provocation

      Ночью Чимин какой-то совершенно крышесносный и невыносимый. Возбужденный и жаждущий внимания, он первый целует Юнги, бесстыдно зажимая того в коридоре общежития, когда риск спалиться перед остальными слегка переваливает за отметку 97%. Целует мокро и пошло, с причмокиваниями, оставляя влажный след от слюны на губах Мина, кусает пухлые губы и даже чуть стонет в приоткрытый рот. Первый запускает осторожные маленькие пальчики под любимую мешковатую толстовку старшего, беззастенчиво шаря горячими ладонями по бледной чувствительной коже, так, словно это вообще в порядке вещей. Хотя, если учесть то, с каким постоянством и фанатизмом Чимин прижимает Юнги к разного рода поверхностям, это вполне можно расценить как нечто нормальное. Чимин будто ведет личный список того, где, как и при каких обстоятельствах он зажимал это тощее тело, мысленно - а может даже и не мысленно - ставя галочки рядом с пунктами. Он не прекращая шепчет Юнги в ухо что-то дико смущающее и развратное, обдавая кожу горячим дыханием, которое потом плавно переходит на шею и тонкие выступающие ключицы, разбавленное влажным движением языка по чужой молочно-белой коже и россыпью поцелуев-укусов. Пак в свою очередь ссылается на то, что Юнги просто слишком охуенный, а потому не лапать это худое податливое тело стало бы самым настоящим упущением с его стороны. И честно отвечает за свои слова, не оставляя без внимания ни единого сантиметра бархатной кожи в самых чувствительных, а потому излюбленных Чимином местах. Он буквально часами может целовать Юнги в губы с приподнятыми уголками, которые Пак на самом деле находит совершенно очаровательными, но предпочитает молчать. Он с легкостью доводит Юнги до дрожи в угловатых коленях, оставляя бесчисленные метки на шее и ключицах или просто играя языком с сережкой в ухе. Мин знает, что младший прощупал его слишком хорошо и может без проблем сдать экзамен, назвав все эрогенные зоны и чувствительные точки на его теле, а потому все попытки Шуги оказать хоть малейшее сопротивление, хотя бы чисто ради приличия, терпят крах почти сразу, стоит Чимину приласкать его своими маленькими ладонями. По ночам Чимин чертов провокатор.       Он уверенно затаскивает Юнги в постель, попутно как-то успевая стянуть с его худых плеч мешающую одежду своими миниатюрными, но цепкими пальчиками. Он прижимает его к себе, не переставая рыскать пухлыми губами по открытой шее и ключицам, которые Юнги невольно подставляет, запрокидывая голову назад. Осторожно целует где-то за ухом, следом прикусывая нежную мочку, начисто срывая дыхание Шуги.       Именно в тот момент, когда Пак льнет к чужой обнаженной груди, мягко обводя пальцами ореолы затвердевших сосков и стонет протяжное: "Папочка", Юнги, как правило, не выдерживает. Он набрасывается на Чимина, словно изголодавшийся зверь на долгожданную добычу. Жадно целует пухлые губы, кусая их почти до крови, до противного металлического привкуса на кончиках сплетенных языков. Шуга грубый и требовательный, он изводит младшего с каким-то абсолютно садистским удовольствием, до тех пор, пока тот не начинает жалобно скулить в чужие губы, прося, буквально умоляя о большем. Юнги не просто принимает правила игры с Чимином, он побеждает и мгновенно создает новые, неизбежно заставляя Пака подчиниться и сдаться. Он ведь и сам не терял времени даром и неплохо знал, как довести младшего до исступления всего в пару ненавязчивых касаний. Такой Пак, распаленный и нетерпеливый, с лихорадочно блестящими глазами и припухшими от поцелуев губами, буквально сводит старшего с ума. Его, такого податливого и возбужденного, хочется валить на лопатки и драть, как последнюю суку, за все его выходки. Хочется разукрасить чистый холст его тела сотнями, нет, даже тысячами алых пятен, замарать безупречную кожу парой собственнических укусов или шлепков. Чимин весь какой-то безумно чувствительный и отзывчивый. Он ощутимо дрожит под широкими ладонями старшего, покрываясь мелкими мурашками и сдавленно, совершенно по-блядски всхлипывает, когда губы Мина смыкаются на соске, начиная слегка покусывать. Его словно пронизывают крошечные электрические разряды. Руки и губы Мина по всюду: на груди, шее, руках и лице. Его прикосновения и гулкое дыхание обжигают, доводят до какого-то абсолютно невменяемого состояния и тяжелого рваного дыхания. Это своего рода месть. Мин, конечно, не зажимает младшего по разным углам и не валяет по всем доступным поверхностям, хотя, иногда стоило бы, зато умело втрахивает того в кровать в комнате общаги или в диван в маленькой студии, в которой, как не раз признавал сам Шуга, не звучало ничего круче, чем стоны этого парнишки. Юнги нравится изводить Чимина, продолжать сладкую пытку до тех пор, пока Пак не дойдет до предела, пока не начнет стонать в ответ на любое, даже самое легкое прикосновение и сам не попросит сделать что-то большее. Юнги не привык подчиняться чужим правилам и младший прекрасно это знает, но всегда первым затевает глупую игру, в конце которой заведомо проиграет. Он выгибается дугой и стонет как-то совсем уж запредельно, когда ладонь Мина все же опускается на возбужденный член, начиная нарочито плавно двигаться по стволу. Чимин говорит, что в такие моменты Юнги особенно мудак, ведь это вообще за гранью, но продолжает бесстыдно стонать толкаясь бедрами навстречу приятным и таким необходимым прикосновениям. Зато у Юнги чертовски красивые руки. Изящные, с тонкими длинными пальцами и проступающими нитями вен под бледной полу-прозрачной кожей. Чимин любит переплетать эти пальцы со своими, маленькими и пухлыми, когда никто из мемберов не видит, или ощущать их на своих волосах, когда Мин перебирает непослушные локоны, пока голова Чимина мирно лежит на худых угловатых коленях парня. Но больше всего ему нравится, как эти чертовы руки смотрятся на его члене, в такие моменты как этот. Чимин, разумеется, никогда об этом не скажет, но про себя обязательно отметит и запишет в долгий список достоинств этого шепелявого придурка.       Когда Юнги, вдоволь наигравшись, наконец входит в податливое тело, вырывая у Чимина какой-то нереальный по красоте стон, тот уже готов кончить от первого же толчка, как последняя шлюха. Но Юнги не позволяет. Он медленно двигает бедрами, внимательно наблюдая за лицом парня, будто любуясь. Раскрасневшиеся щёки, искусанные губы, растрепанные волосы. Чимин невероятный, крышесносный и совершенно непонятный в своем очаровании. Юнги постоянно хочется прикасаться к подкаченному торсу и сминать в руках упругие ягодицы, которые словно только для этого и созданы, ибо слишком прекрасно помещаются в ладони старшего. А вообще, когда Мин слышит этот голос, то его посещают сразу две мысли. Первая — не зря Чимину вручают все высокие ноты в песнях и вторая, это даже не мысль, а скорее безумная идея — записать стоны Пака на диктофон, а потом захерачить с ними какой-нибудь мощный бит для очередного трека, но она тут же отлетает, стоит только подумать, какой град вопросов посыпется от одного только Намджуна, не говоря уже об остальных. Да и Пак этого ему точно не простит. А потому он просто наслаждается этим в одиночку, вколачиваясь в податливое разгоряченное тело раз за разом, но все же подумывает спрятать диктофон куда-нибудь в ящик прикроватной тумбочки. Если не для дела, то хотя бы ради личного удовольствия.       Что касается Чимина, то тут все проще некуда. Как только Юнги начинает свои постельные игрища, поддавшись на очередною провокацию младшего, тот и думать толком не может от желания как можно скорее оказаться под этим худым, но в то же время стройным телом. Нет, по совести сказать, Чимин даже честно пытается держать себя в руках и не сходить с ума от всех этих ласк хотя бы какое-то время, но каждый раз Юнги спокойно пускает все его попытки по пизде и просто берет верх. Во всех смыслах этого слова. Чимин вообще не понимает, что делать с этим несносным парнем. И временами ему кажется, что там, в коридорах общаги, он зажимает Юнги — милого и забавного, хоть и грубого парня, а здесь, на белых простынях в комнате, его трахает именно Шуга — жесткий и бескомпромиссный, своенравный репер, к ногам которого давно уже легли целые стопки разносортных блядей. И что-то подсказывает Паку, что он давно валяется среди одной из таких стопок. Он толком не знает, какой из этих образов Мина ему нравится больше, но от того, как это все сочетается в нем одном, Пака буквально плавит. Он никак не может привыкнуть к этой чертовой игре контрастов, которая постоянно застает его врасплох. Не сказать, что Чимин был недоволен, ведь по сути, именно этого он каждый раз и добивался. Он знает, что потом метки на его теле будут сходить добрых две недели, а на бедрах определенно расплывутся синяки от сильной хватки таких, на первый взгляд, хрупких рук, но ему глубоко наплевать на все это. И даже на то, что на утро ему снова придется выслушивать упреки от всех работников БигХит, а неугомонному Хоупу снова придется выдумать длинную историю того, как он трахал какую-нибудь симпатичную блондинку с каким-нибудь совершенно невъебенным размером груди и все такое. Вот только Хосок вряд ли оценит, если узнает, что эта самая «блондинка» вполне спокойно стоит рядом, облокотившись о стену и внимательно слушает, сверля Пака насмешливыми лисьими глазами, да и трахал не Чимин, а скорее наоборот. Но этого Чону тоже знать совсем не обязательно.       Чимин — конченый провокатор, ну, а Юнги - тот еще мудак, но позволяет ему делать все, что вздумается, ведь он знает, что утром Чимин ловко сбросит с себя весь этот образ профессиональной потаскухи и, как ни в чем не бывало, будет обнимать Юнги за шею, лежа где-то рядом под одним одеялом на маленькой кровати, в которой и на одного-то места не всегда хватало. И такой Чимин тоже настоящий. Сонный и ласковый, будто кот, он совершенно искренне будет шептать Мину признания любви куда-то в грудь и дарить мягкие, даже робкие поцелуи, от которых мурашки бегут вдоль позвоночника, а сердце щемит как-то совсем по-особенному. Юнги знает это и от того обожает Пака еще больше.