Дружеское участие

      Когда недомолвки и поцелуйчики Паши и Ани плавно перетекают в приветливые улыбки и похлопывания по плечу, Лёха и внимания на это не обращает. Советское воспитание такого особо не одобряет, но, етижи-пассатижи, поебались и разбежались, тут-то ему понятно всё. Круто, что нормальные человеческие отношения не засрали, что нет напряженки и вот этого вот всего. Респектище, в общем.       Но дальше постепенно начинается странное.       Это дело Леха тоже, в общем-то, замечает не сразу – просто как-то на тусе тянется за бутылкой, чтобы подлить Настюхе, и натыкается взглядом на Вершинина. Паша обнимает одной рукой какую-то девчонку и гладит ее по плечу, та пьяненько хихикает ему в ухо. Лёху цепляет выражение лица и упрямо направленных куда-то в стену глаз: глаза у него такие задумчивые и сосредоточенные, каких ситуация совершенно не предполагает. И движения на плече – на них озадаченный этим его взглядом Лёха смотрит пристальнее позже – какие-то совершенно механические. Когда кошка запрыгивает на колени, отвлекая от телефона, ей и то больше ласки перепадает.       Лёха пожимает плечами – и, кстати, он, конечно, не помнит, но дело вроде бы всё-таки закончилось сексом – но первое подозрение зарождается в нем именно в тот момент.       Дальше – больше. Пару недель Паша таскается в универ с крайне замороченным еблом, разок гавкает на прикопавшегося одногруппника. Еще пару недель ебло у него просто периодически переключается на кислое. Лёха тяготится – всё становится очень очевидным.       Въетнамские флэшбэки – они такие.       Но тут ведь главное – не запускать. А то чувство вины – это, конечно, паршиво, но это одно дело, а усугубившиеся психотравмы и до импотенции могут довести. Он читал.       - Паш, - говорит он как-то, заставая Пашу одного в общаге. Разговор этот начинается вот так, почти с ничего – ну не умеет Лёха начинать такие разговоры. – Слушай, прекращай. Ты ни в чем не виноват.       - А?       - Ну, то есть, наверное, формально ты в чём-то виноват. А еще ты нас наебал. Повёл себя, как редкий мудак. И, сука, ещё был этот сраный браслет!       - Лёх…       - А, молчи! Я всё это к тому, что мы тебя не виним. Настюха стопудово не винит, просто бесится, что так получилось. Гошан там, Аня. Думаю. И я не виню – хотя меня пипец вымораживает, что ты ничего не сказал, что так будет! Но я, наверное, понял, почему ты так сделал. Ты-то в этой фигне тоже оказался не по своей воле. Короче, не парься. Все нормально, Паш. И всё будет нормально.       Паша смотрит на него немного недоумённо, но в конце концов улыбается.       - Спасибо, Лёх.       Дня через три Паша залетает в аудиторию через двадцать минут после начала пары, запыхавшийся и взъерошенный, сбивчиво произносит «здрасьтеизвинитеможно» и чуть не сшибает парту, когда садится за неё.       Лёха чувствует себя спасителем чужого ментального и сексуального здоровья и просто заебатым другом. Это приятно.       На дальнейшее Лёха не заморачивается. Что не клеит девчонок и на сабантуях ни с кем не обжимается – ну, значит, мутит с кем-то.       Но тут не выдерживает Настя и выдает однажды:       - Паш, познакомь!       - С кем? – уточняет тот.       - С девушкой своей. Ну видно же!       Паша смотрит на неё так, как будто рентгеном пытается просветить, чего там Насте видно. Чуть ли не испуганно.       - Чего видно?       - Что у тебя серьезно всё. Паша, блин, да чего за конспирация!       - Какая конспирация? Какая девушка?       Настя закатывает глаза:       - Ну и ладно, хочешь играться в шпионов – играйся.       Леха жмёт плечами у неё за спиной и напрочь об этом забывает.       Но вообще – через какое-то время и его это начинает чуточку напрягать. Пашу становится почти нереально застать в общаге – его сосед, с которым Лёха уже успел как-то прибухнуть, радостно делится, что Вершинин тут уже практически не бывает. На звонки телефона Пашка иногда реагирует так, словно звонивший связывается с ним раз в три дня, не чаще.       На очередную такую попытку удрать, чтобы ответить на телефон, недовольная закрытостью чужой личной жизни Настя вырывает у не ожидавшего такой подставы Паши трубку, и торжествующая улыбка сменяется удивлением:       - А ему-то что от тебя надо?       Паша зло отнимает у нее телефон и отходит.       - Кому? – не выдерживает Лёха.       Настя все ещё смотрит Паше вслед с тревогой и недоумением.       - Костенко.       Гоша чуть не роняет планшет.       - Чего?!       - Того.       Когда Паша возвращается, его ожидают три скорбных лица и допрос с пристрастием. Вершинин, морщась, как от зубной боли и отводя глаза, начинает затирать им про контроли, тесты и медицинские проверки.       - А нас всего пару раз дёргал, - удивленно бормочет Лёха. – Чуть не за шкварник, конечно, тащил… Он запал на тебя, что ли?       Шутка настолько тупая, что Паша ухитряется споткнуться о собственные кроссовки и задушенно выдавить: «Лёха, ебать!»       - Лёш, не тупи, - Гоша закатывает глаза. – Нас ему особо незачем проверять.       - Паш, ну извини, - виновато бормочет Настя. – Я не хотела такое затрагивать. Ну просто ты реально какой-то шпионский квест устраиваешь со своей девушкой, я только хотела…       - Насть, да нет… - начинает заводиться Паша и вдруг осекается. – Это сложно всё. Я объясню потом, расскажу, правда. Потом.       - Медсестра, - возбужденно прикидывает Настя. – Или секретарша? У Костенко есть секретарша?       - У всех есть секретарши, Настюх.       - Блин, да нет! Какие должности в ФСБ вообще женщинам можно занимать? Ну явно же из их структуры, раз он такую хрень развёл! Там, в отношения нельзя вступать, всё такое, поэтому такая тайна… Связистка? Спецагент? И звонки эти – ну аааа, там же бесконечные командировки!       - Насть.       - Что?       - СПИ, БЛИН!       Когда Паша срывается с общего празднования Нового Года, к террору подключается даже Аня, прежде уповавшая на «Хватит лезть не в свое дело».       - Паша!       - Ты обещал!       - Паш, ну это просто пиздец! Ну нам-то можно!       - Паш, хоть скажи: она наш агент или международный?!       - Скажи, что не секретарша – это же ни о чем, правда же, Паш?       Паша трагически произносит что-то вроде «хуикретарша» и сваливает от них в закат.       - Вообще-то я не лезу, - как-то замечает Лёха, когда они тихо-мирно пьют пиво вдвоем. – Но ты неправ.       - Лёх, вот чего вы прицепились? Ну на что это влияет?       - Ну, - разводит Леха руками. – Получается, что ты нам, вроде как, не доверяешь. Мне не доверяешь.       - Доверяю, - очень серьезно говорит Паша. – Кому, как ни тебе, я вообще могу доверять.       У Лёхи хватает сил выдержать паузу – этому очень способствует пиво. Паша обводит глазами пространство, точно подсказку ищет.       - Лёх, - снова начинает он. – Ты же мой лучший друг. Лучше всех знаешь, что кроме вас у меня нет никого. Я не знаю просто, как вы… Как ты… Отреагируете, короче.       - Паш, чесслово – вот ты думаешь, когда мы каждую занудную команду Ани выполняли – я в восторге был, что ли? Я тебе хоть слово сказал? Как-то не так отреагировал?       - Это другое.       - Да чего, блин, другое? Раса, пол, возраст другой?!       Паша глубоко вдыхает, как будто собирается нырнуть, и говорит на выдохе:       - Два из трех.       К чести Лёхи – он не роняет пиво. Это очень помогает, когда слова заканчиваются, мысли требуется собрать в кучу, и вообще, пиво – отличная штука.       - Перспектива престарелой негритянки пугает меня гораздо меньше, чем перспектива мелкого пацана. Честно.       Паша нервно улыбается:       - А вот сейчас не попал ни разу.       Лёха напряженно чешет затылок и трижды стучит кулаком себе в лоб. Легче не становится.       Лицо у Вершинина такое, как будто он на гвоздях сидит без должной подготовки. И глаза подозрительно бегают между лёхиным лицом и кулаком. За кулаком следят особенно пристально. Как будто ожидает, что ему въебут.       Лёха тоскливо смотрит на стремительно опустевшую бутылку пива, и Паша протягивает ему свою.       Да ну нахер, думает Лёха, сжимая бутылку в руках. Ну прикалывается. Покрывает свою фсбшницу. Когда бы он успел. Когда бы его угораздило сойтись с возрастным му…       И тут у него в голове оглушительно щелкает.       Тараща глаза и вскакивая, он все ещё ухитряется не уронить пиво.       - Да ну нахуй!       Паша смотрит на него изучающе.       - Бля, они тебя там накачали чем-то, на твоих ёбанных медицинских проверках?!       - Лёх.       - Паш, тебе напомнить вообще, что ты нам все первые дни знакомства талдычил?!       - Это было…       - Опасный человек, говорил он! Берегитесь, говорил он! Костенко то, Костенко это, в любой непо… Твою мать! Да твою ж мать! Ты что, ещё тогда о нем поэтому не затыкался?! Паша, бля!       - Лёх.       Леха говорит долго и эмоционально. Пересказывает пашины увещевания и предостережения практически дословно. На «помог! ну и что, что помог!» переходит зло, порывисто, но именно после этого остывать и начинает. «Помог» - это, блядь, не то слово. Хер бы они что словили, если бы не Костенко. Ни нормальных документов, чтобы всё хорошо было, годно и без лишних записей в архивах и личном деле, ни уж тем более универа и общаги. Ни проверок блядских медицинских – Лёха сколько угодно может храбриться, но после радиации и той хрени ему чуточку стрёмно. И гораздо спокойнее, когда тебе квалифицированные тётечки говорят, что все хорошо, а не когда ты сам себя в этом убеждаешь.       Вершинин молча сидит рядом и сдавливает собственные пальцы.       - Не хрусти, - бурчит Лёха. – Бесишь.       Паша послушно укладывает руки на колени. И ещё через пару минут начинает постукивать кедом.       - Ты, блин, нарочно?       - Извини.       - Не извиню, - страдальчески произносит Лёха. – Нихера я тебя не извиню. Ну Паш. Ну пиздец же, Паш.       - Есть такое.       - Ты ёхнулся просто.       - Наверное.       - Совсем кукушка сбойнула.       - Сам знаю.       - Чего ты поддакиваешь?       - А чего я тебе скажу? Ты вот думаешь, я не в курсе, как все это выглядит? Так я в курсе. И про ёхнулся, и про кукушку. Ну и пускай. Ну и плевать на это. Мне… Лёх, мне хорошо.       - Хорошо, - тоскливым эхом повторяет Лёха. – Хорошо, блядь…       Потом они молчат, а еще потом Паша приволакивает еще две бутылки пива. Пьют молча, думая каждый о своём. Паша – о том, что Лёха не попытался въебать, не сказал ничего криминального и не ушёл.       Лёха думает более определенно: ёбанный пиздец.       - Хоррошшо ему, - бурчит Лёха к концу второй бутылки. – Я, конечно, неебически рад, что тебе хорошо. Только предпочел бы, чтобы хорошо тебе было как-нибудь иначе. Попроще, знаешь ли, как-то!       - Как получилось.       - Получилось у него, блин. Всё у тебя, Паш, получается через жо…       Давится на середине фразы и дико ржёт. Паша хихикает.       - Ёб твою мать, я первый раз в жизни ничего не подразумевал!       Лёха нервно выдыхает и думает: боже, какой трындец. Ну хер с ним, конечно, переживёт, привыкнет. Привыкнут.       Ну всё равно пиздец же!       - Паш, Паш, Паш!       - Чего тебе?       - Паш, зайди в вк.       - Зачем?       - Паш, ну зайди. Ты бы видел, в каких позах я с прогой этой поисковой в магазине ебался, когда песню услышал, ты охренел бы. Всё ради тебя.       - ЛЕХА, ЕБАТЬ, ТЫ ЗАКОЛЕБАЛ!