***
— Дверь в той стороне. — Что, и это всё? — Могу только проводить. Гилберт скрипнул зубами и сложил на груди руки, хмурясь, пока Ван переворачивал страницу и углублялся в новый отрывок романа. — Я хочу с ним поговорить. — А он с тобой не хочет, — резонно ответил китаец, не отрывая взгляда от книги. — Только потому что ты его новый дружок, не значит, что ты имеешь право его прятать от меня. Гилберта медленно пожирали злость и обида, затаённые на Брагинского и Вана. Эти двое так спелись, что от мысли об этом тошно становится. — Не «дружок», а друг. И я всё равно тебе ничего не расскажу, поэтому можешь уходить. — Ладно… Тогда я поступлю инач-… — Артуру я тоже ничего не скажу. У немца словно хребет вырвали и вставили обратно под другим углом. Без наркоза. Откуда у этого азиата взялась такая проницательность? Даже в глаза не посмотрел, а уже задумку Гилберта понял, будто бы в той книге все его мысли написаны: пропитали каждую страничку, словно качественные чернила. Мужчина закусил нижнюю губу и тут же облизнул её. — Откуда понял? — Я же не слепой. И ты тоже, верно, раз собирался использовать такой трюк. Но как бы не так. Это действительно выглядело пустой тратой времени. Уговорить Вана рассказать ему где прячется Иван, равносильно тому, чтобы вырастить за ночь крылья и взмыть в небеса к Богу. И даже попытка использовать чувства Яо к его, Гилберта, собутыльнику провалилась с треском ещё до осуществления. Если бы они жили в средневековье, Гилберт бы обвинил китайца в колдовстве. Но сейчас он больше был похож на чумного доктора, который тщательно изучил каждый нерв в мозгу немца, и в любой момент может прочесть его мысли и намерения, а в нужных местах даже закладки оставить. Байльшидт от обиды аж кулаки сжал до боли, но пальцы быстро затекли, так что пришлось расслабиться и молча покинуть заведение, оставив Яо в тишине. Китаец оторвал взгляд от очередной строки и медленно отодвинул штору, следя через стекло за удаляющейся фигурой немца. Это оказалось труднее, чем он предполагал: отказывать, несмотря на столь похвальное упрямство. Но просьба друга была во много важнее эгоизма немца и собственных чувств Вана. Они всё равно не имели шанса быть взаимными, так какой смысл жертвовать драгоценной дружбой ради мимолётной боли в сердце? Книгу пришлось закрыть, потому что спутавшиеся в клубок мысли никак не давали покоя. И взгляд то и дело падал на телефон, мирно лежащий на столике сбоку. Позвонить или нет? Яо с сожалением вздохнул, сунул книгу в рюкзак и быстро переложил сотовый в самый глубокий кармашек, чтобы соблазн набрать знакомый номер хоть немного притупился на фоне общих проблем, касающихся его друга. Со своими он разберётся позже, несомненно. Для этого ещё будет время.***
Иван ходил из одного угла комнаты в другой и бормотал себе под нос, постоянно хмуря светлые брови и, то и дело, поглядывая на часы, что уже несколько месяцев висели почти живым грузом над полукруглой аркой, ведущей в зал. Загородный дом его друга оказался отличным укрытием на время внутренних переживаний Брагинского: он очень долго благодарил Яо в больнице, когда тот без раздумий согласился укрыть русского у себя, и даже не стал задавать лишних вопросов. Но заранее предупредил, чтобы Ваня даже не думал причинять себе вред, иначе тогда Ван уж точно позаботится о том, чтобы тело друга никто и никогда не нашёл. Почему именно «тело», Иван уточнять не решился, улыбаясь с неподдельным счастьем. Вот уже месяц он пребывал в глубоких раздумьях об участи, что свалилась на его и Гилберта плечи. Вернее, запястья. Потерев оное пальцами, Брагинский вздохнул и повернул голову к приоткрытому окну, через которое в комнату просачивался свет заходящего за горизонт солнца и тепло последних дней весны. Май — от самый умиротворяющий месяц внутренних противоборств и убеждения, а также неоценимой помощи одного азиата, ставшего едва ли не старшим братом Ивану. Ван сделал действительно многое для Брагинского, и тут нельзя было даже посметь усомниться в том, что китаец — святой. Он приносил и готовил еду, помогал с поиском новой работы, тщательно осматривал руки и другие части тела Ивана, дабы убедиться, что тот не причинил себе в очередной раз вред. На следующей неделе ему нужно идти в школу — предстать перед директором как порядочный подчинённый, а позже — осенью — перед первоклассниками в образе их нового учителя, наставника и лучшего друга. А до того момента нужно было разобраться в собственных чувствах, иначе все эти проблемы со страхом и нерешительностью перейдут на новый уровень и будут мешать работе, которую Иван никак не хотел терять ещё не приобретя толком. Он почесал затылок и вздохнул особенно громко, из-за чего даже вернувшийся домой Яо уже из прихожей понял, что особых результатов за эти дни его друг не достиг, как ни старался. Собственно, чего и следовало ожидать. Ван подхватил пакет с продуктами, оставляя рюкзак на обувной полке, и оказался в зале. — Никак не решишься, да? Брагинский при виде азиата с обидой поджал губы и кивнул, понимая, что врать бесполезно, да и глупо. Особенно Яо. Китаец на этот жест улыбнулся и протянул вытащенный из пакета апельсин другу, ловя его наполненный детской радости взгляд. Ваня обхватил угощение обеими руками и принялся очищать, откидывая кожуру на аленький столик перед телевизором. Тут же запахло цитрусом. — Гилберт спрашивал про тебя сегодня. Даже нашёл меня в кафе после работы, представляешь? В комнате повисла тишина: Иван перестал чистить апельсин и уставился удивлённо на друга, словно тот сказал верующему, что бога нет, а все они — создания какого-то безумного учёного с головой змея. — Скажешь ему или мне придётся прятать теперь ещё и иглы из шкафа? На это Брагинский не смог ничего ответить. Зато Ван что-то отметил у себя в голове, и буквально на следующий день решил исполнить задуманное.***
Когда дверь за спинами мужчин захлопнулась, Гилберт выругался и с силой пнул железное покрытие, тут же шипя от боли в пальцах. — Нужно было с самого начала догадаться, что Яо меня не просто так позвал на старый склад… — Иван вздохнул и закрыл лицо руками, опускаясь на корточки. — Ой, дурак. — Да уж не ты один, — всё так же озлобленно и раздосадованно выплюнул немец, отходя от двери с разрушительным осознанием собственного бессилия. А ведь он тоже как последний идиот внимал словам Артура о том, как ему необходима помощь на старом складе его отца, как просто необходимо найти там старый аккумулятор от автомобиля и передать брату. И ничего, что со своей семьёй этот чертяка уже лет пять как не связывался, стоило лишь ему громко и довольно скандально разойтись со своей избранной половинкой. — Надо же было понять ещё утром, что только психу, содравшему имя соулмейта с собственной руки, придёт в голову такое вытворять с другими людьми. Позади Гилберта послышался вздох. Мужчине стоило больших трудов выйти из дома и согласиться на просьбу Вана помочь ему с разборкой старых вещей на складе, купленном у его знакомого с работы. Никаких сомнений, ни единого подозрения или вопросов. Просто слепая дружеская вера, закончившаяся самым настоящим предательством, больно бьющим в спину. А ведь Ван обещал, что не будет вмешиваться. — Ладно, это всё очень трагично и пиздец как обидно, но теперь у меня появился шанс. Тут у Ивана в груди что-то ухнуло вниз, а живот пробрало холодом. Он подтянул к себе ноги и сжал челюсть так, будто изо рта его сейчас будут силой вырывать язык голыми руками. Байльшидт оказался рядом буквально через секунду, а потом опустился на холодный пол, не обращая внимания на то, что светлые джинсы быстро собрали на себе пыль и грязь заброшенного помещения. В воздухе пахло сыростью, а теперь ещё и одеколоном немца. Иван чувствовал на себе его взгляд и боялся поднять голову, путаясь в догадках и мыслях. Он зол? Разочарован? Хочет расставить все точки над «i» и больше не попадаться друг другу на глаза? Что из этого? Сердце тем временем, казалось, отбивало в ушах, а дыхание стало немного сбивчивым, так что Иван старался заглушить его, ёрзая на месте и шурша ботинками. Бетонная крошка под ногами быстро размалывалась и превращалась в пыль. Ивана это успокаивало, а вот Гилберта жутко злило, и в какой-то момент он просто вытянул руку вбок и сжал пальцами колено Брагинского, вынуждая его остановить свои действия. — Достало, — наконец, сказал немец. А потом убрал руку и перевернул её оголённым запястьем к лицу мужчины. Тот не смог вовремя отвернуться или закрыть глаза, поэтому с ужасом впился взглядом в надпись, аккуратно выведенную на чужой бледной коже. Это было не просто слово, не просто буквы, а целое доказательство их связи… Которой Иван страшился как ребёнок темноты. Север. Несколько раз промусолив это слово у себя на языке, Ваня оторвал взгляд от чужой руки и уставился в лицо. Гилберт был вне себя от злости. Но не потому, что ему выпало быть связанным с этим человеком, а из-за его трусости и просто невероятной, непроходимой глупости. Подумать только!.. Они едва ли не с детского сада вместе, а этот русский идиот взял и решил, что если вскрыть себе вены, то жизнь станет намного прекраснее, и никакие соулмейты ему не помешают. — Гил… — Заткнись. Не дай Бог ты сейчас скажешь очередную тупость, я тебе врежу. Клянусь. В следующий миг Гилберту показалось, что это он тут как-раз ляпнул нечто тупое, ибо увидел, как глаза Ивана медленно потемнели, и взгляд наполнился тем самым холодом, который пронизывал каждую клеточку тела. Он с силой толкнул Гила на спину и навис сверху, растягивая покусанные губы в угрожающей улыбке. От такого Ивана нельзя было ожидать ничего хорошего. Ничего, кроме боли. Но почему-то мысль об этом Байльшмидта только раззадорила. Сколько он уже лет не видел мужчину в таком поистине живом состоянии? Разве можно не ликовать, когда душу вновь переполняли страх и восторг? — Поразительно. — Брагинский склонил голову набок и продолжил: — И это говорит человек, который год мусолил мне мозги своей обожаемой Лизхен, напивался на каждые праздники и клялся жизнью, что первым ребёнком у него будет мальчик. А ты не слишком обнаглел, дружок? Гил сглотнул и усмехнулся. Глупо было даже спрашивать подобное, ведь ясно как день, что его совесть чиста даже в такой момент. — А я ведь даже жизнь готов был отдать ради… Ради чего? Несуществующего счастья, причём твоего? Брагинский, не раздумывая, сжал запястья немца до боли и сорвал с его губ болезненное шипение. — И чего же ты не спросил меня, психопат? — сквозь стиснутые зубы, проговорил Гилберт. Иван на этот вопрос дернул бровями. Но вместо словесного ответа наклонился и примкнул ко рту мужчины своим, затягивая в поцелуй.***
Артур без стеснения следил за тем, как тонкие пальцы очерчивали линии шрама на запястье, и не хотел даже на секунду прерывать этот контакт. Место, которого касался азиат, начинало приятно покалывать, и англичанину казалось, что это ощущение наоборот расслабляет, помогает не думать о лишнем. Ван же всецело отдался процессу изучения чужого запястья, уже и позабыв о своём изначальном плане. Стоило им запереть двери склада, как между мужчинами завязался ненавязчивый разговор о погоде и отношениях других людей, а потом в какой-то момент Яо просто осознал, что в открытую пялится на руку Кёркленда, и не может перестать желать прикоснуться к нему. Разрешилась эта проблема довольно просто — Артур предложил сделать это сам, и даже протянул конечность к азиату поближе. Яо мягко надавил большим пальцем на место, где должно было красоваться заветное слово, но теперь был лишь уродливый след от содранной кожи. От мысли, что Артур сотворил с собой такое по доброй воле, китайца внутренне передёрнуло. Он и подумать не смел, что кто-то окажется настолько недоволен своей судьбой, что причинит себе вред сравнимый с пыткой. С другой стороны это означало, что сердце блондина просто не готово было принять уготованного ему человека как своего возлюбленного, или как бы сильна не была их любовь, что-то разрушило её до основания. И это одновременно огорчало и радовало Вана, который испытывал целую смесь эмоций, находясь рядом со своим объектом вожделения — дикого и почти противоестественного. В природе ведь так не принято. В их мире не должно быть исключений. У каждого человека есть избранный соулмейт, и каждый испытывает невероятное счастье, когда встречает его. Но тогда получается, что они с Артуром — ошибки? Или просто очередной эксперимент природы, результат её спонтанного каприза? Сбоку вдруг послышался судорожный вдох и Яо как кипятком ошпарило. Он резко вскинул взгляд на лицо Кёркленда и уже открыл рот, чтобы выплеснуть поток извинений, но был перебит до того. — Продолжай. Всё равно эти идиоты ещё не скоро оттуда выйдут. И Яо не нужно было повторять дважды. Он кивнул и послушно возобновил поглаживания, иногда позволяя себе чуточку больше и мягко касался губами шрама, не обращая внимания на пристальный взгляд пары изумрудных глаз. — А где?.. — внезапно тихо поинтересовался Артур, когда Ван вновь приложился пальцами к его руке. Азиат усмехнулся и смог ответить лишь через некоторое время. — Мёртв. Так бывает в этом мире. Так случилось и с ним. Просто одним вечером, учась ещё в школе, Яо засыпал с мыслью о своей второй половинке, а уже утром, стоя у зеркала, ощущал лишь пустоту в груди. Просто так случается, что кто-то умирает, так и не встретив своего избранного, и жизнь после этого становится скучной и однообразной. Ван смог пережить эту потерю, запахнув душу и скрыв глубокий шрам на ней. А затем повстречал Артура и с радостью подобранного щенка бросился «в омут с головой». И сколько бы времени не прошло, Яо не жалел о выборе своего сердца. Оно, может, и глупое, но своё дело знает. — Я тут вспомнил, что ты обещал меня чаем напоить в нашу последнюю встречу, — ненавязчиво упомянул англичанин, неподвижно сидя на месте и позволяя изучать каждый миллиметр изуродованной кожи на запястье. — Могу я считать, что предложение ещё в силе? Яо замер на мгновение и улыбнулся. — Разумеется.