Жгите ведьм!

       Одиннадцать прячет в рюкзаке [только что купила, господин-полицейский] снотворное [прописанное, вот рецепт врача] и мажет веки черными тенями. Уилл Байерс ходит на андерграундные вечеринки, гремя кругленькими [это аспирин, мам, ты помнишь, новый рецепт] пилюлями в карманах, и цепляет девчонок на обтянутые кожейколени локти. Майк Уилер пишет конспекты по ночам [ты знаешь, я не собираюсь терять стипендию] и всегда на всякий случай носит початую пачку [не твое дело, Нэнс] сигарет. Дастин Хендерсон нанимает полуслепую [я нужен ей больше, чем она мне] соседку-азиатку для уборки два раза в неделю и запускает вирусы в Интернет. Лукас Синклер пишет семье очень короткие письма [ночами холодно, мам, но постоянное напряжение не дает замерзнуть, все время начеку, в следующем месяце от меня писем не ждите] с залива и носит на рукаве римскую цифру семь. Максин Мэйфилд всегда в окружении цветов и покоится на глубине двух метров под землей [уже чёрт знает сколько, если бы только не её чертова железка!]. – Мне надоело делать вид, что ничего не произошло! Притворяться, будто не замечаю…        Уилл впускает Одиннадцать внутрь – она проскальзывает мимо него с таким видом, словно признание его существования уже большее достижение, чем он вообще мог бы надеяться. Ему хочется ударить её по лицу и убаюкать в объятии одновременно. Она принимается готовить ужин, словно это в порядке вещей, словно Майку не больно и неуютно думать об этом каждый раз, когда она это упоминает. Уилл не хочет спрашивать её, какого чёрта забыла здесь мисс Уэнсдей Аддамс, он хочет, чтобы ей не приходилось каждый чертов день пробираться в его д[ушу]ом, чтобы Майк меньше сидел над учебниками, и чтобы многочисленные «друзья» Одиннадцать наконец забыли про её существование. Но все, что он может, это встать рядом и неохотно нарезать овощи.        По ночам Уиллу сняться сны – его кругленькие подружки вперемешку с алко- от них не помогают, но зато убивают некоторые клетки мозга, которые иногда отвечают за память о них, а иногда и за какие-нибудь важные навыки, например, нормальность. Это сложно с некоторых пор – отличать реальное от воображаемого – речь даже не идет о тех периодических видениях изнаночного мира, коими кишит его повседневность. Проблема Уилла не только в мерзких щупальцах, высасывающих из него покой – Уилл был обычным ребёнком, так что да, у Уилла посттравматический синдром, хроническая хандра и тяга к саморазрушению. Все это знают – его мать, его брат и его-чокнутая-правильная-подружка, его-чертов-биологический-отец, Дастин и Лукас, Майкл и Одиннадцать. Иногда узнают его безымянные спутницы-на-одну-ночь, иногда коллеги на работе. Уиллу – двадцать один – он вроде как в самом расцвете сил – но всем становиться понятно, на самом деле Уилл уже давно мёртв, а тело, что занимает его место – суррогат личности.        Одиннадцать, которую все еще все зовут «Одиннадцать», а не Джейн, мисс Хоппер, или как-то по-другому, запихивает лазанью в духовку, выставляет температуру и засекает время. Уилл, будучи еще более отсутствующим, чем обычно, моет ножи в раковине. Она откатывает рукава своей шелковой блузки, из расстёгнутого ворота белеют ключицы, под бровями – зияющие провалы. Уилл просит передать ему сухое полотенце, и Одиннадцать привычно запускает руку в кухонный комод, где почему-то кроме полотенец, обитают также плавки и носки с «освежающим ароматом Альп». Их уже давно не бросает в странную дрожь от той привычности, с которой они сосуществуют, как будто они – одно сильно расколотое целое. – Сегодня без приклю[кровоте]чений? – он смотрит на неё с деланным безразличием, как будто правда не чувствует боли, когда она вытворяет свои ведьмовские штучки. Она бросает полотенце ему в лицо – он закипает как чертов чайник. – Что на этот раз? – Не твое дело, - она подходит так близко, что Уилл различает точки на её лице, её дыхание сбивает с его лба прядь. – Не мое дело? Не мое сранное дело? – вкрадчиво. Уилл сбрасывает дурацкое полотенце на пол, нож все еще в его правой руке, так что он наводит его острие на её солнечное сплетение, - Если бы это было не мое дело, думаешь, я бы стал все это терпеть?        Одиннадцать включает свои ведьмовские штучки и нож раскаляется в его руке, органический пластик ручки обжигает его ладонь. Уилл кашляет смехом и только сильнее сжимает пальцы – ему так давно плевать на боль, что он мог бы искупаться в кипятке. Он оттесняет её к холодильнику, она вжимается спиной в магнитики, сбивает тот, что задорно приглашает всех в штат Индиана – нож у её горла, его рука подрагивает от боли. Уиллу кажется, что, если смотреть достаточно долго, она растает у него на глазах. Одиннадцать меньше его – тонкая, бледная, прозрачная, он бы не удивился, если бы она просочилась через стены и сбежала от него навсегда. И его бесит, что она все еще этого не сделала. Он кричал на неё много раз, внутри не утихает его вопль: «найди себе уже нормальную жизнь!», но она продолжает возвращаться сюда, готовить ему супы-пюре, чертовы лазаньи и пироги и проч.. – Ну же, Эл.        Одиннадцать сверлит его черепную коробку этими-своими очами-лазерами, так что стучит в висках. Уиллу туманиться в глазах, а тело начинает трясти – он знает, это из-за её чертовых ведьмовских штучек, а еще из-за того, что сегодня утром она помогала очередным ошибкам лаборатории вроде них с ней – но боль от этого не утихает. Первой не выдерживает она, хотя Уилл в миге от того, чтобы не грохнуться в отключке, возможно, попутно вогнав нож себе в сердце. Она перестает ускорять молекулы, или что она там делает своими супер-мутанстскими силами, выхватывает нож из его ослабевших пальцев прямо за лезвие. Теперь они оба в крови и на коленях у дверей холодильника, только от Уилла еще пахнет горелым пластиком и курочкой, с руки сползают куски кожи, в мышцах застывает черная жижа. Он не понимает, почему его все еще не тошнит, она силой мысли заставляет черную паклю убраться из его руки. Наверное, утренние таблетки наконец-то подействовали, потому что мир приобретает странно нормальный облик – пока Одиннадцать склонилась над его рукой, он утыкается носом в её короткие [теперь до плеч] кудри и вдыхает её запах.        Уилл отстраняет её, когда она хочет заживить рану – он достает здоровой рукой бинт, на что она хмурится – брови так изогнуты, что перед ним предстает Лицо-Треугольник. Одиннадцать принимается бинтовать ему руку только после того, как он опять-делает-все-не-так, пытаясь промыть её самостоятельно. Её собственная рана заживает прямо в процессе, из-за чего она сильно кусает губы – хотя возможно она просто злится. Он настолько под кайфом, что не чувствует вообще ничего – только её ледяные пальцы, касающиеся его кожи.        Пока Одиннадцать убирает окровавленные тряпки, Уилл достает початую бутылку бурбона из своего неприкосновенного запаса и отпивает из горлышка. Она берет предложенный им стакан и осушает за один глоток – горячность, пролившаяся по желудку, только усиливает её гнев. Одиннадцать кричит на него – так громко что вот-вот лопнут барабанные перепонки. Она говорит, что он безответственный, он замечает, что не обязан прибираться за сумасшедшими и делать вид, что это нормально. Эл подхватывает домашний телефон с кухонной стойки и запускает им в его голову – Уилл чудом уворачивается, скорее из-за того, что поскальзывается на пролитом антисептике, чем из сноровки – телефон разбивается о стену. Он честно ожидает, что она разобьет окна своими мутансткими замашками – поэтому подбирается поближе, пока она кричит на него за то, что он не хочет её понять.        Подступиться к Эл в таком состоянии – нечто из области самоубийства – так что Уиллу идеально подходит. Майкл, а этому зубриле везет на такие случаи намного меньше, едва ли сам не лишается чувств, но Уилл знает, что нужно делать. Он сгребает её в свои длинные руки и крепко прижимает к себе – она бьет кулаками его грудь – и это правда больно, Одиннадцать не из тех, кто бьет не всерьёз. Уилл подхватывает её на руки, пока она громко рыдает – и он знает, насколько ей правда больно – несет на кровать.        Она вытирает лицо рукавами своей дорогущей шелковой рубашки – размазывает по лицу черные разводы теней, от чего кожа становится еще прозрачнее. Уилл присаживается рядом и ждет – так с ними происходит всегда, так уж они устроены. Одиннадцать не успокаивается – только перестает разводить сырость – но тянет его за руку. Так уж они устроены. Он укладывается рядом с ней на покрывале – лицом к лицу, прижимает к себе и вновь утыкается носом в её пряди – они пахнут так же, как и всегда – чем-то идеально-разрушающим.        Они лежат так до глубокой темноты – без надежды сомкнуть глаза. Тело Одиннадцать агонизирует после сеанса терапии, которые она проводит для своих уродов-приятелей, её бьет крупная дрожь, и он лишь крепе сжимает руки вокруг неё. «Ну же, ну же, потерпи». Уилл незаметно смаргивает слезы – её боль отдается в его мозгу – там незаживающая рана после её магнитных воздействий. Таблетки удерживают его в размазанной дымке – но изнаночный мир все равно пробивается через неё. Он видит не только Демогоргона и щупальца – он видит пустые глазницы, лужи из липкой черной жижи, в которую превращаются обладатели этих глазниц. Существа, бывшие разумными, теряются в белом шуме, из их глоток произрастают щупальца, и он почти чувствует, как они касаются его кожи, проскальзывая мимо.        Потом, когда Эл станет лучше, он попросит её поработать над своей раной в голове, попросит подлатать разлом между мирами. А она не поблагодарит его за то, что ей было за что зацепиться в её неугасающей агонии. Так уж они устроены – цепляться друг за друга и не быть способными облечь сию необходимость в речь. Одиннадцать пытается прильнуть к нему еще ближе, будто пробраться под кожу и поселиться под рёбрами – он для неё остановка, блок питания – его крепкие руки, его упрямый гнев, его взъерошенные волосы, его в с е. Это нечто особое – так уж они устроены – она не может не касаться его, не держаться за него. Уилл больше не пытается анализировать, рефлексировать и поступать правильно, эта черта стерлась для него окончательно. Правда в том, что он хочет её у себя под рёбрами, на всегда-всегда-всегда. Правда в том, что так уж они устроены, правда в том, что она уже давно т а м. Майк захлопывает конспекты и учебники, забрасывает их в шкаф, хотя очень хочется – в окно. Он вглядывается в звёзды и шлет сообщения друзьям на пейджеры – но он никогда не знает, получит ли ответ.