У Чонгука в руках бутылка вина и грязный кот

У Чонгука в руках бутылка вина и грязный кот. Он стоит на пороге квартиры Юнги, весь такой потрёпанный, избитый неудачным падением с дерева, с поцарапанной щекой и невинным взглядом. Чонгук умеет смотреть правильно, пользуется приёмом белого и пушистого ребёнка, а Юнги не умеет отказывать. Он вздыхает, кивает в сторону повисшего на согнутом локте кота и спрашивает, какого чёрта. — В рождество всем надо быть в тепле и сытыми, — поясняет Чонгук, протискивается в квартиру, удобнее подбирая животное. Он вручает Юнги бутылку вина, напоминает запереть дверь, иначе кот выбежит, а ему бежать некуда – так и сгинет в холоде. — Его собаки на дерево загнали. Пришлось лезть, доставать. — Вечно ты кого-то спасаешь, — Юнги качает головой, щёлкает замком и поворачивается к Чонгуку. — А вино зачем? — Тебе. Ну, нам, наверное. Я домой идти не могу, с котом не пустят. Возьмёшь? — у Гука круглые глаза. Ему бы подзатыльник и посыл куда подальше; кот нагло таращится на Юнги. Облезлый, тощий, некудышный кот с гетерохромией и порванным ухом. Мин цокает, проходит мимо Чонгука в кухню и вытаскивает блюдце. Вливает туда молоко и ставит на пол. Обрадовавшись, Гук вдруг улыбается, а Юнги зависает, чувствует, как краснеют щёки, облизывает губы и отворачивается. Лишь бы не увидел. Если поймает – Юнги мертвец. Мин открывает бутылку вина, Чонгук сидит за столом, забравшись с ногами на стул. От него на всю комнату пахнет снегом и сыростью, зимой. Волосы всё ещё мокрые, липнут к лицу, торчат в разные стороны и поблёскивают в свете лампочки. Он немного дрожит, но делает вид, что всё в порядке. — Возьми мою одежду и иди в ванную. Заболеешь, — причитает Юнги, и когда Гук благодарит, выходит из кухни, оставляя за собой привычное для Мина жужжание, он расслабляется и растекается по стулу, прикрывая глаза. Ему не стоит вестись на поводу у этого ребёнка, но он приходит и растаскивает обыденность Юнги. Всякий раз приходится сдерживаться и разговаривать, отвечать на вопросы, слушать наивные истории об очередном спасении. Чонгук хочет спасти всех и каждого, он чёртов герой, у него в планах стать Человеком, а не рядовым бесполезным жителем. Юнги и второй вариант приемлет, вполне нормально обитая среди серой массы, но этот семнадцатилетний недоумок вечно всё портит, заставляя чувствовать себя отвратительно. Чонгук выходит из душа, снова мокрый. Одежда Юнги ему в пору и вот-вот станет малой, несмотря на разницу в возрасте. Гук оттягивает футболку, пятернёй зачёсывает волосы назад и криво улыбается. — Твой бокал, — протягивает Юнги. Сытый кот забрался под стол, вылизывая грязную шерсть. Чонгук занял своё место, принимая прежнее положение. Он глотнул немного вина, причмокивая и смакуя кисловатый привкус. — На что-то более изысканное не хватило бы, — виновато бормочет он. — Я не разбираюсь в вине, так что наплевать, — тут же отзывается Юнги. — Ты ел? — Да. — Чонгук опускает веки, делает глоток смелее и жмурится с непривычки, а Мин умиляется с секунду, подбирается и кашляет в кулак. — А ты? — Что? — Ты не голоден? — Не-а. Молчание в середине диалогов – нормально. Куда хуже было бы, если бы оно казалось неловким, но Чонгук не болтает слишком много и они похожи этим с Юнги. Когда-то, точно так же, Юнги хотел быть полезным. Он участвовал во всех мероприятиях, горой стоял за слабых, таскал раненых птиц и подкармливал бездомных животных. В какой-то момент это прекратилось, словно некая частичка ускользнула и наверняка перешла к другому – к Чонгуку, возможно. Юнги так не хочется, чтобы Гук разочаровался и перестал быть собой. Его, неуклюжего, неумелого, наивного и растрёпанного, укрыть бы от всего плохого в мире, и если для этого нужно разделить свою жилплощадь с котом, то Юнги согласен. Лишь бы не быть пойманным. — Снег снова пошёл, — прерывает мысль Чонгук, указывая на окно. Юнги оборачивается, всматриваясь в мельтешащие около фонарей точки. — К утру точно будет всё в снегу! — Тебе в школу завтра? — Хён, каникулы, — обидчиво напоминает Гук, ставит пустой бокал на стол и стучит кончиком пальца по стенке, чтобы капельки поползли вниз. Юнги припоминает о зимних праздниках. Точно, рождество ведь. Он слегка рассеянный и это бросается в глаза. Чонгук, заметно пьянеющий, выплёскивает вино в свой и Юнги бокалы, поднимает и мечтательно смотрит в потолок. “За выходные!” — торжественно вещает он, чокается с Мином и залпом опустошает. Юнги не уверен, что это законно, ведь фактически он спаивает несовершеннолетнего, а с другой стороны он знает, что потом… — В словаре “удобно” и “уютно” считаются синонимами, — размышляет Чонгук, сощурив глаза и смотря в сторону. Юнги – на него, неотрывно, пока не заметят. — А если применять к человеку, то “удобно” будет звучать так отталкивающе, а “уютно” совершенно иначе. Ты как-то подсадил меня на все эти игры с разностью слов, и теперь я думаю, что синонимы могут быть и антонимами одновременно – в зависимости от контекста. А ещё я думаю, что быстро пьянею и говорю слишком много. — В значении слов играет не только их постановка в предложении, ты же знаешь, — напоминает Юнги. Чонгук кивает, тянется к бутылке, но Мин перехватывает раньше и пальцы Гука оказываются поверх чужих. Юнги застывает. — Интонация и люди, произносящие их, тоже важны. И ситуация, и актуальность. Я помню, — проговаривает Чонгук. Его голос на тон ниже, щёки раскраснелись от алкоголя. Гук сейчас – комок теплоты и неуверенности, а Юнги буквально ощущает это кожей. — Тебе со мной уютно или удобно, хён? Наглый, наглый Чонгук! Юнги с ним слишком. Слишком тонко, на грани чувственно и нельзя, ведь это Гук, тот мелкий сосед, который доставал в течение двух лет “Угрюмого Хёна” и таскался щенком позади. В какой-то момент всё пошло под откос и Юнги стал звать сам, к себе, учить и учиться новому. — Мне с тобой накладно, — выкручивается Мин, кивая в сторону вылезшего из-под стола кота. — Что с ним делать будем? Чонгук разочарованно моргает, подбирается и таки забирает бутылку, показушно делая глоток из горлышка. — Я попробую придумать что-нибудь. — Он никому не нужный ведь. — Ага, никому, кроме меня, — настаивает Гук. Он даже почти хмурится, упрямо таращится на Юнги и знает, что никогда не получит отказа. — У тебя было такое, что ты терял мысль? Или не мог её разобрать? Или не мог понять, что она значит? Было? Чонгук шарит в миске с крекерами, берёт один и смачно хрустит. Кот трётся о ноги Юнги, и Чон мягко улыбается. — Ты ему нравишься, — Гук, опустившись на колени и примостившись около кота, гладит того по головке и поднимает глаза на Мина. — И не ему одному. Раскрытые ладони Юнги накрывают тёплые Чонгука. Нерешительно, словно от прикосновения может что-то сломаться. Звенящая тишина обволакивает, по-зимнему хрупкая. От неё пахнет мокрой шерстью, прохладой и осевшим на стеклянном дне вином. У Гука глаза тёмные-тёмные, в таких тонуть и задыхаться, без сопротивления. Юнги уже и давно, а младший пользуется и, кажется, знает всё на свете. Его кончики пальцев уничтожают Юнги подчистую. Кот машет шерстяным хвостом, наблюдает. — Что ты… — Я просто хочу, ну, типа… — Чонгук запинается, лишь раскрыв рот. Он пунцовый, смешной донельзя, и Юнги нервно смеётся, облокотившись головой о заднюю стенку. Шмыгнув носом, Гук грузно падает на пол и кот лезет на ноги, тычется мордой в опущенные руки. Юнги выдыхает, прикрывает глаза и делает шаг навстречу – садится, слегка неудобно упираясь коленями. В самый раз бы прервать всё сейчас, однако не выходит. Мелькающий за окном серый снег усиливается, блёклая лампочка над головами вдруг кажется особенно нужной и важной, придающей атмосферы. Подцепив край футболки, Юнги манит Чонгука на себя. Тот ничуть не сопротивляется, привстаёт и угловато мешкает. Улыбнувшись, Юнги дёргает за ткань, и Гук оказывается в его объятиях. Упирается подбородком в плечо, часто моргает и слышит то, что не решился сказать. Чонгук жмётся крепче, и ему вовсе не хочется отпускать Юнги, даже если родители против и всё их окружение. Он трогает жёсткие волосы Мина, ощущает запах ближе, чем когда-либо, радуется бьющемуся в его грудную клетку сердцу. Буквально, чувства Чонгука усиливаются в несколько крат и также быстро отплывают, с украденным теплом. — Ты можешь навещать его каждый день, — заверяет Юнги, указывая на кота. Чонгук тупо кивает, чешет макушку, и по-детски лыбится. — Я буду. Каждый день. Я буду, обещаю, — тараторит он. Юнги смущённо трёт ладонью шею, оставляя розовые следы, встаёт и покачивается на месте. В ушах жужжит, а понимание произошедшего растекается приятным потоком по всему телу. Чонгук вторит и становится почти вплотную, но после отступая. — Я должен уйти сейчас, уже поздно и всё такое?.. — Нет, можешь остаться, — едва разборчиво проговаривает Юнги. — Рождество ведь. В рождество нельзя быть одному.