Revelatio

Спусти курок, Уилл. Глаза напротив, глаза цвета растерзанного неба режут безжалостной сталью и трепещут бабочками с опаленными крыльями. Оголи клыки, как будто вся эволюция человечества была секундной вспышкой, разбитой чашкой, оскалься, вцепись зубами в горячие жилы, сделай глоток соленого багрянца, как жадно глотает дитя молоко материнской груди. Я не эмпат, Уилл. Но твои чувства — мои чувства. Твои осколки, крошащиеся, рассыпающиеся и растворяющиеся в этой безумной энтропии, — мои осколки. Я хочу сломать тебя, Уилл. Смотреть, как свет уходит из твоих глаз, словно капля дождя, скатившаяся с листа. Касаться скул, линии носа, ямки ладони, сгиба локтя, чувствуя, как смерть превращает гибкое, упругое тело в окоченевший бледный монумент. Видеть, как румянец становится цвета кости от поцелуя смерти. Моя открывшаяся истина расцветает терновым кустом внутри сосудов, оплетает органы змеем, ищущим тепла после долгих лет зимы, вырывается наружу, бьет фонтаном сквозь натянутую струной плоть и кожу с переплетом голубых вен. Игла терна колет палец, дрожащий на курке. Висок окропляется соленым потом, подобно высохшему мертвому руслу. Я не смогу увидеть, Уилл. Увидеть, как опускается рука, рисуя дымом из дула восточную роспись в воздухе. Пряность вкуса пепла, пряность запаха пороха. Река в твоем сознании поднимает бешеные брызги к небу, бросает рыбу на берег, рвет сети, рушит плотины. Река цвета крови твоего истязателя. Река цвета крови его жертв. Цунами воспаленных мыслей, захлестнувшее твое сознание, оставит место для прежнего тебя, Уилл? Когда моя кровь поставит сургучную печать на каждом кусочке твоего тела, закупорит все поры, запечатает трахею пробкой от терпкого итальянского, оставив нас один на один в клетке твоей головы, скажи, сколько продержатся кости черепа, прежде чем треснут скорлупкой, рождая новую Афину вызревших и достигших крепости боли и безумия? Шаг назад как волна, откатывающаяся с берега. Если я протяну руку вперед, то почувствую соль океана, соскальзывающую и капающую на мертвый паркет с пальцев. Отступление в тень спасет тебя от себя самого, но не от меня. Твой шанс на спасение пахнет подснежниками, Уилл. Хрупкий гербарий, заложенный между страницами моей книги. Ты высушишь его к нашей следующей трапезе, когда в бокалах зажурчит признание и принятие и последний привкус горечи твоего отчаяния соскользнет с языка? Когда временное помешательство и сомнение сойдут предрассветным туманом со спящих улиц, твой шаг зазвучит, приближаясь к порогу моего дома, не так ли, Уилл?