Iron & Gold

Звёзды — светляки в чёрной бездне неба. Гвен прислонилась спиной к постаменту древнего изваяния, изображавшего пантеру. Ваканда пала много лет назад, послевоенная разруха и время — самый страшный враг, страшнее Апокалипсиса — выбили клыки из раскрытой в грозном рыке пасти, ослепили когда-то гордого каменного зверя. Солнце только село, и щербатый чёрный гранит высокого постамента ещё хранил тепло, достаточное, чтобы подарить немного блаженства её усталому телу: напряжённые мышцы спины расслабились, закаменевшие плечи опустились, и она глубоко, протяжно вздохнула. Скоро камень совсем остынет, и ей придётся встать, дойти до своей хижины, завернуться в пару одеял, чтобы спастись от ночной прохлады — к утру на землю упадёт скудная, но ледяная роса. Африканские сумерки коротки, и над бывшей Вакандой уже распростёрла бархатные крылья ночь — милосердная избавительница от дневных тревог: можно забыть о голоде и болезнях, забыть об угрозе из-за океана, нависшей над ними. Ради безопасности в человеческих поселениях после заката запрещалось жечь огни, и на тёмной от горизонта до горизонта земле бездумно скользящему взгляду не за что было зацепиться, кроме смутных очертаний жалких жилищ, выступающих из ночи сгустками плотной мглы. На земле — но не на небе. Гвен обняла себя за плечи и запрокинула голову, широко раскрыла глаза. Так много звёзд… Дональд как-то рассказал, что знал другой мир: далеко-далеко, на противоположном конце Вселенной, среди звёзд есть золотой город, к которому ведёт радужный мост. Асгард. Вечный мир богов и богинь. «Я помню, что жил там; но не помню, почему мне нельзя вернуться», — глухо сказал он. Гвен не восприняла эту его историю всерьёз. О, конечно, Дональд спас ей жизнь и она верила ему, как себе, она берегла его сильнее, чем себя, зная, что он-то — не бережёт, но надо сказать, тогда он был изрядно пьян — даром что здоровье не позволяло. Они — недавно осевшие в Ваканде чужаки, единственные среди многих — только что провели первую серьёзную операцию, практически без инструментов, почти без медикаментов, а Гвен впервые в жизни ассистировала хирургу, вообще понятия не имея о медицине, кроме оказания экстренной помощи. Они чудом не зарезали пострадавшего на охоте пациента. Точнее, это Гвен сразу после операции посчитала, что чудом; пару месяцев спустя, понаблюдав за руками Дональда, она уже так не думала. А в тот вечер они были снова, как в дороге сюда, вымотаны до предела. Пациент, высоченный чернокожий парень, забылся тяжёлым наркотическим сном прямо на столе. Она и Дональд сидели рядом, прямо на земле, над початым кувшином чего-то алкогольного — местного самогона, кажется. Блейк вытер со лба испарину и плеснул в свой стакан немного драгоценного медицинского спирта. «Для дезинфекции», — объяснил он; для крепости, подозревала Гвен, потому что второй раз он про спирт забыл. Сама она так и не рискнула даже пригубить сногсшибательно ароматную жидкость в своём стакане, подозрительную что с дезинфекцией, что без — вдвойне. После третьего стакана Дональд заговорил… Она упорно боролась с подступающей дурнотой и поэтому выслушала его историю очень-очень внимательно, пытаясь отвлечь себя от подступающего к горлу кислого комка. «Ты думаешь, я сошёл с ума, Гвендолин?» — усмехнулся Дональд; уже стемнело, и в торопливо переоборудованной под примитивную операционную палатке не было другого источника света, кроме подрагивающего из-за сквозняка огонька, который прижился на кончике пропитанного маслом фитиля: электрогенераторы берегли из-за перебоев с привозами топлива. Красноватый свет и резкие тени превращали лицо Блейка в маску — бога, героя. «Кажется, это я сошла с ума», — пробормотала Гвен, подтягивая колени к груди и пытаясь найти позу поудобнее, чем просто сидя у полупустого ящика с перевязочным материалом. Больше всего ей хотелось упасть на бок, свернуться клубком и немедленно заснуть на десять тысяч лет. Мир вдруг резко закружился и накренился, она ткнулась носом в свой стакан, который зачем-то держала, обхватив обеими ладонями, и от запаха её всё-таки замутило — Гвен едва успела вскочить прежде, чем её вывернуло наизнанку — в первый подвернувшийся таз, полный окровавленных бинтов и того, что Блейк, щадя её нервы, осторожно назвал «биологическими отходами». Дональд деликатно отвернулся, пока она давилась сначала спазмами, потом — сухими бесслёзными рыданиями, а когда всё закончилось, подал ей чистое, смоченное холодной водой полотенце. Подождал, положил руку ей на плечо, чуть сжал пальцы: «С боевым крещением. Я… я очень рад, что ты здесь, Гвен. Спасибо». Она перехватила его руку, сжала в ответ: «Спасибо вам, доктор». И промолчала: без вас мне было бы незачем жить. На следующее утро Дональд слёг — от переутомления, обострившегося бронхита и… всё-таки накануне ему не стоило пить, признался он Гвен, терпеливо сидевшей у его постели и смешивавшей лекарства под его руководством, а заодно вспоминавшей студенческие попойки у друзей и рецепты для борьбы с похмельем. Заговорить о золотом городе она больше не осмелилась, но запомнила: там, среди звёзд, есть мир, откуда родом замечательный человек Дональд Блейк — во всяком случае, слишком замечательный, чтобы быть с Земли, и это-то уж чистая правда. Хотела бы она быть так же уверена, что и для неё есть мир получше этого. Мир, где Питер жив. Мир, где все живы. Мир, где она — девушка супергероя, любимца всего Нью-Йорка, где она — студентка, ждёт Питера по вечерам, а если он не приходит — сердится на него и гордится им одновременно. Этот мир был, и погиб, и рухнул ей на голову, едва не похоронив под обломками. И на руинах этого мира ей предстояло жить.