Maybe

Не то чтобы Ацуши хоть когда-то был хорошим парнем. Он прячет мятые отцовские сигареты в задних карманах джинс и жмется в кабинках туалетов, глотая горький табачный дым. Быть может, и не от доброй жизни. Его застает Сакамото. Сотни и тысячи раз. Сакамото — придурок. Он смотрит и гаденько-гаденько улыбается, самыми краешками бескровных обветренных губ. У Ацуши от этой его улыбки болезненно жжет меж ребрами и предательски дрожат колени, сбитые утром в кровь. Ацуши и сам, наверное, улыбается: глупо и донельзя фальшиво. Ацуши глупый. И не то чтобы он хоть когда-то был умным, но это все равно обидно: так привязаться к недостижимому. Так привязаться. А ведь даже не в этом суть. Он знает, знает, прекрасно знает о том, насколько все ужасно, но все равно верит и надеется. От этого сильно хорошо и долго плохо. Фукасэ кормит его реальностью прямо с холодных бесчувственных рук. Ацуши смотрит на него украдкой, словно последний вор, подмечает высокие скулы, обводит взглядом острую линию подбородка и широкий разлет бровей. Он надеется угадать возраст, но внезапно заглядывает в глаза и читает страх. В жутко-красных глазах Фукасэ, в его плавных ленивых движениях и в сладкой правдивой лжи все ненароком вопит о страхе. И глупый Ацуши слишком глуп, чтобы не заметить этого. Ему сильно плохо и никогда хорошо. Девчонки шепчутся, что Сакамото, наверное, уйдет. Об этом говорит и дурак Кубота, и шутит Сера, и даже Хаябуса будто бы случайно роняет на очередном собрании. С некоторых пор он не смотрит в сторону Ацуши, но ему от того ни холодно, ни жарко. Он тоже знает. Это знание рождается где-то там, где оседает горячим жаром дым сигарет, где берет начало всякая гадость и живет больная его привязанность. Растет и множится тревога. Поделать с этим ничего нельзя. Фукасэ такой же холодный, как пляжный песок и сырая рыба, как большое мрачное море и соленая вода. Он единственный, кто говорит, что так даже лучше. Сакамото уйдет, но Фукасэ останется. Навечно и навсегда. Кажется, Ацуши слишком глуп, чтобы ему поверить. У Сакамото глаза бесконечности и тело простого школьника. Ничто в нем не говорит ни о прошлом, ни о будущем — настоящее умирает. Ацуши сперва смеется: кажется, их идеальный Сакамото крепко-крепко застрял и никак ему не выбраться. Но потом все переворачивается с ног на голову и становится на свои места. Понять оказывается проще простого: они застряли. Жизнь не останавливается ни на одну секунду. Ацуши правда старается подумать обо всем, взвесить все «за» и «против», но время бежит стремительно и неумолимо, не оставляя ему и шанса. Время — враг. Все происходит быстро. Ему вдруг становится смертельно смешно. Он не отмывал биту, не удалял фотографии, не менял ничего в своей захламленной комнате с того самого раза, как весь вечер провалялся в кровати с бутылкой крепкого и мыслями о Сакамото. В нем исправлено все: от глупых привычек и до нелепых вольностей. Страшно. Сакамото жалеет? Или желает. Ему безразлично любое мгновение долгой жизни, ему бесконечно скучно. Интересно каждой микрочастицей тела обо всем этом маленьком быстром мире, забавный карлик. Ему по-своему. Как-нибудь. Ацуши вовсе не любит гадать. Он до злостно-усталой искренности простой: Сакамото уходит, потому что он хочет уйти.