочет: — Мало ли, срочно куда-то бросят… — и едва поддев пальцем резинку белья, звучит уже совсем нерешительно: — Ну, давай? Стив ещё пытается: — А ты… — Уверен! — обрывает тот, жёстко смыкая челюсти, от нетвёрдости не остаётся следа. — Стив. Стив неловко кивает; Баки приподнимается с колен на мгновение, помогает ему стянуть трусы. Тут же весело и удивлённо присвистывает: — Ни черта себе, Стиви! То-то на тебя так вешались все эти Молли-Шмолли… — у Стива мелькает странное чувство, что Баки намеренно переврал, прекрасно помня их имена: — Ну, давай, сопляк, представь одну из них – и поехали! Стиву хочется что-нибудь ответить, хоть как-то возразить – он не станет представлять никого, кроме Баки, он не сможет представить никого – но тут Бак прикасается к нему прохладными, слегка шершавыми пальцами, невесомо и одновременно слишком остро, и все слова превращаются в задушенный вздох. Баки медлит мгновение, незаметно выравнивая дыхание, и обхватывает уже всей ладонью. Осторожно проводит снизу вверх до головки. Снова ждёт. Собрав первые проступившие капли, ещё раз оглаживает, уже без опаски, возвращается… А дальше становится постыдно легко. Стив течёт так, что краснеют оба – Стиву хватает одного стремительного, вороватого взгляда в темноте. От заалевших щёк Баки крестец прошибает разрядом. И так хочется прижать его ближе, опустить ладони на спину, сжать бока, смять, огладить – почувствовать, что живой, что не сон… Стив покрепче вцепляется в спальник. Баки и так помогает ему слишком много, и эта помощь явно даётся ему нелегко. Решив сделать хоть что-то, Стив неловко оборачивает ладонь вокруг члена в дюйме под пальцами Баки; выдыхает чуть рвано и, следуя за его рукой, повторяет манёвр. Ловит взгляд друга – стоит, нет, не мешать? – но тот будто не замечает, смотрит вниз, дышит ровно, продолжает сосредоточенно двигать рукой. Стив пытается думать обо всём отрешённо. Просто как о процессе, а не о том, что он делает с Баки. Что Баки делает с ним. Что ему никогда, никогда не забыть первый раз. Почему-то он думает о нём, как о первом. Он вдруг понимает, что кончился дождь. Тишина оглушительна, в ней нет ничего, кроме грохота сердца – и мягкого, затаённого сопения Баки. Стив сознаёт, что шуметь им нельзя, им обоим, ни в коем разе, но ему во что бы то ни стало хочется услышать стон друга. Такой же мягкий, горячий и чувственный, как и весь он сейчас, перед Стивом, для Стива, почти что в объятьях. Его тяжесть приятна. Когда девчонки из подтанцовки забирались к нему на колени, Стив едва замечал это. Баки же вдвое их тяжелей, ощутимо придавливает его к земле своим весом и такой… настоящий, надёжный, реальный, хоть всё и кажется Стиву горячечным сном. Пальцы Баки ощущаются лучше собственных. Может, всё дело в том, что вдвоём оно не так, как в одиночку. Может, Баки просто умеет лучше него. В какой-то момент Стив понимает, что только мешается, и отводит руку, предоставив Баки действовать самому. Тот взглядывает на него коротко, чуть вопросительно, видимо читает в лице молчаливую просьбу, тихо ухмыляется и продолжает гладить его от основания до головки. Стиву хочется закрыть глаза и прильнуть к нему, но это всё-таки не совместная ночь, это скорее урок, и Стив, потупившись, следит за движением пальцев, стараясь запомнить их – и свои ощущения, но всё же незаметно теряется в удовольствии, поплывшим взглядом поднимается выше, цепляется за пуговицы бушлата, останавливается на разлёте ключиц. Наконец несмело заглядывает в лицо. Баки мягко ласкает его, не отрываясь, не поднимая глаз, подрагивает ресницами, и по щекам у него разливаются пятна румянца. Он кажется смущённым, словно чувствует на себе взгляд, и ёрзает слегка; Стив придерживает его за бёдра, чтобы не свалился. Баки вздрагивает, будто бы весь подбирается, чуть крепче проводит рукой… Стива срывает в один миг. Зажмурившись, он сгребает его в объятья, крепко и жадно, не сдерживая сил, ведёт ладонями по бёдрам и спине. Ткнувшись лицом ему в сгиб шеи, губами – в кожу, вдыхает запах и тепло; торопясь и захлёбываясь, в отчаянии ждёт, что его оттолкнут. Знает сам, что нельзя, заступил за черту, но всё обрушивается разом: лес и Баки у него на руках, его горячее, крепкое, сильное тело, затуманенный взгляд – и полные губы, блестящие от вина, его невозможная близость, тогда и сейчас, и Стиву нужно до боли, как воздух, держать его, слышать его, хотя бы пару минут. Страшно то, что Баки совсем не сопротивляется. Напротив, прижимается щекой к его виску и беззвучно выдыхает в самое ухо: — Стив… — и в одном этом выдохе столько тоски, как будто это он, Стив, провёл в плену чёртовы месяцы, лежал на столе в изоляторе, прошёл через весь этот ад, в то время как Баки весело отплясывал с девчонками в кордебалете, как будто это Стив чудом вернулся к нему… Стиву хочется закричать, но тут Баки потирает его под головкой особенно нежно, и, стиснув его со всей силы и не сдержав постыдный всхлип, Стив крупно вздрагивает и пачкает ему пальцы. Дождавшись, пока он придёт в себя, Баки мягко стирает густые белые капли, вытирает руки той же майкой; бегло оглядывает их обоих, собираясь встать. После этого вздоха Стиву совсем не хочется его отпускать. Он идёт на хитрость, изящную, как медвежье танго: притворяется страшно вымотанным и, громко зевнув, опрокидывает Баки на спальник рядом с собой. Прислушивается, не открывая глаз, как тот, замерев на миг, медленно вдыхает, точно пытаясь пересилить неловкость, а после, потянувшись, накрывает обоих пледом. Оставшиеся до рассвета часы Стив спит восхитительно крепко. Баки поднимается раньше. — Чёрт, есть охота, — смешливо ноет он, растирая живот, и, вторя словам, спустя пару минут раздаётся жалобное урчание. И если ночью Стив ещё задумывался о том, как с утра посмотрит другу в глаза, то сейчас все мысли сводятся к одному: где раздобыть лишнюю банку тушёнки. Теперь, когда неловкость первой ночи позади, Бак помогает ему ещё несколько раз. В казармах такое удаётся нечасто, слишком много людей, велик риск – Стив боится не за себя, а за друга. К его счастью, зачистка баз Гидры идёт одна за другой, а Коммандос, даже если заметят, не выдадут. Тем более пока не заметили. В одну из миссий, на пути к новой базе остаток маршрута решают пройти пешком, не попадать на радары. Очередная ночёвка в зимнем лесу – сырость, холод, костёр с большой осторожностью, и Стив уже чувствует: на гражданке в поход – сразу нет, ближайших лет десять. Ворочаясь в тощем спальнике, всей спиной ощущая корни разлапистого старого дуба, он с тоской вспоминает их нищую бруклинскую квартирку и пару рассохшихся скрипучих кроватей; когда-то «ужасные», сейчас они кажутся царским ложем, но в груди всё равно теплеет – Стив фыркает, признавая. Баки воспринимает это иначе: — Что, снова в бой? — с присущим нахальством подначивает он, но Стив лишь мирно улыбается в ответ, оборачиваясь к нему в полумраке: — Нет, кажется, отпустило. — А… ладно! — ему мерещится, или ухмылка тускнеет на миг? — Ты скажи, если что. — Так точно, — посмеивается Стив, наконец устроившись спать, и в кои-то веки спокойный, прикрывает глаза. Он высыпается теперь за считанные часы, а после спит очень чутко; он выныривает из дрёмы, расслышав возню. Скосив глаза, различает, как Баки, едва не свернувшись в клубок, подтягивает колени повыше, неслышно, медленным, осторожным движением. Боясь его разбудить. Стив мысленно тяжело вздыхает и, приподнявшись на локти, перебирается ближе. Касается плеча – Баки оборачивается вмиг. Усмехается хрипловато: — А-а, передумал… — Нет, — Стив отмахивается. — Нет. Холодно? — шепчет он, в темноте пытаясь уловить взгляд. Баки чуть ведёт головой, но эти уловки выдохлись ещё в детстве. Стив аккуратно и бесцеремонно лезет под плед и находит его ладонь – разумеется, ледяную. — Баки. — Ну, немного, — сдаётся тот – и не отдёргивает руки. Стиву хочется выругаться, хочется попрекнуть, сказать: «холод – не самое страшное, что бывает на фронте», но вместо этого он молча лезет под плед, ложится Баки под бок и сверху, почти накрывая собой, и выдыхает, уткнувшись носом в мягкий лохматый висок. Он ждёт, что Баки будет ворчать и возиться, бухтеть, что Стив вымахал, весит, как слон, а места занимает, как целый отряд, но Баки только обхватывает его руку своей, вжимается холодными пальцами, крепко, будто Стив может уйти, и затихает. Отчего-то становится трудно дышать, словно старая астма вернулась и сдавливает грудь, пусть Стив и понимает – невозможно. И хочется ещё крепче прижать Баки к себе, но крепче и так уже некуда, укладываться иначе – только зазря тревожить чужой сон, и Стив лишь тихонько поглаживает прохладную ладонь друга. Его присутствие рядом и сонное, размеренное дыхание успокаивают лучше любой колыбельной, и Стив незаметно проваливается в дрёму. Он просыпается скоро, ещё затемно. Баки развернулся во сне и теперь спит, обхватив его левой рукой, зарывшись лицом ему в шею и вжавшись так крепко, что Стив сперва удивляется, как тот вообще может дышать. А потом, сквозь одежду, в переплетении ног чувствует желание Баки. Должно быть, тот наконец-то – впервые за всё это время – отогрелся достаточно, и Стив рад и не рад, ему стоило уделять куда больше внимания другу, особенно после плена. Наверно почувствовав напряжение мышц, Баки следом постепенно выплывает из забытья. Ещё не проснувшись, инстинктивно прижимается к Стиву плотней, слышит, что происходит, – и враз просыпается. Подобравшись всем телом и ни слова не говоря, начинает исподволь уходить из объятий. Стив опускает ладонь ему на спину. Шепчет: — Бак… Тот не смотрит в лицо, не поднимает глаз. — Ну постой!.. Стив не знает, как предложить, как сказать, что он хочет; до сих пор ему ни разу не пришлось уговаривать кого-то… на эти дела. — Давай, я… помогу? Баки медленно, прерывисто вдыхает. Сипло бормочет, едва размыкая рот: — Ты не обязан. — Но ты же помогал мне, и не раз! Баки не отвечает и уже почти выбирается из-под руки; Стив по-прежнему не пускает: — Ну же, Баки! Тот мельком взглядывает ему в лицо, и Стив видит: Баки совсем не смущён – Баки бледен. Впервые Стива обжигает мыслью, что, может быть, неловкость тут ни при чём, может, друг не оправился после случившегося и ему тяжело терпеть чужие касания? Или просто не хочется, чтобы это был Стив? Но они ведь ночевали уже несколько раз и всё было неплохо? Верно же? Было?.. Стив заставляет себя проговорить: — Тебе… неприятно со мной? Если так, то не стоило… — Стив! Не выдумывай! Стив чувствует, что запутался окончательно, он не знает, что делать, не знает, как дальше, и впервые жалеет, что всю жизнь пропускал болтовню Баки о девочках мимо ушей. Может, уже давно пора остановиться? Может, он упустил верный знак? Но ведь Баки не сказал ему «нет»? Он сказал бы?.. Не зная, как ещё разобраться, с сердцем, грохочущим в груди и в висках, Стив по наитию опускает ладонь ему между бёдер и некрепко сжимает. Баки вздрагивает всем телом – и не успевает сдержать чуть слышный горячий мягкий звук. Как ударной волной, Стива прошибает безудержным облегчением – и жгучим желанием услышать его ещё раз. Он сгребает Баки медвежьим захватом, мнёт его, гладит спину, растирает плечи широкой ладонью, пальцами расчёсывает и отводит растрёпанную чёлку от лица; под рёбрами маленьким солнцем клокочет давно забытая с детства горячая нежность. Обняв под лопатками, он наконец разворачивает Баки к себе; упираясь лоб в лоб, без голоса просит: — Я осторожно, — и не дождавшись ответа, — ты меня остановишь, если что-то будет не так. Баки выдыхает бесшумно и ровно, решаясь, прикрывает глаза. Еле видно кивает. И, помедлив, тянется к пряжке ремня – Стив перехватывает его руку: — Можно, я сам? Баки безо всякого выражения поддаётся, ложится на спину, головой у него на плече; разрешает. Стив не сразу принимается за ремень. Он бы сам не сказал, почему, оттого ли, что не уверен в себе и не хочет спешить, даёт время Баки привыкнуть, или же надеется ощутить, если что-то пойдёт не так; может быть, верно всё это вместе, а может, не только, но ему донельзя хочется продлить этот момент, и Стив неторопливо расстёгивает пуговицы бушлата, одну за одной, с таким чувством, будто разворачивает новогодний подарок. Запустив руку под ткань, проводит под сердцем – оно бьётся в ладонь с такой силой, что становится не по себе. — Баки? — зовёт Стив в темноте. Но тот лишь молча кивает, будто услышав невысказанное «ты как?», и Стив, подождав, пока успокоится пульс, ведёт руку вниз. Когда он наконец раскрывает ширинку и запускает ладонь под бельё, обхватывает ещё сухой, но уже твёрдый член, Бак жмурится сильней и вздёргивает бёдра ему навстречу, так явно, что Стив едва не стонет от удовольствия. И начинает неуверенно, мягко поглаживать, снова и снова, постепенно смыкая пальцы плотней. По правде, он ждёт, что Баки будет болтать без умолку, шутить и посмеиваться, может даже, поддразнивать, но не слышит ни слова. Стив рассчитывает на реакцию, прислушивается, надеясь различить ещё один, хоть самый тихий стон, хотя бы вздох, но Бак лежит, закрыв глаза, полностью вверив себя Стиву, не направляя и не подсказывая. Стив вспоминает все их ночи разом, собрав пальцы кольцом, прослеживает ствол по всей длине, пробирается дальше, ласкает в ладони яички, кружит пальцем под ними и вновь возвращается к члену. Он старается что есть сил, но Баки молчит, и Стив с ужасающей остротой понимает, как ему нужен отклик, ему нужно знать, ну же, Бак, ну хоть что-нибудь… — Баки, пожалуйста… посмотри на меня. Тот медлит, словно собирается с духом, чуть размыкает губы и наконец поднимает на него взгляд – блестящий, отчаянный, чёрный… И Стив тонет. Он не успевает подумать, не успевает понять, его толкает вперёд что-то большее, чем он может выразить, и он сознаёт себя, уже невесомо коснувшись губами губ Баки. Поцелуй целомудренный и мимолётный, едва длится – секунды – но Стив отстраняется, ощущая тепло и податливость мягких, искусанных губ. Миг бездыханной тишины – Баки глядит ещё страшней – и словно что-то в сознании гаснет, исчезает и прошлое, и будущее, оставив только здесь и сейчас, а сейчас всё, что важно, что нужно, что хочется – пережить это ещё раз, в полную мощь, ощутить всем собой – и Стив, вдохнув, проваливается в поцелуй, как в омут. Ему отвечают. Стив не знал, что можно так целовать. Бак не пытается соблазнить его или развлечь, он целует его будто дышит и всё никак не надышится, голодно, горько, сминая губы губами, захлёбывается и целует опять. Стив не знает, прошла минута или все десять; Баки вцепляется в него и льнёт, от нехватки дыхания голова идёт кругом, по телу бегут палящие волны, а под ладонью нежно и горячо. Стив уже не делает ничего, даже не гладит, греет в сомкнутых пальцах, но Баки, на миг оторвавшись от губ, глотает дыхание Стива, тут же снова жмётся к губам, вздрагивая раз, другой; вдруг весь подбирается, подаваясь к руке, мягко всхлипывает, и Стив чувствует: всё случилось. Стив долго не выпускает его из объятий: Баки по-прежнему задыхается и дрожит, и всё это слишком, и за чужим оргазмом Стив незаметно успевает тоже. Не так сильно и остро, как раньше, но сейчас это вовсе неважно. Он слышит рваные, короткие выдохи у ключиц, и больше всего ему хочется спросить «ты в порядке?», хотя ясно и так: ни черта не в порядке. Вместо этого, мельком подумав, осталась ли у него смена белья, Стив вытирает ладонь о сухую ткань на бедре и чуть разворачивает левую руку, на которой лежит Баки, разглядеть циферблат командирских часов. Почти пять утра; до побудки ещё около часа. Стив укладывается удобней и костяшками пальцев невесомо гладит Баки вдоль челюсти: — Поспишь ещё? Баки поднимает на него взгляд медленно, с какой-то невыносимой осторожностью; в глазах нет и тени только что испытанной неги: — А есть… — он пытается ухмыльнуться, той своей ухарской, яркой ухмылкой, но она будто ломается у него на лице, и договаривает он почти шёпотом: — …другие варианты? — соскальзывает взглядом на губы, тут же отводит глаза, и Стива настигает пронзительной ясностью: того весёлого, смешливого, доверчивого и заводного друга ему уже никогда не увидеть. Вернув похожую улыбку, Стив мягко обнимает его под спину и тянет на себя. Они целуются до тех пор, пока не слышат шаги на привале – Дум-Дум, простояв в карауле, поднимает отряд. С того утра Баки не ночует один. А Стив, уже привычно сгребая его в объятья, всё чаще ловит себя на мысли, что альтруизма в этом куда меньше, чем он привык считать. Тот больше не пахнет ни одеколоном, ни бриолином – немного потом, немного порохом, дорожной пылью, дождями, палой листвой – и очень сильно собой. Тёплым, успокаивающим запахом дома, знакомым Стиву бесконечно давно – Стив с удовольствием зарывается носом в растрёпанные после сна волосы; сегодня они ночуют в пещере и в её затхлой прохладе слышать терпкий, дурманящий запах приятно как никогда. Баки сонно вздыхает, но отзывается сразу, льнёт к нему, горячий, как воск, и уже почти заведённый; не размыкая губ, увлекает в долгий, раздумчивый поцелуй. Надышавшись им вволю, Стив разворачивает его, легко, будто в Баки от силы пятнадцать фунтов, прижимает спиной к груди, притираясь так близко, что жар их тел ощущается даже сквозь ткань; стягивает с Баки бельё до колен, приспускает своё – и шипит, пройдясь уже влажной головкой по коже. В этот раз Бак не мешает его приготовлениям, но и не помогает тоже. А когда крепкий член ложится ему между ягодиц, мазнув по входу, вздрагивает и почти без голоса спрашивает: — Хочешь так? Стив уже совсем поплыл от желания и едва разбирает слова, ему хочется движений, касаний, хочется слышать, как Баки застонет у него под рукой – сначала тихо, но с каждым разом всё громче и громче; он начисто забыл про разрешение. Приподнявшись, он виновато заглядывает Баки в глаза: — Баки… можно? Тот медлит, сглатывает, наконец дважды мелко кивает. — Хочу тебя чувствовать… — шепчет Стив и уже не сдерживается, целует в ключицу, в шею, одновременно лаская рукой между бёдер. Не проходит минуты, и Баки расслабляется тоже, тянется за поцелуем, жмётся ближе к нему, накрывает руку Стива своей – не направляя, не указывая – лишь мягко поглаживая запястье. Стив чувствует ушедшее напряжение и начинает плавно качаться вперёд. На одном из толчков проезжается особенно крепко, и Баки, простонав ему в рот, ухватывает его за бедро. Стискивает, толкает резче и сам напрягает бёдра, усиливая давление – между ног у него мокро от стивовой смазки, и теперь уже Стиву приходится разорвать поцелуй. Он глотает ртом воздух и весь отдаётся движению, лишь изредка склоняясь быстро прижаться губами к губам. Всё заканчивается быстро – разморённые сном и неспешными ленивыми ласками, оба пока не готовы к рекордам, и Стив устраивается ещё подремать, как вдруг замечает странную задумчивость в лице Баки. Он тихонько зовёт его, но тот только мычит в ответ, неразборчиво и непонятно. Встревоженный, Стив привстаёт на локте: — Бак! Помогает поцелуй в ключицу; на мгновение Баки отводит глаза, но всё же неуверенно признаётся: — Я просто думал, ты хотел… иначе. — Иначе?.. — По-настоящему. Стив чувствует, как холодное, неприятное чувство возникает в груди: — А у нас… не по-настоящему? Баки смотрит в ответ, не мигая, цепко и пристально, терпеливо поясняет: — В меня. Из холода мгновенно бросает в горячку; Стив неосознанно облизывается: — А ты… разрешил бы мне? — Стив, я уже разрешил. — Но… — он тянется вниз и, проникнув ему рукой между бёдер, пробирается пальцем ко входу. Там по-прежнему скользко от пота и семени; Стив самой подушечкой очерчивает сомкнутые мышцы, ещё и ещё, наконец чуть надавливает, проталкиваясь внутрь на полдюйма, и вздрагивает от ощущения мягкости и тесноты. Зажмурившись, жмётся губами Баки в плечо, наконец собирается с мыслями: — Но ведь так я могу тебя поранить… Голос у Баки снова напряжённый и хриплый: — Нет, если раздобыть смазку и как следует подготовиться, — он притирается к Стиву спиной и смыкает бёдра, будто стремясь удержать его руку. Стив всё же отводит пальцы и в извинение ласкает его под яичками, чувствуя, что ещё немного – и им обоим всё придётся повторять. Но тут доносится характерный шелест, и оба настороженно прислушиваются: кто-то из Коммандос проснулся. Пора. Бак ловит его взгляд и заговорщицки шепчет: — После миссии Старк нас подбросит, к вечеру будем на базе, а послезавтра можно взять отгул. Идёт? — Идёт! Стив наскоро целует его в губы – крепко, сладко – и вдруг понимает, что так счастлив, как только можно быть счастливым в это время. Ведь уже завтра, всё случится завтра!.. Он не знает, что завтра наступит через семьдесят лет. * * * Баки выводят из криосна; Стив помогает ему дойти до высокой кушетки и забраться поверх. Стив говорит: нашли способ изъять код активации и, помолчав, добавляет. Через обнуление. Это плата. Баки улыбается так мирно и устало, будто знал. — Хорошо. Стив касается его плеча: — Ты можешь совсем ничего не вспомнить. Ничего, даже… — он хочет сказать «даже имени» и запинается, он уже прошёл через это однажды, второй раз услышать «что ещё за Баки?», второй раз потерять его – немыслимо, невозможно… чудовищно эгоистично. Стив распрямляет плечи: — Совсем ничего. Но решать тебе. — Стив, я хочу быть своим собственным человеком. И потом, ты же будешь рядом. Стив кивает: — Да. Буду. Процедура проходит успешно. На следующий день ему ставят новую руку. Ещё через день – отпускают домой. Бак застывает на пороге спальни под оглушительный раскат грома. На нём смешная, коротковатая пижама, открывающая лодыжки, поверх неё намотан гигантский жёлто-зелёный плед, но даже так он умудряется выглядеть солидно. Грозно. Стив улыбается, садясь в постели: — Замёрз? По правде, Стив и сам теперь частенько мёрзнет, ночью особенно, и кажется, дело вовсе не в десятилетиях, проведённых во льдах. Но Баки качает головой: — Белые вспышки. Стив чувствует, как улыбка сползает с лица. Но тут же упрямо возвращает себе приветливый вид: — Как думаешь, если останешься тут, вместе со мной, сможешь поспать? Баки неуверенно поводит плечом. — Зашторить окна? А на это кивает достаточно быстро. Пока Стив наглухо задёргивает шторы, ограждая их от всякого света, Баки забирается на кровать. Ложится на самую середину, и Стиву приходится примоститься с краю. Он думает, Баки так и останется лежать, заняв лучшее место, но стоит ему улечься, как тот без колебаний оказывается рядом. Устраивается щекой у него на плече, делит плед на двоих, и пока Стив, едва веря глазам, размышляет, можно ли притянуть его ближе, Баки мягко, но очень уверенно обнимает его за талию. Стараясь успокоиться и унять яростно застучавшее сердце, Стив запускает пальцы ему в волосы и бережно перебирает пряди. Улыбается: — Удобно? — Так уже было раньше. Стив замирает: — Ты помнишь?.. — и голос проседает от неудержимой надежды. Баки хмурится, остекленело глядя ему куда-то в ключицу, недовольно морщит нос: — Помню… сначала было страшно. Потом – нет. Они засыпают обнявшись – почти вцепившись друг в друга. Стив не знает, кто из них просыпается первым, но точно знает: причиной стало одно и то же. Сейчас мирное время, они высыпаются, вдоволь едят и единственное их волнение – то, как Баки идёт на поправку – постепенно стихает. Молодое, окрепшее тело решительно заявляет свои права. Баки пристально смотрит на него в темноте, Стив, завороженный, смотрит в ответ… а спустя пять минут они уже целуются так, словно в этом их единственное спасение. Впрочем, может и правда. Они вновь привыкают, распробывают друг друга; Стив осторожно обнимает его, ободряюще поглаживая затылок, и Баки проявляет всё больше уверенности, мягко укладывает Стива на спину, целует линию челюсти, легко и быстро вдоль шеи, у основания, на разлёте ключиц… Стива выгибает ему навстречу, он стонет, и гнётся, и вцепляется в изголовье кровати, а Баки спускается всё ниже и ниже. Короткие поцелуи уже жгутся под рёбрами, у ямки пупка, Баки оглаживает ладонями его бёдра, ещё по ткани, раз и другой, распаляя и без того заведённое тело. Наконец отрывается и распутывает кулиску, собираясь стянуть с него штаны. Стив цепенеет. Продолжить хочется страшно, до стона, до крика и зуда в ладонях, благодарно принять всё, что Баки готов ему дать – и вернуть многократно, вот только – готов ли? Стив помнит всё, для него сорок третий – «вчера», и Баки трудно далась эта близость, его долго пришлось уговаривать, и ведь Баки тогда был собой, а сегодня, сейчас… Что он помнит? Стив нечеловеческим усилием заставляет себя притормозить, опускает ладони ему на плечи, придерживает, но не отводит: — Баки… постой, ты не должен так скоро… Баки отшатывается стремительно, настолько, что Стив не успевает его перехватить. Сложно привыкнуть, что в этом теле, мощном, крепком, литом, таится такая скорость. Стив ловит руками воздух – но, отшатнувшись, Бак не уходит. Ссутулившись, застыв на краю постели, смотрит куда-то в пол, и на миг в лице его, в бегающем взгляде отражается то смятение, что Стив уже видел однажды. Там, на мосту. У Стива уже недобро щемит в груди, но Баки справляется с собой так же быстро, как отстранился. Не глядя в глаза, аккуратно, ровно задаёт такой же аккуратный вопрос: — Сколько мне нужно подождать? Стив, растерянный, осторожно садится рядом. — Баки… Теперь Баки не пытается скрыть от него боль, тревогу или усталость, он всегда честен со Стивом и всегда отвечает ему, когда знает ответ, но Стив всё равно слишком часто, отчаянно часто его не понимает. Стиву хочется коснуться его, почувствовать, хотя бы взять за руку, но в этот раз решение должен принять только Баки, сам, без влияния, без подсказок. В этот раз Стив должен знать наверняка. — Ты можешь не ждать, если не хочешь… — мягко шепчет Стив, и Баки смотрит на него, но по-прежнему не отвечает, и Стив всё-таки тянется к руке: — не хочешь ждать? Теперь они целуются мягче и медленней, вдумчиво, не торопясь; осмелев, Баки через голову стягивает рубашку. Заметив, как он взглядом скользнул по подушкам, Стив подчиняется, стащив домашние штаны, забирается на постель. Внимательно проследив за ним, Баки тоже избавляется от своих и плавным, текучим движением устраивается у него на коленях. Стив благодарит всех богов, что в прикроватном ящике завалялась початая банка с лёгким прохладным гелем, спасавшая его одинокими вечерами новой жизни. Щедро зачерпнув гель, он обхватывает их обоих сразу, думая первой ночью не заходить далеко – но у Баки другие планы. Он позволяет Стиву огладить их по всей длине, обнимает, успокаивает и успокаивается сам, целует настойчивей, тянется ближе… словно бы невзначай отводит его руку и, приподнявшись, седлает. Он такой узкий, что у Стива искры летят из глаз; охнув, он жмётся носом в живое плечо – и различает тихий болезненный выдох. С губ едва не срывается «не спеши», но Стив, помня свою ошибку, боится снова его оттолкнуть, а потому лишь окликает: — Баки… — и нежнее обхватывает под спину, за талию, гладит ладонями плечи, растирает лопатки ласково и невесомо. Баки расслабляется немного, оседает на нём всем весом, но пока что не двигается, привыкая, и Стив ловит в темноте взгляд: — Больно? И когда Баки не отрицает, притягивает его к себе ещё ближе: — Прости, прости… — поцелуями в шею, в ключицу, на стыке металла и плоти, прижимая губами пульс, а потом, поднимая к нему глаза, обняв лицо ладонями, бездумно и безотчётно: — я люблю тебя. Так же просто, как сделать вдох. Так же просто, как целовать. Так же правильно, как держать в объятьях. Баки замирает в его руках, чуть размыкая губы, нечитаемо смотрит в глаза, долго-долго, пронзительно, тяжело, так, что перехватывает дыхание… и обеими руками обнимает за плечи. Приникая тесней. Отдаваясь, вплавляясь. Всего забирая взамен. — Стив… — обжигает ухо. И Стив безоговорочно счастлив.