Свети

У Антона песок в глазах; он часто мигает, морщится и трясет головой. У Антона в руках тлеющая тонкая сигарета с второсортным дешевым табаком; он наполняет легкие вредным тяжелым дымом, позволяя ему оседать на стенках легких и пропитывать молодой организм насквозь. У Антона немного кружится голова; он не понимает, почему это происходит. То ли от никотина, наконец ударившего в сознание после шестой попытки подряд, то ли от недосыпа. Возможно, второе. Потому что Антон не мог уснуть и ворочался без сна третью ночь подряд. Сидя на продавленном пластиковом подоконнике, Антон чуть высовывает руку в форточку, сбрасывая пепел с сигареты, и снова переводит взгляд на дверной проем, где виднеется кусочек светлой спальни. На часах половина четвертого, и Шастун зло смыкает челюсти. Чертов светильник на тумбочке у его постели по-прежнему горит. Это бесило, ведь свет мог видеть только он. И нет бы выключить, нет бы выбросить, нет бы разбить эту чертову лампу на части. Не тут-то было. Антон не дурачина, он пытался делать все это, можете мне поверить. Выключать было бесполезно, он тут же загорался снова. Выбрасывать тоже пробовал, но эта соулмейтская дрянь появилась на тумбочке сразу, как он вернулся с улицы. И разбивать пробовал. Бесполезно. Вообще, вся эта дрянь с соулмейтами бесила Антона до зуда между лопаток. Потому что это такая ерунда несусветная, что хотелось по лицу Творцу ударить и спросить, какого хрена у него свет клином сошелся на желании наградить людей этим дерьмом. У Антона девушка была давно, он с ней себя вроде бы счастливым даже чувствовал и в глубине души — тихо так, чтобы сознание не услышало — надеялся, что Ира была его соулмейтом. Девушка в эту магическую чепуху верила целиком и полностью; я скажу вам больше, она чуть ли не на весь мир кричать начала, что они с Антоном нашли друг друга, когда однажды светильник у нее на тумбочке загорелся, и просто так совпало, что, когда она позвонила, Антон и правда немного соскучился. Да только Шастун уже на стенку готов лезть, потому что вернулся он из тура три дня назад, все это время он провел с Ирой, а светильник, сука, того и гляди — от перенапряжения перегорит. Он спрашивал Кузнецову, мол, чего с тобой, я же здесь, рядом; а она плечами пожимает, говорит, в порядке все. Вернулся ты, и больше не скучаю. Вот только светить от этих слов лампа меньше не стала. Когда во вторник второго дня он выложил сторис из постели Иры, напоминая фанатам про шоу в девять вечера, лампочка буквально секунд через десять начала мерцать так, что в глазах зарябило, и гудеть вдруг стала так сильно, что уши чуть не заложило. Тогда-то Антон и понял, что его соулмейт — не девушка, которая просыпается с ним уже невесть какое время, а кто-то другой. И у него бы получилось понять, кто это был; он бы просто проверил просмотры сторис за эти секунды. Но инстаграм заглючил, и он вылетел из приложения на библейской, блять, скорости. Разумеется, когда он зашел через пару минут, просмотров набежало несколько тысяч, и у него даже в груди от несправедливости заскулило, потому что среди этих тысяч был его соулмейт. И теперь он никогда не узнает, кто это был на самом деле. Антон снова трет глаза и тушит очередной окурок в баночке из-под кофе. Ира его курения не одобряла. Да она много чего не одобряла, но сдержанно улыбалась, если ее что-то раздражало, и молчала. Шастун ее понимал с каждым днем все хуже, отношения натянулись, как струны новенькой скрипки, и он невольно начал отмечать, что в последнее время они будто по краю ходят. Хотелось поговорить об этом хоть с кем-то, но вариантов подходящих не было. Димке Позову звонить было глупо, у него Савина спит, да и жена под боком жмется котенком. Стасу тоже набирать было бессмысленно. Если Шаст своим звонком Демида разбудит — не очень весело получится. К тому же, Стас был все-таки начальником, а не дружбаном закадычным. Серегу будить в середине ночи — всё равно, что играть в сапер. Тут он либо ответит и выслушает, либо в чс кинет не только во всех социальных сетях, но еще и номер заблокирует. Да и потом говна не оберешься. В пекло, не стоит ему звонить. От греха подальше. Остается только один вариант. Шастун выуживает из кармана телефон и несколько раз жмет подушечкой большого пальца на экран, после чего на мгновение задерживается и сжимает губы. В животе что-то переворачивается, и в груди разливается горячей патокой острая тоска, когда взгляд останавливается на его имени. Проклятье. И он вдруг резко понял, как страшно, безумно, безмерно… По нему соскучился.

***

У Арса внутри болезненно сжимается все существо, когда он просматривает во вторник вечером сторис Антона из квартиры Иры. У Арса обида закипает в глазах, и губы сжимаются в тонкую полосу, а зубы кусают сухую кожу нижней губы. У Арса тоже есть светильник возле постели. Белый, маленький. В виде небольшого ангела с дудочкой. И он не загорался ни разу с того дня, как он вернулся домой из тура городов. В одинокой холостяцкой квартире Арса сегодня, кажется, холоднее обычного. Даже включенный ТНТ душу не греет. Попов дома почти не появляется, по делам бегает, работенку подыскивает на новогодние праздники. Не может он находиться в четырех стенах, да и сил больше нет смотреть на темный светильник. Он каждый день мониторит социальные сети Антона, да только не может найти в себе мужество взять и написать простое, банальное: «Привет». «… я так сильно по тебе скучаю…» Антону, наверное, скучать некогда. У него свои заботы. Своя жизнь. Проклятье, блять. Своя. Жизнь. Арс умолял себя смириться с этим. Умолял просто пиздец как. Носился везде и всюду, искал работу, чтобы утонуть в ней, забыться ко всем чертям. Сбежать от мыслей, раствориться во всем этом и перестать думать о том, что они встретятся только в конце февраля. От Питера до Воронежа тысяча двести сорок девять километров. И каждый этот километр у Арса под кожей. Да, Арс умолял себя. Умолял себя не думать об этом. И скучал по нему в разы сильнее с каждой последующей минутой. Маленький белый ангел по-прежнему не горит. — Свети, — шепотом произнес Арс, умоляюще глядя на темную статуэтку из другой комнаты. — Свети, пожалуйста. И он светит. Попов на мгновение замирает, широко распахнув глаза, а после медленно поднимается с места и идет в спальню, не сводя внимательного взгляда со светильника. Он даже не моргает. Боится, что этот свет исчезнет, стоит ему отвлечься. Арс присаживается на край постели и берет ангела в руки. Теплый. Теплый, блин. И светит. И лампа чуть не валится на пол из его рук, когда Арс вздрагивает от вибрации телефона в правом кармане домашних штанов. Он оставляет ангела и выуживает мобильник, глядя на экран. Внутри взрывается крошевом хроническая тоска. Попов улыбается. — Арс, — звучит крайне нужный голос на той стороне провода. — Я страшно соскучился… И свет маленького ангела на тумбочке Арса почти что слепит.