relationships 101

                           Утро Чонгука встречает с головной болью и в спине (тут всё ясно — он спит на полу под столиком). Неизвестно, голова болит от того, что они с Тэхёном пили всю оставшуюся ночь, или, может, Тэхён сам поспособствовал этому и треснул разок-другой.              Чонгук не помнит, как он заснул. Последнее в его воспоминаниях — громкий и искренний смех Тэхёна, его пьяные глаза, что блестят азартом, частые необоснованные прикосновения, и пролитое на себя же пиво в следствии сильного ора. Поделом ему — меньше будет угарать над друзьями.              Осмотрев всё с лежачей обстановки, Чонгук замечает разбросанные банки из-под пива, подушки и… Господи Иисусе. Чонгук с горем пополам тянется рукой и хватает фантик, чувствуя боль из-за напрягшихся мышц уже во всём теле. Подносит к глазам и ошарашено щурится, пытаясь переосмыслить.              В руках открытая упаковка презерватива. Без презерватива. Чонгук хочет найти глазами Тэхёна, но на это много времени не уходит — тот лежит совсем рядом, забитый под диван. Обратив внимание, можно заметить, что они без верхней одежды, слава богам, что нижняя часть осталась нетронутой.              Что они делали вообще? Память будто решила попрощаться навеки вечные. Какого хрена они делали с кондомом и, матерь божья, что на лице Тэхёна? Это что-то… подозрительно белое. И по-моему Чонгуку пора валить домой.              Но как только он встаёт, Тэхён мычит совсем болезненно и открывает горе очи.              — Привет, — его голос с утра и с попойки совсем хриплый. Или он хриплый по другим причинам? Эта ситуация не даёт покоя.              — Привет.              Они лежат рядом с друг другом. Почему-то даже после всего увиденного, как только прозвучало приветствие, как таковой неловкости нет. Нет ни стыда, ни угнетения, лишь немного вопросов и сконфуженный мозг.              Тэхён подкладывает свои руки под голову и осматривает утреннего Чонгука. Не самое приятное зрелище, особенно когда они с похмелья.              А потом Тэхён не выдерживает и улыбается, по нему видно — он старается заглушить дикий смех, потому что громкость принесёт неприятные последствия. По удивлённому взгляду можно предположить, что Чонгук ждёт каких-либо ответов.              — Я думаю, эта ночь была потрясной.              У Чонгука сердце заходится ходуном. Тэхён помнит что-то, о чём не помнит Чонгук? Чёрт, а если они оба о чём-то решили на пьяную голову, о чём-то совсем непозволительном для двух парней, Чонгук согласился, потому что он всегда соглашается под алкоголем, а Тэхён думает, что всё серьёзно? Что, если между ними что-то было… То есть, как это «если»? Неспроста здесь валяется откупоренный фантик от презерватива.              И всё же Чонгук решает идти напрямую без увиливаний и смягчения ситуации.              — Что произошло? Я чувствую себя куском говна.              — О-о, ты прям в точку попал, — этот гад ещё и ухмыляться смеет. А потом Чонгук охает, когда Тэхён перекидывает через него ногу и переплывает (по-другому просто назвать не получится) на его бёдра. Их лица в непозволительной близости.              — Что на твоём лице? Эта белая вещь, она покоя не даёт…              — На какой ответ ты надеешься? — Тэхён даже языком по губе проводит, накаляя обстановку.              Чонгук может поклясться, что он покраснел так, как не краснел ещё никогда в жизни. Задница Тэхёна прямо на утреннем (или, может, дневном) стояке.              — На правдивый? — Чонгук сам не знает, что он хочет услышать.              А потом Тэхён вздыхает и хлопает по крепкой груди, успокаивая:              — Угомони гормоны, ковбой, это белковый крем.              — Крем…              — Вспомни, кто мы, и ты сразу поймёшь, что приготовить пирог ночью казалось нам замечательной идеей.              А после Тэхён приближается совсем до миллиметров в расстоянии, и шепчет почти в самые губы.              — Уверяю, я бы тебя трахнул этой ночью, — Чонгук затаивает дыхание и заглядывает в чужие глаза, надеясь на окончание шутки. — То, как ты мне танцевал стриптиз, м-м… Самое лучшее, что было в моей жизни. Как жаль, что я человек принципа, и не использую людей под градусом без их ведома. И-и…              Он делает тошнотворно-тягучую паузу. Еле касаясь, ведёт своим большим пальцем от чонгуковской скулы к губе и вытягивает такую дерзкую ухмылку, что Хэнк Муди выпил бы бутылку вискаря от подскочившего «невъебона» в комнате.              Чонгук сглатывает, его кадык дёргается и Тэхён это замечает, стреляя своим острым взглядом. Его по-хорошему бы скинуть с бёдер, но этим утром Чонгук сам не свой — ведётся, как мальчишка, за плавными движениями и тихими речами, показывает свою послушность и отсутствие инстинктов самосохранения своей натуральности.              Тэхёну это, кажется, приходится по вкусу. Он демонстрирует свой большой палец, подушечка которого испачкана каким-то тёмным пятном, и говорит:              — Я не целую тех, у кого на лице нарисован гигантский член, — он поднимается с Чонгука, задевая своей задницей стояк (это было преднамеренно, точно), и направляется в кухню: — Со своей неплохой проблемкой можешь справиться у меня в душе. И издавай звуки погромче, я хоть приступлю за уборку с наслаждением. Ну, ты понял.              Каков же дьявол! Каков же нахал!              Стоя напротив зеркала, Чонгук понял о каком члене идёт речь — на всю его щеку нарисован эрогенный фаллос с попыткой мельчайших деталей, а на шее, под ухом, волосатые яйца. Вряд ли Чонгук позволил бы это сделать с собой, либо его вырубило, либо его связали и методом насилия нарисовали это. И для всех же будет лучше, если этот маркер смываемый, иначе в противном случае Тэхён будет ходить с таким же рисунком на своём лице, только всю свою оставшуюся жизнь.              Когда тёплый, отрезвляющий душ обрушивается на уставшие плечи, Чонгук утыкается лбом в плитку. Взгляд опускается вниз — на свой стояк, и прежде чем схватиться за него, напряжённо думает, стоит ли вестись на шутки и подколы этого идиота.              А потом всё же решает подыграть.              Когда Тэхён берёт миску с кремом, который они вчера взбивали добрый час, совсем забыв о нём за игрой «пол — это лава» и бутылками пива, он слышит громкий стон. Он так сильно дёргается, что миска подлетает вверх и в итоге, не сумев её удержать (она каждый раз выскальзывает), он её всё же роняет на пол.              — Да твою мать, Чонгук! Теперь полы мыть придётся…                                   Чонгук ушёл от Тэхёна где-то в пятом часу дня. Они ещё долго препирались, пытаясь убрать кухню, потому что Тэхён, цитирую: «пока не вылижешь — не уйдёшь». А когда они вымазали друг друга в этом же креме, покатав по полу в одежде, Чонгуку пришлось ополаскиваться в душе ещё раз, и воровать тэхёнову одежду, хотя тот предлагал пойти домой голеньким. Идея, может, и заманчивая, но вот на улице не так тепло, чтобы щеголять в чём мать родила. А ещё, возможно, полиция сочтёт это за эксгибиционизм и арестует. Тэхёна это порадует, а вот маму, которая родила в том, в чём арестовали сына, — не порадует.              Остановившись через дорогу от своего подъезда, Чонгук закуривает, чуть не вытянув нервно всю сигарету за раз. Не закурить от увиденного просто не получится. Он знал, что остаться этой ночью у кого-то «не у себя» будет хорошей идеей. Но остаться вообще без жилища в его планы не входило.              Его окно разбито, а на улицу порывами ветра продува.т шторки, что висят на его кухне. Жить на первом этаже тоже было плохой идеей. Уже отсюда можно заметить, что холодильника нет на его прежнем месте. Что же будет, когда Чонгук зайдёт в квартиру с парадного входа? Хм, интересно, а парадный вход с окна или с двери? Это уже загадка.              На двери в его жилище висит объявление о срочном выезде и выплате причинённого ущерба. Вся квартира разобрана по кусочкам: мебель поломана, вещи раскиданы, половины из которых даже не достаёт в ассортименте. Здесь будто прошёлся ураган, а не, можно логично предположить, ревнивый муж.              Единственное, что он сумел найти — личные документы и заначку, которую копил на совместную поездку на море с Чимином, в своём тайнике под батареей.              Чонгук пару раз зовёт Митча, но тот откликивается далеко не с первых пяти минут. Он выбегает весь испуганный из-под заваленной шмотьём кровати. Впервые он так ластится к груди Чонгука, за него стало обидней в сто раз. Только за собственного демонического кота он переживает больше, чем за кого бы то ни было.              На смену он пошёл с котом в рюкзаке.                                   Тэхён удовлетворённо выстанывает, немного запрокинув голову. Ставит кружку обратно на стойку и проглатывает кофе, замечая, с каким удивлённо-негодующим взглядом на него смотрит Юнги. Этот взгляд напоминает материнский, что-то типа «что за невежда в нашей семье уродился».              — Прекращай, — требует Юнги.              — Но почему? Я рекламирую, наглядно демонстрируя, насколько этот кофе божественный, — он переводит взгляд на новую посетительницу и добавляет более утвердительным голосом: — Божественный, миледи!              Женщина улыбается на это шоу. Пока Юнги берёт заказ у доброй дамочки, Тэхён быстро ворует пончик из тарелки на подставке. Быстро прожёвывает, запивая кофе, и как ни в чём не бывало улыбается, когда Юнги оборачивается на него. Тот тормозит в своём движении и сурово складывает руки на груди.              — Ты украл шоколадный пончик? — а теперь он напоминает строгого отца, который нашёл украденную дорогую ручку со своего стола, которую тому подарил какой-то важный хер. Юнги олицетворяет всю семью Тэхёна, но более в мягкой форме.              — Нет, с чего ты взял?              Вместо ответа Юнги протягивает салфетку и говорит:              — Протри свой лживый рот.              — Да брось, — Тэхён всё же делает, о чём просит бариста, и в голове помечает, что надо есть более непалевней. — Я не виноват, пончик сам запрыгнул ко мне в рот. Он просил съесть его как можно быстрее!              А потом он отпивает ещё раз из своей кружки и выстанывает уже более громко. Тэхён говорил, что хочет, чтобы его хоронили с этим кофе? О да, он хочет. Это будет написано в его завещании. И чтобы на его могиле написали, что он отдал душу дьяволу именно по этой причине, и ничуть не жалеет.              Эти юнгины мастерские ручки созданы для того, чтобы творить волшебство. Его призвание в жизни — бариста. Он умеет создавать что-то новое, исключительно свои изумительные вкусы.              Немного одной херни, немного другой херни (просто Юнги не раскрывает своих рецептов), и вот — оргазм вкусовых рецепторов обеспечен. Тэхён опять за своё: что-то мычит о божественном, словно маленькие пузатые ангелочки спустились к нему на плечи и нашёптывают, что это — рай. Он с ними солидарен и верит их словам.              Юнги пыхтит от негодования, и всё равно подливает энергии в пузатую чашку. Мин полагает, что Тэхёну противопоказано пить столько кофеина, от него тот становится слишком возбуждённым. Точнее, больше обычного.              — М-м, чёрт, Юнги, если я в тридцать буду холостым, женись на мне.              Бариста отрицательно машет головой.              — Даже не думай. Я не буду на тебе жениться.              — Ты будешь делать мне невероятный кофе в постель по утрам.              — Ты меня не услышал? Я не собираюсь связывать с тобой свою личную жизнь.              Тэхён мечтательно закатывает глаза и подпирает голову рукой.              — А я буду благодарить тебя такими же невероятными минетами.              Лицо парня слегка покрылось красными пятнами. Остаётся гадать, от злости или стеснения?              — Повторюсь: я не буду на тебе жениться.              — Это не вопрос, я ставлю тебя перед фактом. Не одна Миён знает, где лежит паспорт.              Чтобы воспротивиться и сказать, что он поменяет место жительства, он показательно берёт телефон и говорит в динамик:              — Создать заметку: «покончить с собой перед тридцатым днём рождения».              — Как же грубо, вредина. У тебя до тридцати ещё есть время подумать, — Тэхён отправляет тому воздушный поцелуй, благодарит за напиток и уносится на кухню.              Заметив заполненное мусорное ведро, он пишет Чонгуку:              я посмотрел на мусор и вспомнил о тебе ;)              Через полминуты приходит ответное сообщение:              детка:       а я в туалете, догадайся, как я вспомнил о тебе              я:       ах ты ж говно              детка:       ты уже догадался о чём я :)              Так уж завелось, что место встречи изменить нельзя. Они встречаются в своём мусорном царстве с вывеской Шарма. Тэхён до сих пор каждый раз смеётся, вспоминая ту историю. Получилось довольно неплохо.              Чонгук уже выкуривает сигарету до половины, потому Тэхён достаёт свою и просто приближается к Чонгуку. Их лица опять в опасной близости, но на этот раз Чонгук реагирует подобающе: несильный, смазанный шлепок по щеке, и Тэхён смеётся, случайно разом выпуская весь дым изо рта. Нечего воровать чонгуковский огонёк, для таких случаев изобрели зажигалки и просьбы одолжить их.              У Тэхёна всё же получается поджечь свою сигарету чужой, из-за чего он самодовольно корчит свою рожу, с вызовом смотря на Чонгука.              — Это называется непрямой поцелуй, — он двигает бровями, а Чонгук разворачивает того к себе задом и лупит с ноги по пятой точке, не сильно, так чисто, для профилактики. — А это уже считается за домогательство, — ёрничает Тэхён.              Их смех прерывает надрывное мяуканье. Чон сдерживает в себе смех, когда видит, как Тэхён озирается.              — Так я что, — начинает Чонгук, снимая рюкзак с плеч и открывая не до конца закрытую молнию, откуда тут же вылазит пушистая морда Митча, — реально танцевал тебе стриптиз?              — Ты пытался, но я скажу тебе так: это не твоя профессия, но ты не огорчайся, есть ещё много-много других!              Вместо того, чтобы удивиться, что Чонгук таскает с собой багажного кота, он гладит того по головке и ушкам, чухает по носику и широко улыбается, когда тот тычет морду в ладонь.              Проявление нежности для Митча — это явный признак того, что он невероятно голоден. Чонгук совсем забыл о том, что животные питаются. Он сам не ел уже давненько.              Их смены заканчиваются примерно в одно и то же время — около четырёх утра. Прощаются на заветном перекрёстке. Тэхён снова целует открытый чиминов лоб, на что тот показательно возмущается. Машет на прощание рукой и уходит в свою сторону.              Чимин оборачивается на Чонгука, поправляет лямку своего рюкзака и замечает:              — Вы с Тэхёном сдружились, — он поджимает губы, выдавливая улыбку.              Его хочется успокоить, обнять, как младшего брата, и сказать, что он навсегда будет его лучшим другом, сколько бы людей не прошло через их пересекающиеся жизни. Возможно, так надо говорить чаще, чем никогда. Чонгук не привык выражать своё отношение к людям словами, это само собой разумеющееся, как он считает. Разумно же, если человек рядом, значит, не просто так.              Набрав в лёгкие воздуха, Чонгук открывает рот, чтобы спросить, можно ли остаться на ночь-другую, но Чимин начинает первым:              — Я пойду, — он указывает пальцем в свою сторону перекрёстка. — Завтра приезжает мама, а ты её знаешь, если полы не будут блестеть, даже если это не входит в их обязанности, то она будет выносить мне мозг.              Чонгук мягко выдавливает из себя улыбку и кивает. Он знает его мать — это сатана в юбке, помешанная на чистоте и правилах.              — Удачи с ней.              — Да уж, — Чимин усмехается. — Пока, Чонгук.              Ярко-красная толстовка, которая больше Чимина на размера два, вскоре растворяется в темноте. Чонгук так и не трогается с пересечения дорог. Он осознал простую вещь: ему некуда идти.