О свет Эарендиля, что светит ярко во тьме ночной, Даруй свое благословенье тому, чье сердце таится в сомнении, Освети ему тот путь, что труден, что ведет к земле иной, В тот час, когда падет земля в затмении. О Андурил, вновь скованный с обломков меч, Пусть будет вечно твой клинок сверкающий остер Пусть ноша тяжкая исчезнет с Его плеч, Пусть счастья будет полон его рок. О Ундомиэль, что будет вечно рядом с ним, Утешь его тревоги и изгони печали. Пусть будет твоим светом он храним, О прошлом в будущем не вспоминая. Пусть волны унесут мою больную душу, Пусть волны смоют всю мою тоску, Безмолвную я клятву не нарушу, В забвение по доброй воле я уйду
- Скажи еще раз, - голос эльфа был тихим и глухим, он едва различался в сгущающихся сумерках тишины, окутавших их нечаянную ночную стоянку. Ответа на его слова не прозвучало. Да и не ждал он ответа ни от мирно спящих спутников, ни от танцующих языков пламени костра. Целые снопы искр выбрасывал он в темное, но чистое небо. Эти маленькие звезды кружил в танце легкий ветер, унося их ввысь, пока они не затухали, едва различимым пеплом опадая на землю. - Скажи, - еще тише, еле шевеля губами, повторил эльф. Его взор был устремлен вдаль, на пустую равнину, лишь с тонкой цепочкой следов, ведущих куда-то далеко, в сторону Фангорна, куда ушел отряд орков, унося с собой полуросликов. Но мысли Леголаса были далеки от насущных проблем. От самоубийственной погони, которая, казалось, заберет все силы их небольшого отряда. От войны, что черным облаком расползалась от Мордора, накрывая все на своем пути. От безнадежности их положения. От тоски, что сдавливала душу тисками при мысли о Фродо, при воспоминании о Гэндальфе. Нет, мысли эльфа были пусты и холодны, точно вершины горных пиков. Он смотрел вперед, на ночную равнину, безжизненную и чуждую, и не видел ничего. Глаза лесного жителя точно остекленели, в них можно было бы увидеть отражение костра, вздумай он вдруг повернуть голову. А сердце...сердце давно рухнуло в глубокую бездну, имя которой отчаянье, и теперь слабо трепыхалось на дне, задыхаясь от собственной слабости. Днем, когда ясные солнечные лучи орошали землю, щедро делясь своим теплом и светом, принося с собой надежду, эльф мог спрятаться даже от самого себя: улыбаться друзьям, сражаться, не зная пощады. Но ночью, когда свет солнца угасал, и на смену ему приходила мертвенная бледность луны, оттененная литым серебром звезд, бездна, что послушно пряталась днем, снова разворачивала свои щупальца, обнимая сознание и душу эльфа непреодолимыми путами. Он почти не спал. Лишь в предрассветные часы, когда до восхода оставалось совсем немного времени, сон наконец настигал Леголаса. Тревожный и неглубокий, полный неясных образов и мыслей, он легко ускользал, оставляя после себя лишь усталость... не принося облегчения. Тьма, утащившая его сердце в бездну, в другое время, в другом случае стала бы ярчайшим светом, способным осветить даже самый темный путь и вернуть надежду даже в самые тягостные времена. Ибо имя ей было Любовь. Но не теперь. Глубоко внутри Леголас, никогда не сознаваясь себе, желал, чтобы война не кончалась. Потому что тьма, накрывшая Средиземье, была той единственной причиной, по которой дивные эльфийские корабли еще не уносили его вдаль по морским волнам. Потому что благодаря этой войне, он мог остаться, отсрочить свой исход и быть рядом с теми, вернее с тем, с кем желал бы быть всегда. И сейчас он так близко, но одновременно так далеко. Недосягаемо, сколь бы близок он бы не был. - Скажи, - голос эльфа настолько тих, что его не слышно, лишь губы шевелятся, произнося единственное словно заклинание. И так каждую ночь, чуть вдали от костра он безжизненно глядел на простирающуюся перед ним местность и тихо шептал. Порой бессвязно и бессознательно, не разбирая слов и их смысла. Эльф даже не замечал что говорит, настолько пусто и тускло было у него внутри. - Ска... - Леголас! - резкий, но негромкий отклик словно ножом разрезал пелену, накрывшую эльфа плотным пологом, выдергивая из бездны, где едва слышно трепыхалось стиснутое болью сердце. Собственное имя, словно игла, укололо сердце. Арагорн всегда произносил его иначе. Слишком мягко в начале, слишком жестко в конце. И именно его желал услышать эльф, каждую ночь глядя в никуда. Леголас обернулся, взгляд его приобрел осмысленность и жизнь. - Арагорн? - голос прозвучал немного глухо, но отчетливо, едва заметно серебрясь удивлением. Эльф посмотрел на небо, покрытое россыпью звезд. Еще слишком рано было для того чтобы отправляться в путь - до рассвета времени было еще очень много, а в темноте идти... Увы, в отличии от него самого и Следопыта, Гимли не мог видеть во мраке ночи. - Ты опять не спишь? - опускаясь на землю рядом с лучником, спросил человек. Отвечать не было смысла. Леголас лишь кивнул и едва заметно усмехнулся - глупо было считать, что Арагорн не заметит его ночные бдения. Но это было неважно, лишь бы не узнал о том, что днем спит в душе эльфа, а ночью окутывает его сумраком. - Нам предстоит долгий путь, - произнес Леголас, вглядываясь в цепочку следов, что отчетливо видел даже ночью, - Они идут быстро, не делая остановок даже днем. - Мы догоним их? - Мы отстаем на один дневной переход. Если будем следовать за ними дальше не останавливаясь, то сможем догнать, - уверенности в голосе эльфа не было, но слишком спокойным был его голос, чтобы вызывать сомнения. И Следопыт поверил, как верил эльфу всегда, доверяя его зорким глазам. - Куда ты смотришь? - негромко спросил человек спустя пару минут тишины, отнюдь не показавшейся тягостной. Эльф мимолетно пожал плечами: - В небо, - его голос по-прежнему звучал немного глухо, но в нем таилась необъяснимая для Следопыта печаль, перемешенная с тоской, и ему нечего было сказать в ответ. Он мог бы похвалить небо, сказав, ничуть не кривя душой, что оно прекрасно даже в такие темные времена. Мог бы спросить, отчего эльф смотрит в небо, точно слепец, а в голосе его отчетливо звучала печаль. Но Арагорн не стал, просто смотрел на изящный профиль эльфа и молча раздумывал о том, что терзает его вечно юного спутника, не найдя в себе силы для слов. Тишина мягким пологом окутала двоих путников, и даже тихий треск костра, раздающийся чуть сбоку от них, не мог порвать эту мягкую пелену. Не тягостную, но полную молчаливого смысла, неуловимой тенью скользившего в воздухе. - Арагорн, - первым нарушил тишину эльф, все так же глядя в небо. Ветер невесомой дланью трепал его волосы, непривычно свободным потоком падавшие за спину. - скажи, что будет после? - Мир, - не медля ответил человек, все так же вглядываясь в точеный профиль. - Спокойствие. Жизнь вернется в прежнее русло, и мы наконец сможем отдохнуть по-настоящему. - Братство окончательно исчезнет, - продолжил Леголас чуть дрогнувшим голосом. - Ты займешь трон Гондора, хоббиты вернуться в Шир, Гимли в свое подгорное царство, а я.. - эльф на миг запнулся, едва уловимо и судорожно вздохнув. - А я уплыву за море. - Да, - согласился Следопыт, не услышавший или не пожелавший услышать мимолетную запинку в словах эльфа. - Мы все разбредемся кто куда и вряд ли снова увидимся...когда-либо, - голос Арагорна звучал все тише, но по-прежнему спокойно, к концу скатившись до шепота. - Никогда, - тихо произнес Леголас, но это единственное слово камнем упало в тихую заводь его собственных надежд. - Спи, - вместо обнадеживающих слов произнес Арагорн и, отвернувшись от эльфа, взглянул в усыпанное звездами небо, едва заметно вздрогнув, когда светлая голова лесного жителя неожиданно устроилась на его плече. Леголас закрыл глаза и одними губами, тише чем шепотом произнес: - Скажи еще раз. - Леголас, - по наитию, не иначе, негромко произнес Арагорн, дивясь собственным словам и порыву. Он приобнял одной рукой эльфа за плечо, несильно сжимая пальцами, ощущая одновременно правильность и неправильность происходящего. - Еще раз... - утопая в объятиях человека и сна, шепнул эльф, уже не понимая этого. - Леголас, - мягче, чем обычно, жестче, чем прежде произнес Следопыт, едва ощутимо касаясь губами мягких золотистых волос. Пусть так, пускай всего на мгновение, пускай сердце словно раскололось, пускай его половина вместе с эльфом уплывет далеко за море, едва закончится эта жуткая война. Пускай. Это будет потом. А пока....В покое ночи темногривой наполненной лишь тишиной, Расколотое на двое сердце, не станет вновь единым. Пусть часть его он унесет с собой.