Блаженно больной

Болен? Нет, он совсем не болен, это только кажется. Слабость в теле и ломота в костях от простого стресса – сложно, когда на твоих плечах лежит большая ответственность, да и недосып даёт о себе знать. Влюблён? Исключено. Любовь – наивные сказки для неокрепших юных умов, а не для него. Такие, как он, любить не умеют. Конечно, с последним утверждением многие могут не согласиться – за его спиной стояли люди, которые были ему ближе потерянной невыносимо давно семьи. Но их любовь была совсем иной. От неё не покрываются золотом… В зеркале он видит бледного (бледнее обычного) юношу с прозрачными, усталыми голубыми глазами. Чёрные волосы, обычно едва прикрывающие уши, сейчас собраны на затылке в короткий хвост. У него стройное тело, широкие плечи, длинные ноги. А ещё вся его грудь как проказой покрыта россыпью золотых самородков. Они нисколько не стесняют движения, не чешутся. Он их не чувствует, и это самое страшное – из его тела, прорывая кожу, растёт даже не минерал – металл, и ещё хорошо, что такой мягкий. Он рвёт кожу настолько медленно и плавно, что Бруно успевает привыкнуть к этой тупой боли. Сложно только ночами, когда организм решает вновь начать бороться с неизлечимой болезнью – его знобит от температуры, а золото начинает сильнее прорываться сквозь кожу. От этого простыни часто оказываются в крови, а ночь проходит мучительно медленно. Но наутро Бруно залечивает те раны, что не зарубцевались до конца, надевает белоснежную рубашку, один из своих щёгольских костюмов и снова идёт безупречно выполнять свою работу. Но теперь в его работавшем как механизм деле есть одна переменная, сводящая его с ума. Новичок, покоривший его своими полными страсти и решимости голубыми глазами. Они начали не с той ноты: Бруно гонял новоприбывшего, сваливая на него всю самую муторную, тяжёлую работу. И каждый раз удивлялся, видя, как он быстро и ловко с нею справляется. Он был поразительно молод – стажёр ещё, и для их фирмы казался кандидатурой не самой подходящей. Но его страсть, его желание стать лучшим среди лучших, его умение лавировать меж других работников, располагать к себе и при этом остепенять заносчивых клиентов поражала. Бруно любовался им за работой. Его лёгкими, уверенными движениями, его внимательным взглядом. Новичок был молчалив, но когда говорил, то всегда в точку и по делу. При этом он не прочь был и просто поболтать и мог поддержать, казалось, любую тему. Привлекательная, непривычно-женственная, изящная фигура вкупе с острым умом окончательно растопили сердце Буччеллати. А через какое-то время он сначала почувствовал тупую боль, а затем увидел первый золотой самородок, формой напоминавший чем-то божью коровку, появившийся чуть ниже середины груди. И понял, что пропал. Он слышал об этой болезни лишь вскользь и знал, что чаще всего жертвами становились нежные, влюбчивые подростки. Как раз ровесники этого новичка. Потому Бруно был уверен, что его минует чаша сия. Но у судьбы были свои планы. Он не знал, что ему делать. На врача просто не было времени в его плотном графике, а статьи в интернете все как один говорили, что единственный выход – добиться взаимности от объекта любви или отпустить его. И Бруно был бы рад это сделать, но не в его силах было уволить талантливого новичка, а перестать думать о нём, о его золотых волосах и вкрадчивом, тихом голосе было ещё сложнее. Золото разбегалось по телу драгоценной россыпью. Бруно продолжал делать вид, что всё в полном порядке. Правда, если раньше его одежда могла содержать фигурные, глубокие вырезы, открывавшие гладкую грудь, то теперь это были закрытые почти под горло костюмы. А затем ему пришлось начать надевать белые перчатки – золото, побежав по рукам, теперь огибало кисти. Двигать руками становилось тяжело и больно, но Буччеллати терпел. Скрывался в своём кабинете, нервно принимал целую горсть обезболивающих таблеток и терпел, хотя его потряхивало от озноба. Потому что он – лидер. Потому что он может с этим справиться. А то, что новичок, кажется, даже не замечает его намёков и фраз (или делает вид, что не замечает), - это ничего. Это проходит. Он лежит на небольшом кожаном диване, и его трясёт от озноба. Он с горечью чувствует на языке металлический, солоноватый привкус – кажется, золото начало проникать во внутренние органы. Это объясняет, почему он в последнее время совсем не хочет есть. В этот раз он забывает запереть свой кабинет, но сам не замечает за своим жаром, как кто-то входит. - Мать моя, Бруно, что с тобой?! - отрывистый, отдающий паникой возглас, и к нему подлетает его главный помощник. Тот, на кого он всегда мог положиться. - О, Леон, - Бруно мутным взглядом смотрит на склонившегося над ним мужчину с пепельно-белыми, забранными в хвост волосами. - Дай мне немного времени. Я скоро оклемаюсь. - Ага, двадцать раз, - говорит в ответ Абаккио и достаёт телефон. - Я сейчас же вызываю скорую! - Не стоит… Но Леон слышать ничего не желает: - Ты весь горишь! *** Апартаменты, в которых жил Бруно и которые он так и не смог толком обжить, встретили двух мужчин, когда была уже ночь. Леон ни за какие коврижки не согласен был оставить Бруно одного – особенно когда узнал, что с ним такое. Правда, теперь, когда он держал Бруно под руку, чтобы тот не рухнул, ему и не нужно было никаких врачебных заключений – он чувствовал под пальцами гладкий холодный металл, который никак не мог быть человеческой кожей. И он старается ни о чём не думать. Он помогает Бруно раздеться и невольно содрогается открывшемуся зрелищу. Почти всё тело его друга покрывала череда золотых самородков, вырывающихся из-под тонкой кожи. В горле встаёт солоноватый ком, который Леон силой воли задавливает обратно. - И давно ты так? – негромко спрашивает он, когда всё же удаётся уложить Буччеллати в постель. - Месяц точно есть, - отрывисто отвечает Бруно, но не смотрит на друга. Он не хотел показывать своей слабости. Как всегда. Леон громко цыкает и по-хозяйски роется на полках, пока не находит бутылку вина. Им точно стоит выпить. - Нет бы хоть слово сказать - может, мы бы всей командой смогли найти решение. Ты хоть говорил об этом своему «золотому мальчику»? - и в словах Леона нескрываемая желчь. Новичок его по какой-то причине неистово раздражал. - Нет, - Бруно глупо улыбается, не смотря на Леона. - Любовь не для меня, ты же знаешь. - Ага, я вижу, - саркастично отзывается он и пьёт вино залпом прямо из бутылки, когда Бруно отказывается. - Врач сказал, - слова застревают у Абаккио в горле, но он с силой их выдавливает, - что такими темпами ты не доживёшь до конца этого месяца… В ответ ему молчат. Внутри Леона закипает злость. - Может, у тебя есть что сказать? – на повышенных тонах спрашивает он. - Я пытался его отпустить, - начинает Буччеллати. - Пытался намекнуть, - он поднимает свою почти полностью покрывшуюся золотом левую ладонь и с видимым усилием сжимает. Золотые камни неприятно трутся друг о друга. - Но ни то, ни другое не помогло. Леон смотрит на покрытую золотом руку невидящим взглядом. А потом, прыснув, начинает горько смеяться, прикрыв рот ладонью. Бруно непонимающе смотрит на него. Леон смеётся в голос, видя его растерянность. - Мы с тобой два больных, трусливых идиота, Буччеллати, - говорит Леон и отставляет бутылку. - Что, прости? - Ты же просто боишься! – выпаливает он, продолжая громко смеяться. - Боишься, как самый распоследний трус! Что, думаешь, что он тебя отошьёт? Или что наоборот – примет твои чувства, и это будет не честно, потому что у тебя запущенное болезненное состояние? Или боишься, что у тебя появится такая очевидная слабость? Ну тогда радуйся: ты не один такой! А затем Леон расстёгивает свою тёмно-синюю рубашку и поворачивается к Бруно спиной. На его правой лопатке, прорывая кожу, скопилось несколько тёмно-синих острых камней. Бруно не мог не узнать… - Это… - Сапфиры. Цветом, кстати, как твои глаза, - не глядя на него, негромко говорит Леон и вновь смеётся. - Так что мы с тобой в одной лодке. Два больных, трусливых идиота. Друг мой.