Комедиант

Кровь просачивалась сквозь пальцы. Цицерон сильнее прижал ладонь к источнику пульсирующей боли. Проклятый оборотень, предатель, астридова собака. Ранил, но не убил. Нет, так просто его не убить. Нет-нет. Шут услышал, как активируются ловушки. Пришлось подняться и, держась за стену, идти дальше. Он не может умереть. Нельзя. Он не может оставить Мать. Он – Хранитель. Тупик?! Тупик! Хохот вышел хриплым, не настоящим. Но Хранитель не боится. Шут не боится. Шут смеется. Цицерон прислонился к дальней стене и медленно опустился на холодные каменные плиты. В животе еще пульсировало. В уголок глаза попал отблеск отраженного огня. Напротив шута, прислоненное к стене, стояло потрескавшееся зеркало. Проходя мимо него, Цицерон видимо задел ветхую материю, скрывавшую запыленный предмет роскоши, и теперь напротив Хранителя сидел странный человек… Шут. А ведь точно он! Убитый столько лет назад, пьяный актер смотрел на раненого Хранителя с другой стороны серебрёного стекла. Пьяница злорадствовал и ухмылялся, а костюм лицедея весь перепачкался красным вином. Хранитель стянул с головы колпак и кинул в мертвеца, но под ребрами вспыхнула боль, и отражение согнулось от беззвучного смеха. Где-то в коридорах дома Слышащий преодолевал препятствия. Но Хранитель не боится умереть. Мать простит. И Шут не боится. Шут смеется. Но он боится. Цицерон все еще жив. И хочет жить. И он не сдастся. Цицерон все еще жив и будет бороться до конца. Он не умрет из-за этих двоих, давящих на него так долго. Они пойдут к даэдра. Он все еще жив. Прежний Цицерон жив. Юноша, любящий холодное оружие и сладкую кровь. Юноша, которого пригрела и приняла под свое крыло темная братия. Он не сдастся дураку и безумцу. И не с такими справлялся. Как же долго они властвовали над его разумом. В душе начинает нарастать Хохот, но Цицерон отмахивается от него, как и от долга Хранителя. Они получили его, потому что тогда, оставшись один в разрушенном убежище наедине с тишиной и трупами, он испугался жизни. Хранитель и Шут умрут, потому что теперь он боится умирать. На поверхности зеркала, кажется, появляется больше трещин, пусть это и просто игра света. Шут умирает. Нет. Он давно мертв, и теперь его злобливый дух отпускает Цицерона. Хранитель уходит следом. Цицерон теряет своих внутренних узурпаторов вместе с кровью и соленой водой. И на камнях, и в отражении остается только уставший и постаревший человек. Дверь распахнулась. Выждав некоторое время, но, не дождавшись активации ловушек, в комнату вошел Слышащий. На полу в луже собственной крови лежало почти бездыханное тело. В паре шагов от него смятый колпак. По лицу раненого скатывались слезы. Цицерон был свободен.