And everybody knows that you're in trouble Everybody knows what you've been through From the bloody cross on top of Calvary To the beach of Malibu Everybody knows it's coming apart Take one last look at this Sacred Heart Before it blows Everybody knows
Sigrid — Everybody Knows
В книгах так всегда — с самого начала ты следишь за сюжетом, переживаешь за персонажей и переплетения их судеб; каждый сюжетный поворот будто не только с ними происходит, но и с тобой: задевает, тревожит, не даёт уснуть. В момент кульминации ты уже не в силах себя сдерживать — так хочется узнать, чем всё закончится! Напряжение достигает предела… А затем — финал: горький или радостный, размытый или однозначный, но он подводит черту, закрывает дверь, отделяя тебя от дальнейшей жизни полюбившихся героев. Что с ними происходит после сакральной надписи «Конец»? Как развивается дальше сюжет? Ты лишь заглянул в часть, заключённую в книге, но что следует за ней — никогда не узнаешь. А ведь не всегда стандартное клише «жили долго и счастливо» означает такой вариант развития событий. За ним обычно стоят новые проблемы, новые заботы, новые радости и потери. И я не могу не думать об этом, закрывая очередное художественное произведение. В нашей жизни тоже всё происходит именно так. Казалось бы: счастливый конец! Война закончена, Волан-де-Морт побеждён, и Гарри Поттер жив и признан национальным героем… Это и есть та самая надпись. А что же стоит за нею? А за нею стоят долгие годы, которые придётся потратить на восстановление пошатнувшегося магического мира, на то, чтобы залечить нанесённые войной раны. И некоторые раны не удастся залечить вовсе. От них останутся шрамы и ужасные рубцы, неровные швы на гобелене истории. Вторая магическая война прошила красной нитью судьбы всех, кто так или иначе принимал в ней участие. Слишком много искорёженных, искалеченных морально и физически людей. Подорванные устои, не отступающее чувство тревоги, череда похорон и трагических новостных заголовков, недоверие к власти, повальные разрушения в городах и боль, — столько боли в каждом надгробии, в каждой палате Мунго, в каждом доме. Некоторые истории лучше никогда не перелистывать за их эпилог.
Гермиона отложила черновой выпуск «Придиры», отправленный Полумной, оставив только что прочитанную статью на развороте, когда дверь в палату открылась, и туда вошёл Фред в сопровождении медсестры. Уже успевшая набить оскомину больничная роба уступила место привычной маггловской одежде, и теперь любимые вещи Фреда болтались на нём, будто были на два размера больше — сказывалось долгое состояние стресса и серьёзность травм, полученных в битве. Тогда, при всеобщей эйфории, боль совершенно не чувствовалась, но едва ли не через пару часов после финального сражения Фред резко потерял сознание, и его пришлось отправить в Мунго вместе с другими пострадавшими. Фред всё отшучивался, что встанет на ноги за день, но в больнице ему пришлось провести около месяца. Всё это время Гермиона исправно его навещала вместе с остальными членами семьи, передавала маггловские комиксы и подолгу сидела у его постели, развлекая лёгкой болтовнёй: ему нельзя было волноваться. Когда пациенту наконец-то разрешили вставать с больничной койки, девушка прогуливалась с ним по коридорам. Во время таких прогулок они часто сталкивались с Роном и Лавандой: точно так же, как и Фред, она опиралась на Рональда, позволяя тому помогать ей восстанавливаться, в том числе бродя по больнице. Фенрир Сивый оставил слишком большие раны и рубцы, и потому голова, руки и даже тело Лаванды были обмотаны бинтами, так что она напоминала мумию. Осунувшийся, уставший Рон самоотверженно находился при ней всё свободное время, днюя и ночуя у её постели, пусть на начальных порах девушка прогоняла его и не желала принимать помощь. Гермиона понимала её: Лаванде было невыносимо зависеть от кого-либо в таком плачевном состоянии. Но однажды к ней зашла Полумна Лавгуд, и уж непонятно, что она сказала, только Лаванда смирилась с присутствием Рона. И всё же, замечая во время случайных встреч глаза Лаванды — огромные голубые ямы на бледном, скрытом повязками лице, Гермиона читала в них безысходность, от которой мурашки бежали по коже. Но сейчас она отбросила дурные мысли и улыбнулась вошедшему Фреду. Тот, забавляясь, повертелся вокруг своей оси, демонстрируя одежду. — Наконец-то чувствую себя нормальным живым человеком, — заявил он. — Нормальным будешь, когда одежда станет впору, — возразила Гермиона. — Миссис Уизли тебя откормит как следует. — Ну да, какое-то время придётся пожить в «Норе». Мы сейчас туда? — Куда ж ещё? Все давно тебя ждут. Фред многозначительно повёл бровями. — Это то, о чём я думаю? Домашняя вечеринка? — Никакого алкоголя, мистер Уизли! — бдительно вставила молоденькая целительница. — Не волнуйтесь, я прослежу за этим, — улыбнулась Гермиона, выходя за Фредом в коридор. В «Норе» их и правда поджидал праздник, устроенный миссис Уизли по случаю выздоровления Фредерика: много домашней еды и стол, накрытый во дворе, украшенном лентами и заколдованными цветами. Джордж и Джинни потратили полдня на то, чтобы заставить куст у калитки дразнить каждого, кто проходит мимо. Первым ощутил это на себе Перси: куст высмеял его запачканный чернилами джемпер и посоветовал не затягивать с выдвижением своей кандидатуры на пост нового министра магии. Возвращению Фреда радовались так, будто бы не видели его несколько лет, что отчасти было правдой: едва ли не сразу после того, как Пожиратели вместе с подвластными им сотрудниками павшего Министерства нагрянули на свадьбу Билла и Флёр, близнецы собрали вещи и сбежали из дома — как выяснилось позже, чтобы странствовать по Англии и делать полезное дело: вдохновлять людей на борьбу с режимом Волан-де-Морта. Просто сидеть на одном месте, бездействуя, было совсем не в их стиле. И потому вся родня бессчётное количество раз обнимала и расцеловывала вышедшего на поправку Фреда — досталось ему даже от вечно недовольной тётушки Мюриэль: холодное сердце этой вечной брюзги растопило известие о том, что Фреда и Джорджа приставили к награде «За помощь в приближении победы». — Хоть из пары Уизли да выйдет толк, — бурчала она, стиснутая между Фредом и Джорджем. — Но учтите, оболтусы, что вашу коммерческую деятельность я не одобряю! Ишь что выдумали, безделки продавать! — Кстати, о нашем бизнесе, — Джордж дёрнул Фреда в сторону, уводя от разразившейся критическими замечаниями тётушки. — Пока тебя не было, мне почти удалось восстановить магазин, так что скоро сможем приступать к работе. И ещё я уже успел наладить контакты с парочкой поставщиков древностей из Египта: мы сможем их модифицировать, используя древние заклинания, но для этого понадобится помощь того, кто хорошо разбирается в иероглифах… — Билл? — В точку. Но его нужно уговорить. — Мальчики, давайте оставим ваши дела на потом, — вмешалась миссис Уизли. — Ещё успеете наговориться о своём магазине, вы же даже ночуете в нём. О работе сегодня и слышать ничего не желаю! Гермиона со своего места улыбалась Фреду, восседавшему во главе стола вместе с Джорджем: за их здоровье произносились тосты, а сами братья травили байки о своих приключениях во время странствий по стране. Из этих рассказов удалось узнать очень многое: и как близнецам приходилось ночевать в домах магглов, из-за чего один раз их чуть не поймала маггловская полиция, и как им удалось спасти от Пожирателей несколько бывших в бегах «предателей крови», и какими трудами им приходилось пробираться в эфир. Часто ребятам приходилось совершать вылазки в магические кварталы разных городов, чтобы узнавать последние новости и после делиться ими со слушателями, что сопровождалось большой опасностью раскрытия. В одной из таких стычек, когда на Джорджа наткнулся патруль в Лютном переулке (то была одна из самых рискованных вылазок прямо под носом у Министерства), парню едва удалось сбежать. Рассказывая об этом, Джордж продемонстрировал слегка искривлённые пальцы на левой руке. — Машинально закрылся рукой от заклинания, и вот, — говоря о таких страшных вещах, Джордж улыбался по-прежнему ярко, но с очевидной грустью в глазах. — Ещё легко отделался. Вот Фреду доставалось куда больше… — Но эти истории мы прибережём для следующих посиделок, — вмешался Фред, от которого явно не укрылся обеспокоенный взгляд Гермионы. — Надо же будет вас чем-то развлекать, а? Ответом ему был смех, вызванный лёгким опьянением слушателей: в таком состоянии даже самые страшные вещи воспринимались чуточку легче. Джинни, сидевшая рядом с Гермионой, тоже участвовала в разговоре: она поведала о том, как участники Отряда Дамблдора, остававшиеся в школе, боролись против Снейпа и его компании Пожирателей, а также рассказала об их храброй вылазке в кабинет директора, когда они попытались похитить меч Годрика Гриффидора. Гермионе оставалось только восхищаться храбростью Джинни, Невилла и Полумны, рискнувших бросить вызов людям, которым ничего не стоило убить наглецов. С другой стороны стола Гарри, впервые слушавший эту историю, не сводил с Джинни глаз, в которых читалась огромная боль всякий раз, когда девушка вскользь упоминала о наказании, полученном за эту проделку. С самого момента битвы Джинни и Гарри будто бы избегали друг друга, хотя после сражения Гермиона случайно заметила их в укромной нише. Всех подробностей их общения девушка, конечно, не знала, ну а Джинни не считала нужным делиться своими переживаниями. У неё и без того хватало дел и проблем: Джинни помогала Полумне и её отцу восстанавливать их дом, а также возобновлять выпуск «Придиры». Сочувствуя Полумне и семейству Лавгудов, Гермиона не могла пересилить своего отвращения к предательству Ксенофилиуса: ведь если бы не их быстрая реакция, она, Гарри и Рон гнили бы в застенках Министерства. И пусть у Ксено Лавгуда были мотивы так поступить — он боялся за дочь и хотел её спасти, — при всём своём понимании Гермиона не могла до сих пор его простить, как не мог и Рон. Гарри же, что не удивительно, зла не держал и оказывал содействие Лавгудам, по мере сил помогал Джинни, но при этом они практически не общались. Как итог — «Придира» уже напечатала несколько черновых вариантов журнала, один из которых Гермиона листала в ожидании выписки Фреда. И, судя по всему, возвращения журнала на рынок ожидало огромное количество людей. В частности, благодаря сплетне о том, что Гарри Поттер даст «Придире» очередное эксклюзивное интервью. «Пророку» оставалось лишь завистливо глядеть со стороны на это безобразие — именно министерской газете раньше предоставлялось полное право на публикацию свежих новостей и всех интервью от значимых лиц. Впрочем, ожидалось, что после победы «Пророк» сменит вектор своей деятельности и перестанет быть инструментом Министерства по воздействию на доверявших и ему, и газете граждан. — А Рон разве не придёт сегодня? — шёпотом спросила Джинни у Гермионы, когда инициативу в ведении разговора снова перехватили близнецы. — Я не знаю, — так же шёпотом отозвалась Гермиона. — Он был с Лавандой в Мунго, но, наверное, уже должен был вернуться… — Кто бы мог подумать, какая из него выйдет самоотверженная сиделка, — фыркнула Джинни: Лаванду Браун она по-прежнему терпеть не могла. — Раньше он так только о своей крысе да Сычике заботился. — Зачем ты так? — вскинулась Гермиона. — Рон, конечно, бывает бестактен и груб, но и забота ему не чужда. Уж кому, как не тебе это знать. А Лаванда, при всех своих недостатках, в принципе неплохой человек и уж точно не заслужила того, что ей пришлось перенести. И Рона она любит по-настоящему, — тихо прибавила девушка. — Раньше я тоже недолюбливала её, но, знаешь… Как бы странно это ни выглядело, они в самом деле удачная пара, и чувства у них друг к другу очень сильные. Ты бы видела, как Рон рвался ей на помощь во время битвы! И как она рассказывала о нём Парвати в нашей спальне… — Поверю на слово, — только и сказала Джинни. Природное упрямство не позволяло ей принять тот факт, что её брат мог любить «пустоголовую блондинку, озабоченную лишь собственной внешностью». — Но забить на выписку брата из-за неё… В разрез с её словами скрипнула калитка, и во двор вошёл Рон: уже привычно измученный вид, усталые глаза и голос. Старательно изображая радость, Рон по очереди обнял каждого члена семьи и приземлился на стул возле Гарри, тут же накинувшись на еду. Он даже сказал тост, когда подошла очередь, а затем принялся налегать на выпивку, которая, хоть и была очень лёгкой, в больших количествах могла привести к серьёзному опьянению. Гермиона настороженно следила за тем, как приятель, отмахиваясь от слов Гарри, опрокидывает уже пятый стакан настойки, видимо, пытаясь отвлечься. Постепенно усталость на его лице сменялась оживлением и лихорадочным блеском глаз, а потом Рон и вовсе поднялся с места, прерывая рассказы близнецов. — Мне тоже есть, о чём рассказать, — заявил он, подняв наполненный до краёв стакан. — Я вот однажды наткнулся на егерей в лесу. Ну и рожи у них — одна другой хуже, мерзкие и вонючие, ну прям как носки Фреда после квиддичного матча. Фред закатил глаза на такую плоскую шутку, но с разных сторон стола послышались лёгкие смешки. Джордж, прищурившись, следил за Роном, точно ожидая от того какой-то пакости, и это насторожило Гермиону. — И вот один из них, значит, идёт на меня, дубиной размахивает, глаза в разные стороны смотрят, весь из себя грозный, как Гермиона, когда старостой была. Ну а я ему: «Что, крутого из себя строишь, а?» И палочку на него направляю, да только не успел заклинание вспомнить — он меня повалил, душит запахом своей помойки изо рта… — Рон, мы уже поняли всю его мерзость, давай ближе к моменту, когда ты его уложил, — вставил Перси. Рон резко развернулся к брату, так, что алкоголь пролился на скатерть. — Ты что, сомневаешься в том, что я мог его уложить? За столом резко стало тихо. — Или вам не нравятся мои истории? Что, только наши любимчики Фредди и Джорджи могут веселить публику байками, да? — Рон, уймись, ты много выпил, — тихо сказал Фред. — И что? Имею право расслабиться! Это же не вам приходится сутками возиться с человеком, который даже видеть вас не хочет! А оказывается, даже дома меня не терпят. Ну, хорошо. — Рон отсалютовал стаканом. — За вас, родственнички, — и осушил его в три глотка. В этот момент Фред и Джордж подорвались с места: Джордж — с намерением оттащить младшего брата в кусты и вправить ему мозги, Фред — чтобы удержать близнеца от публичного выяснения отношений. — Не здесь, Джордж, — только и услышала Гермиона, прежде чем Джордж, недовольно пыхтя, отошёл на пару шагов. Рон глядел на происходящее осоловевшими глазами, но не сопротивлялся, когда Фред обнял его за плечи и повёл в дом. Немного помедлив, Джордж тоже ушёл вслед за ними. Висевшую над столом тишину разбавил дрожащий голос миссис Уизли: — Кажется, нам пора заканчивать ужин. — Я унесу тарелки, — бодро подскочила Джинни и тут же принялась собирать посуду в стопки. С другого конца стола Гарри начал ей помогать, и они по очереди ушли на кухню. Билл и Перси вызвались помочь отцу отлевитировать мебель обратно в дом, Гермиона взялась убирать еду. По очереди гости из числа родственников подходили попрощаться к миссис Уизли и бесшумно растворялись в ночной прохладе. Горечь от произошедшей сцены, казалось, витала в воздухе, и всем, кто стал ей свидетелем, становилось не по себе. Гарри с Джинни о чём-то говорили на кухне, и Гермиона тактично подождала друзей за дверью. Первым вышел Гарри, и она вытянула его в опустевший двор. — Пожалуйста, не говори Фреду о нашей охоте на оставшихся Пожирателей, — умоляюще прошептала девушка, заглядывая другу в глаза. — Он только пошёл на поправку и обязательно увяжется с нами, если узнает. — Гермиона, ну что же я, по-твоему, совсем дурак? Фреду и так крепко досталось. — Гарри успокаивающе положил руки Гермионе на плечи. — Главное, чтобы Джордж не проболтался. — И Рон. — И Рон, — кивнул Гарри, помрачнев. — Общение с Лавандой не идёт ему на пользу. Слишком часто стал срываться. — Ну, его можно понять… — Можно, но не когда это выходит за рамки, как сегодня вечером. Сама видела. — Я знаю, Гарри, но… — А, вот вы где! — высунулась миссис Уизли. — Я постелила вам наверху, можете переночевать здесь, если хотите. — Мне завтра с утра в Министерство, так что я лучше к себе, — покачал головой Гарри. Напоследок он обнял Гермиону и миссис Уизли, а затем исчез за оградой. В отличие от друга, Гермиона решила остаться на ночёвку — впервые с того самого лета, когда праздновали свадьбу Билла и Флёр. Они с Джинни, как бывало раньше, вымыли оставшуюся после ужина посуду — ручная работа всегда успокаивала Гермиону, да и Джинни, как видно, сегодня тоже нужно было занять себя, — а затем разошлись по комнатам. Перед сном Гермиона заглянула в спальню близнецов: Джордж как раз ушёл в душ, а Фред, уже вымывшийся и переодевшийся в пижамные штаны и майку, вытянулся на кровати. Он уже перерос её раза в полтора, а потому длинные ноги смешно топорщились над полом. Заметив Гермиону, прижавшуюся к дверному косяку, Фред приглашающе похлопал по одеялу рядом с собой, предлагая лечь, но девушка ограничилась тем, что просто присела на край кровати. — Что с Роном? — Спит как сытый младенец. Только сытый алкоголем. Так и до пьянства недалеко, — недовольно заметил Фред. — Уж кто бы говорил, — покачала головой Гермиона. — И когда ты успел стать таким серьёзным? Прежний Фред Уизли бы уже пошутил по поводу увлечения алкоголем, а не отнёсся бы к этому неодобрительно… — Ты меня заразила своим занудством, — констатировал Фред. Поднявшись, он уселся рядом с Гермионой, обвил руками её талию и прижал к себе ближе; девушка устроила голову у него на плече, с наслаждением вдыхая родной, почти забытый запах, присущий именно Фреду Уизли: полировка для мётел и порох, которыми насквозь пропахла комната близнецов, и ещё какая-то лесная трава, от которой приятно щекотало в носу. За месяц в Мунго специфический больничный аромат, казалось, въелся в Фреда, но, к счастью, теперь от него не осталось и следа. — Здесь сегодня ночуешь? — Ага. Завтра с утра нужно будет проведать родителей. — Я с тобой? — Как хочешь. Но вообще не думаю, что они готовы увидеть волшебника на пороге своего дома: им с трудом удаётся приходить в себя, хотя прошло уже достаточно много времени. Кингсли сказал, это из-за длительного воздействия Обливиэйта. Повезло, что вообще удалось вернуть им память. Фред легонько поцеловал Гермиону в лоб, стараясь отвлечь от грустных мыслей. — Учти, как только твой отец поправится, мы с ним обязательно сыграем в гольф. К тому моменту я как раз разучу пару приёмов… — Ты — и гольф? — Гермиона рассмеялась. — Да это же самая медленная и скучная игра на свете! И к тому же тебе с непривычки будет сложно бить лёгкие удары после того, с какой силой вы с Джорджем гоняли бладжеры. — Так а разве смысл не в том, чтобы как можно сильнее отбить мяч битой, как в квиддиче? — Ты путаешь с бейсболом, а это вообще американская игра… — Поняв, что Фред просто дразнит её, Гермиона шутливо пихнула его в плечо. — Вот теперь узнаю тебя. — А теперь? Фред наклонился ближе и медленно поцеловал её, отчего голова мигом закружилась и перехватило дыхание, как в процессе затяжной трансгрессии. Этот поцелуй был сродни возвращению домой, и Гермиона утонула в нём, запустив пальцы в отросшие, влажные после душа волосы Фреда и прижимаясь к нему настолько близко, насколько это возможно, желая стать с ним одним целым. — Может, мне освободить комнату? — весело окликнул их Джордж, тактично встав у порога. — Не в этот раз, — ухмыльнулся Фред, нехотя отпуская Гермиону. Та напоследок подарила ему быстрый поцелуй и ушла, покрасневшая до корней волос. В спальне Гермиону уже поджидала Джинни, как бывало в старые добрые времена, когда ей хотелось о чём-нибудь поболтать. Правда, сейчас её беспокоили недоотношения с Гарри. — Я его совсем не понимаю, — устало выдохнула Джинни. — То сразу после битвы он говорит, что боялся меня потерять и всё это время волновался за меня, потом даже боится нос к нам сунуть, помогает мне с помощью Полумне, прости за повтор, и при всём этом запрещает участвовать с вами в поимке бежавших Пожирателей! — Джинни, он же заботится о тебе, как может, — улыбнулась Гермиона. — Ему сейчас нелегко приходится. Столько всего свалилось… А ловить с нами Пожирателей я бы и сама тебе запретила. — Но я была с вами в ОД! Я боролась с Пожирателями в Хогвартсе!.. — Сама знаешь, это не одно и то же. И вообще… — чуть поразмыслив, Гермиона воодушевлённо продолжила: — Гарри ведь крёстный у Тедди Люпина. Предложи ему помогать с этими обязанностями. Возможно, это поможет вам сблизиться. И не требуй от него слишком многого… — А есть ли смысл, если мы с тобой возвращаемся в Хогвартс через два месяца?.. Но, несмотря на это, идея пришлась Джинни по вкусу, и она, немного приободрённая, заснула, явно вымотавшись за день и оставив соседку по комнате наедине с её мыслями. А Гермиона только сейчас поняла, насколько соскучилась по «Норе» и её уюту, тёплой атмосфере семейного счастья. С того самого лета она не была здесь, а в период, когда Фред был в Мунго, забегала всего на пару минут за необходимыми ему вещами. И вот сейчас, укладываясь спать в бывшей комнате Перси, она чувствовала себя так, будто не было ни войны, ни Волан-де-Морта, будто она вернулась в прошлое, в один из летних дней её каникул: утром её разбудит яркое солнце, внизу будет ждать каша с фруктами, а впереди — целые сутки, которые можно скоротать за прогулкой по окрестностям «Норы» или судейством полётов близнецов и Рона с Джинни. И никаких ужасов, потерь и смертей. Крайне обеспокоенная недавним срывом Рона, Гермиона решила навестить Лаванду Браун, чтобы разобраться в ситуации. Джинни эту идею не поддержала, но и удерживать подругу не стала, пообещав, что Рону ничего не расскажет. Палата, где лежала Лаванда, была общей, но по просьбе пациентки её койку отгородили ширмой, чтобы ограничить контакт с другими людьми. Сама девушка явно не была рада видеть Гермиону и к тому же занималась совершенно странным делом: собирала вещи в небольшой чемодан. — Тебя выписывают? — удивилась застывшая у ширмы Гермиона. — Я сама себя выписываю, — огрызнулась Лаванда вместо приветствия. Она не торопилась поворачиваться к гостье, но даже в таком положении было видно, что бинты с девушки сняли. Значит, она не хотела показывать своё лицо, возможно, изуродованное Сивым сильнее, чем предполагала Гермиона. От осознания факта собственной повинности в этом кольнуло сердце. — Я позову целителей, если ты не скажешь, в чём дело, — пригрозила Гермиона. Со стороны Лаванды донёсся злобный, обречённый вздох, но девушка так и не повернулась. — Мне сняли повязки. — Я вижу. — Нет, не видишь! Я не собираюсь здесь оставаться и уж тем более ждать прихода Рона. Физически я более чем здорова и вполне могу позаботиться о себе сама. — Лаванда… — Что? Пришла по просьбе Рона? — Нет, но Рон мой друг, и я беспокоюсь за него… — Вот и сиди с ним, а не со мной! Мне твоё общество надоело за все семь лет нашего соседства в общей спальне. — Шесть, — машинально поправила Гермиона. По-прежнему не оборачиваясь, Лаванда уселась на койку. Видеть её настолько озлобленной было так непривычно, что Гермиона совсем не знала, как к ней подступиться, и уже жалела о решении навестить её. — Ты всегда была такой занудой, Гермиона Грейнджер, — наконец, произнесла Лаванда голосом смертельно уставшего человека. — Всезнайкой, вечно сующей свой нос в чужие дела, как будто тебе больше всех надо. Наверное, мнишь себя эдакой сестрой милосердия, защитницей порядка, всеобщей помощницей, да? Думаешь, что имеешь право вмешиваться в чужие судьбы… — Я вовсе не… — Зачем ты пришла? Что Рон тебе сказал? — Ничего. Просто пришёл и сорвался на семейном вечере в «Норе», а случилось это после того, как он провёл с тобой день здесь. — Я его не просила об этом. Каждый раз твержу, чтобы не тратил своё время. — Знаю. А он переживает из-за того, что тебе противно его общество. — Это ещё кто кому противен, — засмеялась Лаванда с какой-то мерзкой издёвкой. — Будь ты ему противна, он не сидел бы у твоей постели круглые сутки, — продолжала настаивать Гермиона. — Наивная дурочка Грейнджер. Ты всерьёз думаешь, что он делает это от большой любви ко мне? Да из жалости он это делает, разве ты не понимаешь? Из жалости и чувства вины! Каждый раз просит прощения за то, что не успел мне на помощь, не успел убить Сивого тогда, в битве… — Рон не из-за этого приходит к тебе, — возразила Гермиона. — Он по-настоящему любит тебя… — Любит? — фыркнула девушка. — Любил, может быть. Раньше. Разве можно любить то, чем я сейчас стала, а? — Но ты не… — Так посмотри! — крикнула Лаванда. Не выдержав, она повернулась, и Гермиона не сдержала испуганного восклицания: всё лицо Лаванды испещрили уродовавшие его шрамы, красные, воспалённые, где-то мелкие, где-то крупные. Это было похоже на трещины старинных фресок и потому дико выглядело на юной миловидной когда-то блондинке. — Вот именно, — презрительно выдохнула Лаванда. — Под бинтами да повязками этого всего не заметить. Но когда Рон придёт и увидит это… Больше ноги его здесь не будет, а я этого просто не выдержу. — И поэтому ты решила сбежать до его прихода? Лаванда, куда же ты пойдёшь? — Куда угодно, лишь бы подальше от Рона. — Тебе настолько сильно неприятна его забота? Уверяю, она продиктована не жалостью и не чувством вины, он и правда… — Да не любит он меня, Гермиона, уймись! И мне неприятна его вынужденная забота. Лучше освободить его от этого груза, понимаешь? Я устала от него. Рону пора вырасти из школьных отношений. Меня тяготит его постоянное присутствие, его помощь, его утешения, он сам! — Лаванда вдруг умоляюще посмотрела на гостью. — Поэтому, пожалуйста, дай мне уйти до того, как он вернётся. Гермиона не отводила взгляд от ярких голубых глаз Лаванды — живых и блестящих от непролитых слёз, — и не узнавала беззаботную веселушку, думавшую только о мальчиках. Сейчас перед ней сидела сломленная и разбитая женщина, заранее похоронившая себя из-за полученного увечья и утерянных чувств. Как же сильно время и война меняют людей… И как горько осознавать свою в этом вину, понимая, что ничего уже не можешь исправить. — Прежде, чем решишь, уйти или остаться, мне нужно тебе кое-что сказать, — начала Гермиона. — Тогда, во время битвы… Это я не позволила Рону бежать к тебе на помощь. Мы торопились вместе с Гарри найти последний крестраж Волан-де-Морта, останавливаться и рисковать было нельзя, и… — Замолчи. За ширмой повисла долгая, напряжённая тишина, во время которой Гермиона не решалась вновь поднять глаза на Лаванду. Ей казалось, что её признание произвело эффект взорвавшейся бомбы. И пусть после этого Лаванда будет её ненавидеть, на что имеет полное право, ведь именно из-за Гермионы она обзавелась этими шрамами, но, если это поможет сохранить их с Роном отношения, она готова принять такую цену. Она обязана её принять. Наконец, Лаванда заговорила. — Даже если так, Гермиона, это ничего не значит. Вернее, значит лишь то, что ты всегда будешь мешать жить другим, вынуждая их поступать так, как сама считаешь нужным. Но спасибо, что рассказала об этом. На секунду их глаза снова встретились. — Вы с Роном нужны друг другу, — почти умоляюще прошептала Гермиона. — Уходи. Помедлив, Гермиона выполнила просьбу (скорее даже приказ) Лаванды и вышла за ширму. С соседней постели послышалось: — Она вопила и ревела полдня, когда увидела себя в зеркале. Что ж там такое у неё… В полной прострации, не зная, что делать, и не зная, ухудшила ли она своим визитом ситуацию, Гермиона трансгрессировала в «Нору» в надежде найти там успокоение. Ей и вправду удалось немного отвлечься, помогая по хозяйству миссис Уизли: снять сухое и развесить мокрое бельё, разнести сложенные стопки по комнатам, убрать пыль из некоторых комнат и найти рецепты блюд для ужина… Всё это помогло занять себя и не думать о случившемся до самого вечера. Позже, когда Фред и Джордж вернулись из магазина, а мистер Уизли — с работы, и все собрались за ужином, в дом ввалился Рон, от которого за милю разило дешёвым алкогольным пойлом, которое продают из-под полы в Лютном переулке. — Рон! — всплеснула руками миссис Уизли, уже второй день подряд видевшая своего младшего сына в таком состоянии. — Что случилось? Пошатываясь, Рон добрался до стоявшего у стенки лишнего стула и буквально рухнул на него всем весом, а затем произнёс пьяным голосом: — Лаванда ушла. — Как ушла? — переспросила Джинни. — Взяла и ушла! — огрызнулся Рон. Его мутный взгляд обвёл всех присутствующих и остановился на испуганно замершей Гермионе. — А вот и виновница. — Ты думай, что говоришь, — вскинулся Фред; пальцы, сжимавшие ложку, побелели. — А что тут думать, а? Она приходила к Лаванде сегодня, а потом Лаванда буквально сбежала, тайком, не дождавшись выписки у целителя. Что ты ей сказала, Гермиона? Что ты ей сказала?! — Я наоборот отговаривала её сбегать! — горячо возразила Гермиона, вскочив с места. — Она боялась, что ты увидишь её без бинтов и… — А ты видела? — прищурился Рон. Гермиона кивнула. — Она сама решила уйти, Рон, у неё были причины… — Не было у неё причин! Гермиона, неужели тебе мало того, что ты уже натворила? Из-за тебя Лаванда попала в Мунго, это ты не позволила мне ей помочь! — Так было нужно, Рон! Мы же торопились, каждая минута была на счету, каждую минуту умирали люди! Нельзя было размениваться на одного человека, когда взамен него погибало человек на десять больше! — Ты бы так не говорила, если бы помощь требовалась Фреду, — процедил Рон. — Легко судить, когда тебя не касаются чужие чувства. Ты такая лицемерка, Гермиона. Ещё скажи, что я не прав, и ты бы не наплевала на помощь Гарри, лишь бы спасти Фреда? В повисшем молчании Гермиона беззвучно прошептала «Да», а затем выбежала прочь из дома. Она слышала, как Фред выскочил следом, чтобы догнать её, и позволила ему схватить её за руку, когда они уже покинули периметр «Норы» и их не могли услышать другие обитатели дома. — Что это сейчас было? — спросил Фред, пытливо вглядываясь в лицо Гермионы, едва различимое в темноте. — Ты же сам всё слышал. Я сглупила и решила навестить Лаванду, а она устроила истерику с побегом и сказала, что больше не любит Рона и хочет побыть одна. Что я могла сделать, Фред? Она бы ушла и без моего визита — как раз собирала вещи, когда я пришла. Но Рону удобнее винить меня во всём случившемся, хотя я уже столько раз просила у него прощения за то, что не позволила помочь Лаванде и стала виновницей того, что с ней сейчас происходит... — Ты и правда запретила Рону ей помочь во время битвы? — спросил Фред каким-то чужим голосом. — Да. — После этого признания смотреть на Фреда стало физически больно, и Гермиона отвела взгляд, стараясь останавливать его на чём угодно, лишь бы не на собеседнике. — А самое ужасное, что я считала это правильным в тот момент! Считала, что имею право решать за Рона, ведь он бывает таким бестолковым иногда… Но Рон прав: если бы дело касалось тебя, я бы наплевала на всё, лишь бы тебе помочь. И потому я понимаю чувства Рона и позволяю ему ненавидеть себя, ведь я это заслужила, ведь я сделала эту ужасную вещь, я запретила ему… В следующий момент Фред уже прижимал рыдающую Гермиону к себе, ощущая всем телом бившую её дрожь. — Это я во всём виновата, Фред, я виновата, только я… — сипло хрипела девушка ему в плечо. — Мы все совершаем ошибки, Гермиона, и можем их исправлять, сама знаешь. — Но это уже никак не исправить, неужели ты не понимаешь? — Понимаю. И Рон скоро поймёт. Ты ведь сама знаешь, что он сейчас чувствует, дай ему время. — Оно всем нам нужно. Время. Гермиона резко отстранилась и вытерла слёзы тыльной стороной ладони. Фред в её влажных глазах двоился, и она поморгала, чтобы избавиться от расфокусированного взгляда. Ночной ветер обжигал мокрые щёки и продувал насквозь — лёгкая домашняя одежда не защищала от холода. — Я думаю, мне лучше какое-то время не появляться в «Норе», — наконец, произнесла Гермиона, снова возводя между ними невидимые границы. — Если ты считаешь это нужным, то хорошо. — Фред больше не делал попыток пойти ей навстречу. От показного безразличия, возникшего между ними, хотелось выть в голос. — Тогда… увидимся, — пробормотала девушка и трансгрессировала, не в силах больше ощущать странный взгляд Фреда, в котором мешались и злость, и отвращение, и любовь к ней. Эту ночь она провела в доме родителей, свернувшись калачиком в своей постели и уткнувшись лицом в подушку. Слёз не было, было лишь мучительное, пожирающее изнутри чувство вины и боль, бившая по вискам. Если бы можно было изменить хоть что-то… Если бы можно было… На середину июля оставалось не так много Пожирателей смерти, которых до сих пор не удалось поймать Министерству и небольшому отряду Гарри Поттера, но и они позволяли себе по-прежнему творить зло, нападая на случайных магглов даже в центре Лондона, словно бы насмехаясь над Мракоборческим отделением, вселяя страх в сердца только оправившихся от войны людей. Гермиона участвовала в нескольких операциях по поимке бывших приспешников Волан-де-Морта: её навыки и знания были неоценимы в борьбе, но после последнего раза, когда ей неслабо досталось одним из Тёмных заклятий, девушка думала взять передышку. С момента ссоры в «Норе», куда от стыда она боялась заглянуть уже две недели, Гермиона всё время жила у родителей, помогая в их реабилитации и возвращении к обычной маггловской жизни. С отцом она по утрам прогуливалась до небольшого озерца, где когда-то устраивала пикники с Чарити Бэрбидж, а с матерью возилась по хозяйству и в саду. Свою клинику родители вынуждены были продать, когда под действием заклятия собирались уезжать в Австралию, и теперь требовалось собрать множество документов и средств, чтобы вернуть её обратно. Гермиона уже ездила по её адресу и вместо знакомой с детства вывески «Здоровая улыбка» увидела витрину очередного продуктового магазина. Вернуть клинику окажется гораздо сложнее, чем она думала. Да и нужна ли она родителям? Судя по их виду, они вот-вот готовы согласиться выйти на пенсию и, подобно другим, отправиться в кругосветный круиз. В один из таких «ленивых» дней, когда отец вместе с парой старых друзей отправился на рыбалку, а Гермиона с матерью остались перебирать научную литературу, чтобы выбросить ненужные книги, в дом Грейнджеров постучали. На пороге оказался Гарри, порядком встревоженный. — Нашёлся ещё один, Рэткитт, — с ходу выпалил он, протирая пыльные очки о край свитера. — Я бы не попросил тебя пойти с нами, если бы мы могли обойтись своими силами. Похоже, он держит под Империусом нескольких магглов, вот в чём опасность… Гермиона кивнула и спустя несколько минут, переодевшись в более удобную одежду и захватив с собой всё необходимое в походной сумке, дополнительно расширенной уже знакомым заклинанием, трансгресировала с Гарри туда, где их поджидали остальные члены отряда. Заметив среди них Джорджа, Гермиона испуганно осмотрелась по сторонам, ожидая увидеть Фреда, но Гарри успокоил её тем, что Фред занят работой в магазине и ни о чём не подозревает — они с Джорджем об этом позаботились. Они прятались в небольшом парке возле городского особняка в старом квартале Бристоля. Именно здесь, в этом доме Говард Рэткитт держал в плену нескольких магглов и явно собирался увеличить их количество. Только Мерлину известно, что он с ними делал за этими стенами… Гарри рассказал, что неподалёку отсюда находили изуродованных, измученных пытками магглов, которые и пары слов не могли связать и были настолько истощены, что находились на грани жизни и смерти. За одно это Рэткитта следовало бы приговорить к смертной казни, но у магов её как таковой не существовало — самой суровой карой был поцелуй дементора или же пожизненное заключение в Азкабан. Вглядываясь в очертания дома, Гермиона ощутила на себе злой взгляд — без сомнения, он принадлежал Рональду. Но времени выяснять отношения у них не было, к тому же Гарри дал команду подбираться ближе к особняку. Перед этим Гермиона наложила на всех участников операции Дезиллюминационное заклинание — безумно сложное и потому служившее гарантом успешной операции. Рон нехотя позволил скрыть себя, но весь процесс избегал смотреть Гермионе в глаза, отчего девушка чувствовала почти физическую боль. Им удалось незамеченными подойти к самому крыльцу и далее рассредоточиться по периметру: кто в окно, кто в двери. Гермиона не знала, есть ли кто рядом с ней, когда она, аккуратно высадив окно, пробралась в тёмную комнату. Хотя все участники операции старались двигаться бесшумно, то и дело слышались сдавленные чертыхания или же звуки падения вещей. Следом за Гермионой кто-то пролез в окно и открыл дверь в коридор, затем раздался скрип ступенек. Гермиона, поразмыслив, решила последовать за ним наверх. На ощупь, прислушиваясь к едва уловимому скрипу половиц, они двигались от комнаты к комнате, когда внизу послышались выкрики заклинаний и звуки борьбы. Следующие минуты, наполненные лихорадочным страхом, Гермиона плохо помнила: она торопливо обежала оставшиеся комнаты и в одной из них заметила трёх магглов. Один был совсем плох и не мог даже шевельнуться, но двое других — невозможно было различить их пол — завопили, когда их коснулась невидимая рука Гермионы. Пришлось наплевать на конспирацию и снять с себя Дезиллюминационное, чтобы магглы смогли пойти за ней на выход. Обездвиженного заложника Гермиона уложила на спешно сооружённые из обломков стола и дырявого покрывала носилки, чтобы левитировать за собой. Им удалось добраться до лестницы (видимо, эпицентр событий был как раз внизу), но стоило только шагнуть вперёд, как по всем ступеням полезли острые лезвия, отражавшие блики метавшихся внизу вспышек от заклятий. — Ждите в той комнате, — приказала Гермиона, указав на ближайшую дверь, а сама принялась ликвидировать сложную трансфигурацию, проделанную явно с целью задержать уход заложников. То и дело рикошетившие заклинания проносились над головой у сосредоточенно работавшей Гермионы, в какой-то момент одно из них достигло цели и обожгло ей правую ногу, так, что распороло штанину, обнажая кровавое месиво. Девушка взвыла от боли и закусила рукав левой руки, продолжая убирать лезвия, которых осталось совсем немного. Нога пульсировала, мешала сосредоточиться, сердце стучало как бешеное, а в глазах двоилось. Где-то рядом послышались крики и звук рухнувшего на пол тела, и перед лестницей выросла фигура Пожирателя. Гермиона только успела отметить, что даже в бегах Рэткитт не изменял себе: стандартная (жуткая!) белая маска и чёрный балахон всех приспешников Волан-де-Морта были на нём, даже несмотря на то, что только мешали в битве. Секундное замешательство, он как-то странно ведёт своей палочкой, и тут же падает, как подкошенный, глупо пропустивший удар сбоку. — Рон! — закричала Гермиона, не сдержавшись: именно он спас её от Рэткитта сейчас. В следующий момент девушка ощутила, как её поднимает над землёй и швыряет вниз, прямо к подножью лестницы. Рон что-то крикнул, наугад метнул заклинание, и Гермиона, теряя сознание, ощутила отчего-то совсем слабый рывок трансгрессии. Как оказалось, то была не трансгрессия — Рон попросту отбросил её в ближайшую комнату и захлопнул дверь, запечатав её заклинанием. Это Гермиона поняла, придя в себя почти сразу же: она толком и не теряла сознание, балансируя где-то на границе. Всё тело ломило, нога разрывалась от боли, и соображать удавалось с трудом. Рон, явно наплевавший на все их недомолвки, метался по комнате в поисках выхода. — Это ловушка, — объяснил он Гермионе. — Рэткитта здесь не было и нет. — Но тот Пожиратель… — Ты разве не видела? Он же не знал, как с палочкой обращаться! Я оглушил его, надеюсь, этого оказалось достаточно… — Не понимаю, Рон… — Это магглы! Рэткитт нарядил магглов в одежду Пожирателей и решил устроить бойню здесь. Знаешь, какая из этого выйдет сенсация? «Поттер устроил облаву на Пожирателей, а вместо этого убил ни в чём не повинных магглов». Он подставил нас, ублюдок… — Рон, подожди… — Гермиона схватилась за голову, пытаясь собрать мысли воедино. — Я видела магглов наверху, нужно помочь им выбраться отсюда… — Отсюда мы выберемся только если кто-нибудь убьёт Рэткитта. Понимаешь теперь? Чтобы выбраться, нужно убить каждого, кто на него похож в этом доме. А это — магглы. Вот в чём весь трэш. — Но как же мы… — Да не знаю я, Гермиона! Ты у нас тут самая умная. Я не придумал ничего лучше, кроме как спрятаться здесь. Внизу уже уложили нескольких подставных Пожирателей, пока что лишь оглушили, но ведь нужно выяснить, кто из них Рэткитт, если он вообще в доме. Особенно если учесть возможность применения им Оборотного зелья, сама понимаешь, насколько это сложно. — Послушай, — мозг Гермионы начал постепенно соображать. — Это заклятие не будет держаться, если его хозяина нет в доме. Значит, Рэткитт должен быть где-то здесь. Рон прекратил метаться по комнате и уставился на подругу. До него дошёл смысл её слов. — Умница, Гермиона. Но где? Где нам его искать? За дверью слышались крики вперемешку с ударами, а в комнате, куда Рон их затолкнул, не было ни окон, ни других дверей. Гермиона судорожно размышляла над той информацией, что была ей доступна. — Как он выглядел? Рэткитт? — Ну… — Рон почесал кровоточащий подбородок. — Высокий, лысый… — Лысый, отлично! — Ты серьёзно? — Значит, он не мог придать магглам свою внешность. Волос-то нет, — растолковала Гермиона. —Что ещё? — Ну, он переболел драконьей оспой, у него лицо в рытвинах. Это всё, что я знаю про его внешность по плакату из Министерства. — Драконья оспа… Рон, ты молодчина! Те, кто болел драконьей оспой, не могут пользоваться, опять же, Оборотным зельем, потому что после болезни у них развивается невосприимчивость к этому зелью! А это значит… — Что мы можем опознать его? — Рон повеселел. — Точно! Ребята думают, что он изменил внешность, и потому не знают, что делать. Тогда нам нужно найти его прежде, чем пострадают магглы. Не сговариваясь, они распечатали дверь и выбрались в коридор. Оглушённый в костюме Пожирателя по-прежнему лежал на полу; Гермиона осторожно подобралась ближе и сняла маску, а затем покачала головой: это был не он. Вдвоём с Роном они оттащили его в ту комнату, где сидели немногим раньше, и направились на подмогу остальным. К моменту их возвращения битва как таковая была уже почти закончена: все пойманные подставные Пожиратели разместились в углу комнаты, и с них методично снимались маски. Только и слышалось: «Не он. Не он. Не он». — Там, наверху, были магглы, — вспомнила Гермиона. — Нужно привести их сюда. — С тобой пойти? — спросил Джордж. У него была рассечена губа и слегка заплыл глаз, но он по-прежнему изъявлял готовность помочь по мере сил и этим очень сильно напоминал Фреда — сильнее, чем всегда. Гермиона отрицательно покачала головой и поднялась наверх. Но едва она зашла в комнату, где оставила заложников, как её схватили и утянули в самый тёмный угол, приставив палочку к сонной артерии. Свет уличного фонаря, падавший в окно, высветил двух убитых и распотрошённых на ковре магглов. К горлу подступила тошнота, Гермиона закрыла глаза, но на ухо ей прошептали: — Смотри, иначе умрёшь куда быстрее. Всё оказалось так просто! Гермиона нашла Рэткитта раньше всех: именно он был тем больным, которого ей пришлось левитировать на носилках. Если бы она раньше озадачилась внешностью искомого Пожирателя, всего этого удалось бы избежать… — Будет славно обвинить грязнокровную «героиню» в их смерти, как думаешь? — вкрадчиво шептал ей на ухо Рэткитт. — Думаю, за такое Визенгамот не пожалеет поцелуй дементора… Он успел опробовать на ней пару заклятий, прежде чем их нашли Гарри вместе с несколькими мракоборцами, выделенными ему в помощь. К тому моменту Гермиона держалась из последних сил и успела заметить зелёный луч Авады Кедавры, посланный в Рэткитта — кем, она так и не смогла понять в темноте, находясь на грани обморока. Кто-то помог ей подняться и, взвалив на себя, отвёл вниз, а оттуда переправил в Мунго, тем самым завершая кошмарную ночь. Гермионе пришлось провести несколько суток в палате, проходя обследование и залечивая рану на плече («Останется шрам», — посетовала юная практикантка, менявшая повязку). Судя по тому, что печаталось в «Пророке», Гарри Поттеру и его отряду удалось обезвредить Говарда Рэткитта и не дать ему осуществить свой коварный замысел, суть которого состояла в том, чтобы мракоборцы убили невинных магглов, разодетых в костюмы Пожирателей. В ту ночь дело осложнялось тем, что при входе в дом через двери сработали Очищающие заклинания сродни тем, что были в пещерах «Гринготтса»: они уничтожили Дезиллюминационные заклинания и сделали прибывших лёгкими мишенями. Магглы под Империусом сами напали на отряд, спровоцировав тем самым защитные действия, в результате которых паре людей досталось. На данный момент всех похищенных вернули по домам, предварительно вылечив и стерев память. Тех двух, останки которых Гермиона видела в комнате, похоронили в братской могиле со всеми жертвами Волан-де-Морта и его приспешников из числа немагического населения Великобритании. Но выяснить, кто же именно убил Рэткитта, применив Непростительное заклинание, так и не удалось. Даже к Гермионе, как к свидетельнице и участнице событий, приходили из Министерства, но она сказала чистую правду — ей неизвестно, кто это был. И тем не менее сама она не могла не задаваться вопросом: кому же на самом деле хватило сил разделить свою душу? Думать на кого-то из близких — на Гарри, Рона, Невилла или Джорджа — совсем не хотелось. Во время пребывания в Мунго Гермиону навещали и Джинни, и Фред, причём последний был крайне зол на то, что от него скрывали подобные операции Поттера. — Ты с ума сошла после всего, что случилось, снова соваться в самое пекло, — отчитывал он Гермиону уже после того, как в первые минуты стискивал её в объятиях. — Чем ты вообще думала, а, хвалёная «лучшая волшебница своего возраста»? — Больше не буду, — клятвенно пообещала Гермиона. Ей и правда стало страшно после произошедшего, а перед глазами так и стояли те двое несчастных, которых распотрошил Рэткитт. Такие операции явно не для неё. Всё. Хватит. — Рон рассказал мне, что это ты, считай, обо всём догадалась. — У нас была отличная командная работа, — слабо улыбнулась девушка. — Он многое осознал за это время, ты знаешь? — Фред мягко поглаживал её волосы, то и дело касаясь лица. — Думаю, скоро он найдёт силы тебя простить и даже жить дальше без своей обожаемой Браун. — Ты что, смеёшься над его чувствами? — вскинулась Гермиона. — Ни в коем случае. — Он поцеловал девушку в подтверждение своим словам — своеобразное подтверждение. — Просто так непривычно видеть его таким… по-настоящему любящим кого-то. — Тут Фред заглянул Гермионе в глаза. — Но я его прекрасно понимаю. А спустя пару дней мисс Грейнджер позволили покинуть Мунго. Сразу же после этого ей пришлось в компании Фреда и Джорджа прибыть в Министерство — близнецам вместе с Ли Джорданом и ещё несколькими людьми вручали те самые медали, новость о которых так радовала тётушку Мюриэль. Стоя в толпе зрителей, Гермиона не могла оторвать глаз от Фреда, выглядевшего серьёзным и повзрослевшим, чувствуя при этом что-то не вполне объяснимое — тепло и непривычную настороженность. Она ощущала это уже давно в обществе Фреда, но только сейчас её буквально озарило понимание. Он изменился. Как странно! Фред Уизли, ко всему в жизни относившийся легко и даже безалаберно, под влиянием войны превратился в куда более ответственного и рассудительного человека. Это не проявлялось ярко, но Гермиона не могла не замечать изменившегося взгляда голубых глаз и новых, каких-то взрослых мыслей. За всё время их знакомства и отношений Гермиона привыкла к образу шутника-балагура, который при желании мог, конечно, становиться серьёзным, и теперь перемены в Фреде её немного пугали. Это казалось каким-то… неправильным. Но ведь и она сама изменилась. Стала смелее, твёрже, сильнее отчасти, и отчаянно оберегала то, что войне удалось в ней сломать — любовь к волшебному миру. Вырезанные Беллатрисой Лестрейндж буквы на её руке уже давно не болели, но причиняли боль душевную: сродни клейму, они кричали о том, что ей здесь не место. «Грязнокровка»… Второсортная дрянь, грязь на ботинках чистокровных волшебников!.. В Мунго предлагали свести эту мерзость, но Гермиона отказалась: ей нужно было всегда помнить о том, кем она является, через что прошла. Пальцы постоянно проникали под рукава и касались неровных, шершавых рубцов, и девушка всё чаще надевала закрытую одежду, нося своё клеймо в тайне. Прав был Малфой, правы были все те, кто говорил, что ей тут не место: ну ещё бы! Она же никто, просто мусор, даже несмотря на звание героини войны, на славу, на всеобщее признание её выдающихся способностей — при всём при этом она оставалась тем, кому лишь по чистой случайности удалось стать частью магического мира, и то не лучшей. Да, ей повезло стать волшебницей и встретить таких замечательных друзей, как Гарри и Рон, полюбить невероятного человека и быть любимой им в ответ, познакомиться со всеми, кто составлял её близкое окружение… Но ощущение неправильности всего этого давило на виски, устрашало. И сейчас всё то и дело рушилось: ссора с Роном пошатнула всю дружбу их так называемого «Золотого трио», она сама всё разрушала, к чему бы ни прикасалась. Пусть сейчас всё постепенно начинало выравниваться, от скребущего чувства собственной вины никуда не денешься. А вина была поистине колоссальной: Гермиона, считай, разрушила отношения Рона и Лаванды, искалечила ни в чём не повинную девушку, сделала Рональда несчастным и разбила ему тем самым сердце. Прав был Рэткитт тогда, в ту ужасную ночь, когда вкрадчиво вгонял ей под кожу эти мысли вместе с заклинаниями, явно с помощью тёмной магии забравшись в её голову, используя их против неё. Те пытки носили психологический характер, не телесный, как можно было бы думать — не зря Рэткитт считался мастером по части выбивания признаний. И, естественно, при таких способностях держался в тени. На какой-то промежуток времени перед глазами встала та тёмная комната, видения Рэткитта и Беллатрисы, давившие её одними и теми же гнилыми мыслями, вертелись в голове и живо вставали перед глазами, возвращая в жуткие кошмары, которые столь часто снились Гермионе после войны. Дышать стало трудно, Гермиона слегка пошатнулась, но после аплодисментов в честь вручения медали Джорджу пришла в себя, совладав с воспоминаниями, и даже нашла силы непринуждённо улыбаться и хлопать вместе со всеми. В порядке очереди Кингсли прикрепил медаль на грудь Фреда, и тот, неимоверно гордый, широко улыбнулся Гермионе, выхватывая взглядом её лицо из общей толпы. Девушка как можно счастливее улыбнулась в ответ, но не дававшее ей покоя ощущение только усилилось. После вручения Фред отделился от Джорджа и толпы поздравлявших и подошёл к Гермионе; обвив рукой её талию, он наклонился и прошептал ей на ухо: — Приглашаю на наше личное празднование в «ВВВ». Второй этаж, вся квартира в нашем полном распоряжении. Ты никуда не торопишься? — Разве я могу отказаться? — рассмеялась Гермиона. Общество Фреда действовало на неё сродни Патронусу, придавало сил и заставляло чувствовать себя гораздо лучше. Расслабившись, она позволила Фреду увлечь себя в сторону длинного ряда каминов. По одному из таких они с Гарри и Роном выбирались во время своей отчаянной вылазки в Министерство, спасаясь бегством от Руквуда и других помощников Амбридж… Сейчас тот ужасный фонтан, наглядное изображение девиза «Магия — сила!» убрали и заменили небольшой скульптурной композицией в виде разрушенного Хогвартса: «Чтобы помнили и оберегали». И почему-то эта скульптура пугала гораздо больше. Возможно, потому что своим видом оживляла самые болезненные, самые ужасные воспоминания той майской ночи… Гермиона старалась отвлечься от плохих мыслей, позволяя Фреду ухаживать за собой. Они включили маггловский проигрыватель, совсем как в то Рождество, которое праздновали на Площади Гриммо, перекусили, устроив пикник прямо на полу, и выпили, обмыв медаль, а затем танцевали в окутываемой подступавшей темнотой комнате. За окнами слышались звуки жизни магической улицы, выкрики зазывал из магазинов и гомон разговоров, а здесь, в отремонтированной квартире близнецов, было так спокойной и уютно… В какой-то момент дело зашло гораздо дальше. Руки Фреда вольно скользили по её телу, незаметно для Гермионы расстегнув молнию на платье, надетом по случаю торжества в Министерстве. Чёрный шёлк с приятным шелестом сполз на талию, открывая плечи для жадных, быстрых поцелуев. Одурманенная ласками, отчаянно желающая продолжения, которого хотела и ждала так долго, Гермиона покорно следовала за Фредом во всём, что он делал. Не прекращая своего обольщения, он провёл Гермиону в спальню, мягко уложил на кровать, продолжая медленно раздевать и покрывать поцелуями каждый открывающийся взгляду дюйм кожи. Гермиону едва ли не потрясывало, она постанывала от охватившей её истомы и неги и сама стремилась отплатить тем же. Но её неумелые действия лишь раззадоривали Фреда, и он, поначалу отдаваясь её рукам и губам, не выдерживал и снова брал инициативу на себя. В какой-то момент изучения её тела Фред нащупал буквы, вырезанные Беллатрисой. Он уже видел их тогда, в «Ракушке», но прежде не прикасался к ним. И сейчас Гермиона буквально кожей ощутила его желание содрать их, уничтожить это клеймо. На мгновение её охватил стыд — вот она, вся она в этом грязном слове. Может, это останавливает Фреда, это заставляет так судорожно сжимать её предплечье? Но затем Фред прошептал: — Мой маленький герой, — и коснулся поцелуем каждой буквы, будто бы сцеловывая их, заставляя забыть об ужасном смысле этого клейма. И Гермиона забыла о нём хотя бы на эту ночь. В комнате было темно, и они едва ли могли друг друга видеть, зато пальцы в темноте приобрели совершенно особенную чувствительность: прикосновениями они узнавали друг о друге куда больше. И это было сродни волшебству. Хотелось плакать от переполнявших её эмоций. Фред ласково прижимал её, обессиленную, к себе, путал пальцы во взъерошенных каштановых волосах, что-то шептал на ухо, и от этой запредельной, доселе невиданной близости Гермиону буквально разрывало. Приподнявшись на локте, она старательно разглядывала Фреда в полумраке, выхватывая отдельные черты: взъерошенные, уже подстриженные рыжие волосы, широкие брови, нос с небольшой горбинкой, чувственный рот — и глаза, взгляд которых обладал удивительной способностью согревать. Дыхание перехватило, и горло сжало, а затем… — Я люблю тебя, — вырвалось у Гермионы, и она удивлённо распахнула глаза, поражённая собственными словами, которые так и полились против её воли: — Я так сильно люблю тебя, и не хочу это потерять так же, как случилось у Рона и Лаванды. Если это случится, я просто не выдержу, потому что не хочу рядом никого другого, понимаешь, никого… — Ну, тише, успокойся, — ласково прошептал Фред, поглаживая девушку по волосам, мягко укачивая в объятиях. Если бы Гермиона могла видеть его лицо, то распознала бы на нём ошеломление. — Этого никогда не случится. Ты посмотри на нас! Столько всего прошли вместе, столько выдержали… Гермиона, я не узнаю тебя. Поражённый этой неожиданной вспышкой эмоций, Фред ещё крепче прижал к себе Гермиону, зарылся лицом в её волосы, продолжая нашёптывать, что всё у них будет хорошо. Это послужило толчком для того, чтобы озвучить самые худшие опасения: — А что, если я… Если я уеду в Хогвартс и мы… охладеем друг к другу? Это очень долгий срок, многое может произойти. И я боюсь этого, очень боюсь!.. — Думаешь, что настолько слабо меня любишь, а? — Фред старался перевести её беспокойство в шутливую форму. — Нет! Я… просто… — Гермиона замялась, но под влиянием момента решила идти до конца, чтобы не оставлять между ними недосказанности. — Я ведь что-то чувствовала к Виктору тогда, на четвёртом курсе. Он мне нравился, очень! Но потом резко охладела к нему. Вдруг и с тобой случится то же самое? — прошептала она самое страшное из своих опасений. Фред слегка отстранился, но лишь для того, чтобы, перекатившись на Гермиону, сжать пальцами её подбородок и заставить её там самым смотреть ему прямо в глаза без возможности пошевелиться или отвести взгляд. — Я тебя умоляю, Грейнджер, как ты можешь забыть про меня? Я в единственном экземпляре, даже несмотря на наличие брата-близнеца. Или тебе мало недавних доказательств? Гермиона полушутливо-полусерьёзно спихнула Фреда с себя, но он снова сгрёб её в охапку и прижал в себе, враз посерьёзнев. — Я никому тебя не отдам, поняла? И ты никуда от меня не денешься. Вернее, мы с тобой друг от друга никуда не денемся. А что до Лаванды и Рона… В жизни случается и такое. Я бы не хотел об этом говорить сейчас, но, раз уж мы решили всё выяснить… Я ведь тоже любил одного человека в школе. И любил сильно. — Анджелина? — понимающе прошептала Гермиона, и её кольнула острая ревность. — Чувствую себя таким козлом, уделяя ей время в нашу ночь, — выругался Фред. — Но, тем не менее... В общем, я правда её любил. Рядом с ней голова шла кругом, и сердце стучало, как во время первого матча по квиддичу, и самоуверенность просто зашкаливала от того, что она со мной… Но это всё не идёт ни в какое сравнение с тем, что я чувствую к тебе. Понимаешь? Это гораздо сильнее. Любить можно по-разному, но, думаю, самое настоящее чувство — к тебе. Я, знаешь ли, не мастер красивые слова говорить… Гермиона прервала его долгим поцелуем, наконец-то давая выход всей копившейся внутри неё прорве нерастраченной нежности и любви. Она задыхалась рядом с Фредом, ей хотелось большего, хотелось петь, хотелось целую вечность лежать вот так с ним рядом, слушать сердцебиение, любить его, зная, что получишь в ответ то же самое, если не больше. Да, Фред определённо изменился. Как и она сама. Но эти перемены им только на пользу. Лето заканчивалось, время отбытия в Хогвартс неуклонно приближалось. Гермиона успела в один из дней устроить родителям встречу с Фредом: те, к общему удивлению, узнали его («Видишь, говорил же, что я незабываемое впечатление на людей произвожу»), и вчетвером они неплохо пообщались за полуденным чаем. Во время застолья влюблённые не сводили друг с друга долгих взглядов, что, конечно же, не укрылось от внимания миссис Грейнджер. Слава Богу, она не стала смущать их вопросами о свадьбе, которые наверняка вертелись у неё на языке. Последовав совету Гермионы, Джинни предложила Гарри свою помощь с обязанностями крёстного, и они уже пару раз вместе навещали Андромеду Тонкс и малыша Тедди. Вся родня умилялась этому забавному метаморфу, уже в столь раннем возрасте демонстрировавшему удивительные способности, унаследованные от матери. Глядя на Джинни, возившуюся с Тедди, Гарри, похоже, переосмыслил своё к ней отношение, и, как призналась Джиневра, даже предложил ей как-нибудь встретиться в одном из маггловских кафе, к восторгу девушки. — Я похожа на маггла? — спрашивала Джинни, задумчиво вертясь перед зеркалом. — Более чем, — закатив глаза, соглашалась Гермиона в ответ на каждый выбранный подругой наряд, будь то джинсы и топ или же одно из платьев. Одежды у Джинни было не очень много, но ей нравилось комбинировать вещи, получая на выходе совершенно разные образы. К слову, получалось у неё здорово, даром что росла она той ещё пацанкой в окружении шести старших братьев. — Тут столько всего интересного происходит, хоть бери да оставайся, — ворчала девушка. — Может, не стоит мне с тобой ехать? — Джинни! — вскинулась Гермиона. — Образование — важная часть нашей жизни, особенно для девушки. Так что не надо тут, едем вместе, ясно? К тому же Полумна тоже вернётся… — Ой, точно! — воскликнула Джинни. — Я же совсем забыла тебе рассказать. Рон с недавних пор зачастил в дом Лавгудов, якобы помогать с ремонтом… — девушка многозначительно повела бровями, а Гермиона, наоборот, нахмурилась. — Ты думаешь, он влюбился в Полумну? Но она же с Невиллом…. — Они и не встречались-то толком, — пожала плечами Джинни. — Но Рон всё ещё сохнет по своей Лав-Лав, особенно после её последнего письма. Думаю, Полумна просто поддерживает его своими нетрадиционными действиями, — ну, ты же её знаешь. И пока это влияние благотворно, я только рада. Лучше бы Рон встречался с Полумной, она куда лучше этой Браун. Гермиона задумчиво уставилась в окно, где при большом воображении можно было вдалеке распознать причудливый силуэт дома Лавгудов. Нет, Полумна вряд ли сможет вытеснить Лаванду из сердца Рона. Недавно ему пришло письмо от Браун, где она просила его дать ей немного времени; написано оно было в том числе под влиянием Гермионы. В этом она не призналась даже Джинни, но неделю назад она нашла Парвати Патил и упросила её передать Лаванде, насколько сильны чувства Рона и как сильно он по ней скучает. Видимо, это подействовало, и Лаванда переосмыслила своё поведение. Как бы то ни было, хотелось верить в положительный исход. Благодаря этому наметились положительные перемены: в последнее время Рон будто бы излечился от своей боли. Поначалу он частенько выпивал и ходил опухший от похмелья и слёз, затем постоянно рвался в бой против Пожирателей, подставляясь там, где не следует, но потом… Потом всё чаще стал отсыпаться, стараться чем-то помочь по дому. Гарри помог ему сдать экзамены в Мракоборческое отделение, что сильно воодушевило Рональда: он хвастался новеньким значком едва ли не каждому волшебнику, которого встречал. И постепенно сменял гнев на милость в отношении Гермионы. Главным показателем было, конечно, то, что он спас её тогда, при облаве на Рэткитта. Но только теперь Гермиона чувствовала, что он больше не смотрит на неё со злостью и уже гораздо спокойнее относится к её обществу за ужинами в «Норе» пару раз в неделю. Возможно, к моменту её возвращения из Хогвартса всё наладится… Ещё один учебный год вдали от Фреда уже не так сильно пугал Гермиону: они условились обмениваться подробными письмами и устраивать сеансы связи по Сети Летучего пороха (с разрешения профессора МакГонагалл и в строго установленные дни). Днём близнецы Уизли работали в магазине, готовя его к открытию, но по ночам Фред безраздельно принадлежал Гермионе. Помимо вполне понятных занятий, они могли подолгу валяться в постели, обсуждая бытовые мелочи или же размышляя о будущем. В одну из таких ночей Гермиона высказала шёпотом одну из терзавших её мыслей. — Хочу побывать в доме, где жила Чарити. Она рассказывала мне, где он примерно находится, и мне кажется, это будет правильным. Ты ведь понимаешь, я… я до сих пор не могу поверить в то, что её нет. Это будет как последнее прощание с ней. Ну, я так это себе представляю. Фред, конечно же, понял её желание, как понял и то, что в этом предприятии будет лишним. Ранним утром Гермиона, одевшись потеплее и сверившись с картой, трансгрессировала в один из укромных уголков Уэльса, наугад. Её выкинуло на вершину плато, с которого открывался поистине потрясающий вид на долину, где протекала извилистая речушка, ниже по течению которой за небольшим холмом виднелась деревушка, а вдали, почти у самых гор, приютился покосившийся дом Бэрбиджей. Неподалёку от него можно было разглядеть ещё один — дом Прюэттов, такой же забытый и заброшенный, и мимо обоих домов шла широкая просёлочная дорога. Путь до домов Гермиона решила проделать пешком: это, как и ручная работа, успокаивало и помогало собраться с мыслями. К тому же пейзаж вокруг был неимоверно красив, и не насладиться им в полную силу было бы настоящим преступлением. Ветер здесь завывал гораздо сильнее, чем где-либо, и спустя час пешей прогулки у Гермионы ощутимо кололо лицо. Но это того стоило, когда она приблизилась к старому жилищу Чарити. Дом был мал и выглядел неказисто, время оставило на нём серьёзный отпечаток, практически разрушив. Тут и там выглядывали балки, точно гнилые зубы, от изгороди осталась пара досок, а огород на заднем дворе больше напоминал заросшее травой болото (возможно, так оно и было). И здесь Чарити пряталась от Пожирателей? Серьёзно? Впрочем, с другой стороны, кто бы стал её здесь искать? Странно, но именно здесь и только сейчас Гермиона ощутила странное спокойствие, словно бы груз, который сковывал её душу, наконец-то разрушился, и дурные мысли, пожиравшие её изнутри, отступили, как после первой ночи с Фредом. А может, это Чарити таким образом давала ей знать, что всё хорошо, что небо по-прежнему голубое и яркое, и жизнь продолжается, даже несмотря на то, что её уже нет рядом. Гермиона до вечера бродила по останкам дома Бэрбиджей, а закат встретила на обломавшихся ступенях крыльца. И, глядя на то, как алый багрянец вперемешку с рыжими всполохами заливает долину, чувствуя, как по щекам бегут слёзы, Гермиона вдруг засмеялась — ей почудилось, что Чарити сидела рядом с ней и в привычно своей манере шутила про невероятную восприимчивость мисс Грейнджер. — Вниманию провожающих! До отправления «Хогвартс-Экспресса» остаётся всего пять минут. На платформе 9¾ царили привычные шум и суета. Школьники оживлённо галдели, перемещая тележки с чемоданами и клетками, в которых сидели их питомцы, вторившие общему шуму: совы взволнованно ухали, кошки то и дело шипели. Кто-то уже успел надеть новую мантию и теперь хвастался ею перед другими детьми, и все вместе они гадали, на какой же попадут факультет. Ученики постарше выглядели не такими радостными: все помнили о трагических событиях второго мая, но старались делать вид, что не думают об этом. Даже на лицах нынешних второкурсников читалось осознание прошедшей битвы. Но новых учеников Хогвартса это мало касалось, к счастью: они радовались поездке в школу и предстоящим открытиям и впечатлениям. Посреди этого праздника жизни Гермиона и Джинни чувствовали себя как-то по-особенному неуютно. Казалось, им тут совсем не место. К тому же то и дело подбегали взволнованные волшебники всех возрастов с единственным на всех желанием просто пожать руку и поблагодарить за то, что было сделано для победы в ту роковую ночь. Во избежание всего этого Гарри даже не сунулся на вокзал, что несколько уязвило Джинни, но с момента их свидания в кафе девушка стала на редкость понимающей в отношении Гарри. Сама Джинни, уже попрощавшись с Фредом, поспешила встретиться с подругами и друзьями, позволив Фреду и Гермионе побыть вместе в последние минуты перед отправлением. Красный паровоз уже нетерпеливо пускал клубы дыма, заволакивавшие станцию густым туманом, а машинист то и дело нетерпеливо давал гудок, напоминая о скором отправлении. — Год пролетит — глазом моргнуть не успеешь, — успокаивающе говорил Фред, разглядывая лицо Гермионы так, будто боялся его забыть. — Ты смотри там, больше никуда не лезь. И оставь свою бессмысленную затею освободить домовиков, поняла? — А если я предложу им работу в вашем магазине? — лукаво спросила Гермиона. — Это было бы неплохой идеей для расширения бизнеса. Кстати об этом! Грейнджер, будешь нашим шпионом: узнавай у ребятни, какие вредилки им могут быть интересны, я тебе даже опросник в сумку положил. — Ты всерьёз думаешь, что я буду этим заниматься? — Времена, когда ты была на посту старосты, уже давно прошли. В этом городе другой шериф, — прогнусавил Фред, вызывая у Гермионы смех. — Подумай об этом. Снова раздался гудок, и Гермиона прижалась ближе к Фреду, целуя его в последний раз — долго, отчаянно, не желая расставаться ни на минуту. Однажды едва не потеряв друг друга, им было очень сложно отпускать даже ненадолго, что уж говорить про целый год в разлуке! — Буду ждать тебя на Рождество, — прошептал Фред. — А теперь иди. И чтобы одни «Превосходно» в табеле привезла, ясно? Подгоняемая нетерпеливыми гудками, Гермиона забралась в вагон и, найдя нужное купе, приникла к окну. Фред прощально махал ей руками, исцарапанными Живоглотом: стоило больших трудов упрятать этого пушистого вредину в нелюбимую им корзинку-переноску. Даже сейчас кот недовольно мяукал с сиденья, ожидая, когда ему приоткроют дверцу. Наконец, поезд тронулся (слишком быстро!), унося Гермиону и других учеников в отреставрированный после битвы Хогвартс. И хотя было страшно возвращаться туда, где всё полно воспоминаний — как недавних плохих, так и детских светлых, это нужно было сделать ради будущего. Впервые за долгое время Гермиона по-настоящему знала, что всё будет хорошо. Она вернётся к Фреду на Рождество, и вернётся летом после обучения и экзаменов. И он всегда будет рядом, будет ждать её, поддерживать и любить. Ведь это единственное, что будет постоянно неизменно. Точно так же, как и небо, которое несмотря ни на что будет всегда оставаться по-прежнему голубым.