Выйти из шкафа

С самого утра я не находил себе места. Носился из угла в угол, бросая взгляд на часы. Обычно я с легкостью остужал пыл эмоций или хотя бы прятал его от окружающих, но сегодня даже от Гилберта не укрылась моя излишняя нервозность. С другой стороны, это же особенный день. День, которого я ждал очень долго, до скрипа в зубах и зуда в одном месте. Снова взглянул на часы. Он с минуты на минуту должен появиться. Черт, этот дурак всегда опаздывает... Мы с Италией не виделись долгие месяцы. Дела загрузили график. Предстоящий экономический кризис, несколько важных политических проблем, и вот, ты лишен привычных вечеров в пабе, прогулок и утренних пробежек. Что уж там, даже заядлому лентяю Венециано пришлось с головой уйти в бюрократические дебри. Наконец, совсем недавно лед дал трещину, ситуация начала разъясняться. Этот факт всех заставил вздохнуть с облегчением. Всех, кроме меня, потому что от долгого воздержания мозг вскипал. Все мысли были только об итальянце, которого хотелось уже не нежно любить, осыпая легкими поцелуями, а трахать до пота и полного животного удовлетворения. Хотелось прикосновений, взглядов, поцелуев. Конечно, были звонки по вечерам и пара ласковых слов в сообщении. Но разве это сравнится с радостью от хлопка входной двери, со вкусом бесподобной пасты, которую он готовил на ужин, или с теплом хрупкого тела, что прижимается во сне? Не видеть его так долго казалось испытанием. И крышу сносило просто от мысли, что через какой-то час я прижму его к стене и вдохну до боли знакомый запах. Щелчок входной двери оповестил о госте. Волнение вперемешку с радостью, счастьем и легким возбуждением вскружили голову. Я ринулся в прихожую и не успел осознать происходящего, как оказался в объятиях. Растрепанный, он прижимался ко мне всем телом. В его глазах я увидел отражение собственного нетерпения, понимая, что был не одинок в этой одержимости. Разом все слова вылетели из головы, все те нежные прикосновения показались бессмысленными. Я слишком долго терпел и изводил себя мечтами об этом дне. Мое терпение на исходе. Без лишних слов наклоняюсь и жадно целую его в губы, получая мгновенный ответ. Италия цепляется руками за шею и прижимается еще сильнее, пока я избавляю его от препятствия в виде верхней одежды. Тело горит от возбуждения. Я знаю, он чувствует мой стояк через тонкие спортивные штаны, это заводит так же сильно, как его язык, скользящий по губам. Дыхание срывается. Я грубо наклоняю хрупкую головку и вхожу в приоткрытый рот, пробуя на вкус его юркий язычок, сплетая его со своим. Спускаюсь ниже, судорожно целую уши, шею, ключицы. Кожа покрылась мурашками, когда подушечки пальцев тронули мышцы живота, паха и задели резинку штанов. Громкий стон срывается с губ. Ощущаю руки в месте, которое слишком долго находилось без внимания. Хитрому засранцу понравилась моя реакция. Он, будто поддразнивая, повторил движение, медленно дернув руку. Губами прижимаюсь к его плечу, окруженный запахом, что больше походит на дурман. Бедра двигаются, заставляя руку на члене двинутся следом. Я изнываю, это одновременно божественно приятно и чертовски мучительно. Пока с хитрой усмешкой на красном лице Венециано выдавливал из меня стоны, я сжал в руках его ягодицы, представляя, как войду внутрь, как он будет отпираться, плакать, а вскоре насаживаться и просить о большем. Движения резкие и вздохов слишком много. От оставшейся одежды пышет жаром. С шипением бросаю: - Быстрее, - и через несколько секунд сладких судорог кончаю ему в руку. Срываю с него рубашку и дергаю ремень. Все происходит в безмолвии, но прихожая наполнена громким звуком жаркого дыхания. Венециано помогает избавиться от штанов, теперь я еще явственнее вижу его стояк сквозь мокрое нижнее белье. Он с трудом держится на ногах. Без лишних усилий приподнимаю его, прислоняю к стене и медленно опускаюсь на колени, бросая взгляд вверх. От него уже не пахло уличной свежестью и багрянец щек не имел отношение к холоду. Удовлетворенный страстной истомой в его глазах, я схватился за бедра и лизнул член через белье. Стоило языку коснуться мокрой, теплой ткани, как Италия взвизгнул и ноги его подкосились, две руки оперлись на мою спину. Язык нащупал головку и вобрал ее вместе с тканью. Венециано приглушенно пискнул. Длинные пальцы путались в моих волосах, избавляя от привычного зачеса, пока я зубами снимал с него белье, думая о том, как доведу его до грани, как постепенно вберу его в свой рот и в самый важный момент оставлю неудовлетворенным, чтобы он хотел почувствовать меня внутри еще сильнее. Я так увлекся, что не заметил, как ласковые поглаживания сменились на удары. Не успел спросить в чем дело. Понял сам. Словно гром, захрустел старый замок, готовясь открыть дверь. - Гилберт? - Ты же сказал, что он уехал?! - Уехал... и очень не вовремя вернулся, - проворчал я сквозь зубы, не скрывая раздражения. Италия впал в ступор, а я принял самое глупое решение. Кровь отхлынула от лица. Я понимал, что до полного абзаца нам осталось несколько секунд. Спешно хватаю вещи и толкаю Венециано в большой шкаф, после чего с трудом пролезаю сам. Внутри было душно, пыльно и тесно. Поза казалась неудобной. Я нависал над Италией, а мой член упирался в его ягодицы. Входная дверь с грохотом открылась и пара голосов наполнила комнату. - Хватит меня преследовать! - Может перестанешь бегать от этой темы? Я хотел спокойно все обсудить, но ты опять устроил скандал. Чувствую, как Италия дрожит и судорожно сглатывает. Было дико стыдно за свой порыв, стыдно, что все привело к такому. Но хуже всего, что эта дурацкая ситуация еще сильнее возбуждала. В этой маленькой коробочке, где я лишь тактильно ощущал тепло кожи и вдыхал запах пота и секса, чувства вскипели, будто их обдало кипятком. А рискованность происходящего и вовсе заставляла забыть о разуме. - Спокойно? После того, что ты устроил, я тебе в глаза смотреть не хочу! Стоять согнувшись было тяжело, я буквально падал на Италию. Выносить это бездействие, когда ниже пояса все пылало, было невозможно. Я прикрыл ладонью рот Венециано, слыша в сдавленном тихом вздохе шок и сопротивление. Но мне было все равно. Другой рукой я трогаю его спереди грубыми и резкими движениями, заставляю его стать твердым. Смазка стекала по пальцам вязкими каплями. Стараясь выровнять дыхание, раздвигаю ягодицы и касаюсь тугого кольца мышц, чувствуя, как тело подо мной брыкнулось. Пальцы растирают вход, пока за дверью Гилберт с жаром что-то кричит собеседнику, но нам было не до них. - В тот вечер ты говорил иначе. Или, может, кишка тонка признать, что тебе понравилось спать со мной? Италия шипит и охает, когда первый палец входит внутрь. Ладонь обдает горячим дыханием, влажный язык касается кожи. Для меня это знак, что ему хорошо. И я ввожу еще один, ощущая, как мышцы поддаются. Италия помогает себе руками спереди, пока я ставлю очередной засос на шее. Он молчит, иногда выпуская слишком громкий стон, который, к счастью, заглушают громкие дебаты снаружи. Я все думаю, как хорошо мне будет внутри его тела. Когда головка втиснется в узкий проход и, пульсируя, пройдет дальше. Эти мысли томили меня, а тем временем Венециано опирался лбом о стену. В нем свободно двигалось три пальца. Он шептал что-то совсем тихо. Наклоняюсь вперед, жду очередных криков снаружи. Когда они наступают, шепчу в ухо: - Сейчас? Он стонет с мольбой в голосе: - Нет, они услышат. Несмотря на эти слова, его тело говорило об обратном. Горячее и влажное от пота, оно напрягалось и изгибалось, требуя разрядки. Тихие стоны вырывались с завидным постоянством и просили о продолжении, а мне только это и нужно было. Влажная головка касается прохода, и я окончательно теряю контроль. Резкими движениями вхожу внутрь, и наше убежище заполняется приглушенным криком. Я заглушаю его как могу, пальцами прижимая язык, одновременно сходя с ума от удовольствия. Меня обдает теплом, я буквально всем существом ощущаю эту сладкую влажную сдавленность, которая вздрагивала и сокращалась. - Что это?! - Твою мать! Запад, ты дома? Спустя секунду удовольствие сменилось зудом, желанием с животным напором начать двигаться, доводя нас обоих до оргазма. После долгих месяцев разлуки и воздержания держаться было физически трудно. Было плевать даже на прямую опасность в виде брата, что искал нас. Хотелось завершить все парой жестких толчков, но взгляд зацепился за сжатый кулак, что упирался в стенку. Я уже видел этот жест. Хорошо запомнил, ведь это был наш первый раз. Тогда все прошло не так гладко, он испытал немного боли. Было до ужаса плохо, будто я испытывал ее вместе с ним. Повторения я не хотел, ведь смысл во всем этом, если удовольствие получаю лишь я? - В начале всегда больно, да? - как можно нежнее и тише спрашиваю. Италия молчит. А я покрываю плечи и шею долгими поцелуями, рукой накрывая сжатый кулак. Не знаю сколько времени проходит, но он разжимает его и сцепляет наши пальцы. Я ощущаю, как его тело расслабляется, и аккуратно начинаю двигаться. Шаги приближаются. Полоску света перегораживает тень. Я понимаю, что сейчас произойдет что-то ужасное, но мне плевать, на все плевать, пока Италия со мной и ему хорошо. Сердце стучит, дыхание сбивается. Рваные гортанные вздохи в такт движений. В голове пролетает мысль, что это походит на зависимость. Я прижимался к нему вплотную, ноги устали, но несмотря на кучу неудобств и невозможность трахнуть его со всей силы, я чувствовал себя наркоманом, который во время ломки получил дозу. Пульсация разносится по телу, я закрываю глаза и силюсь сдержать рвущийся стон. Италия мычит, он ловит такт движений с такой же жадностью, а моя рука на губах плохо помогает звукоизоляции. Наконец он сжимается слишком сильно, чувствую, как любимое тело напряглось, мышцы входа пульсируют, заставляя меня еще сильнее долбиться. Разрядка приходит резко, я закрываю глаза и чувствую, словно каждый нерв в теле вздрогнул и разнес по организму удовольствие и внезапное расслабление. Я кончаю, чувствуя, как вязкая струйка его спермы стекает по руке. - Ну и? - Нет никого, - взволнованно бурчит Гилберт, поднимая пиджак, - ладно, уболтал. Знаю, я один бар поблизости, обсудим нашу проблему, пока брат не явился. После произошедшего стыд и страх запоздало лезут в голову. Теперь кажется, что стоны и остальные не менее пошлые звуки были слишком громкими, и не услышать их было попросту невозможно. Сомнения развеялись от грозного взгляда Гилберта, брошенного прямо в глаза, перед тем, как входная дверь с грохотом закрылась, оставляя нас в одиночестве. - Он все видел, - по грусти в голосе было понятно, что Италия боялся именно этого. - Зато мы все слышали, - констатирую я, целуя Италию в макушку, - если решится поднять эту тему, мне будет не в тягость напомнить ему об одном весеннем вечере... В памяти невольно всплыл тот случай. Тогда, в стельку пьяные, они с Францом ввалились домой и устроили траходром прямо в зале. Думали, никого нет, а я просидел в кабинете до ночи, ожидая, пока действо не закончится. Теперь это все казалось до жути глупым. С другой сторон, сколько таких случаев мы могли допустить? И есть ли смысл бояться? Все равно рано или поздно нам всем придется выйти из шкафа.