Любовь во время зимы

      — Летом в Морфале иногда случается дождь, — обронил мимоходом Нерв… А теперь Чес усиленно думает.       В Морфале?       Летом?       Как он вообще позволил себе повестись на такой очевидный развод?       Слово «лето» и слово «Скайрим» имеют право соседствовать в одном предложении только если речь идет о чем-то там вроде Рифтена. Или Фолкрита. Ну, или Айварстеда. В крайнем случае, Рорикстед, Маркарт — да во всех городах, которые расположены чуть южнее Вайтрана, люди имеют хотя бы догадки о том, что из себя представляет «лето»!.. И еще может, в Солитьюде — у них ведь, кажется, прямо под боком какое-то теплое океанское течение?..       А Морфал, к несчастью, расположен севернее Вайтрана. Причем значительно севернее. И климат там строго континентальный, ведь теплые ветра от солитьюдского течения до его болот из-за особенностей рельефа не долетают, а с запада, от Маркарта, слишком велико расстояние — да и с юга далековато до теплых равнин с приемлемым климатом, а на северо-востоке…       А на северо-востоке Море Призраков, лишь по какой-то злой милости Девяти не промерзшее насквозь на сотни и сотни футов. Ага.       — А ну-ка не ерзай, Чес.       Нерв говорит ровно, но с почти осязаемой ноткой напыщенного превосходства. Как будто не виноват.       Как будто, Талос его раздери, не ему пришла на ум мысль в это морфальское так называемое «лето» идти собирать для зелий ядовитые колокольчики!       Чес давит усталый вздох.       Мантия Нерва — золотисто-песчаный шелк, потрясающе укрывающий от дождя. Противодождевая кольчуга — капли-моросинки скатываются по ней, не проникая между волокон, не касаясь и так раздраженной болотным маревом кожи, которой, конечно же, только того и не хватает, чтобы по ней еще эти капли мороси идиотские били. Настойчиво. Раздражающе. Единым фронтом. Кап-кап. Кап-кап.       На Чесе — один сплошной светло-серый лен.       Чес сдерживает рассерженный и очень усталый вздох. Опять. И, вдобавок, сдерживает раздраженный и злобный взгляд.       — Доволен хоть?       — Чес, о чем ты? — спрашивает Нерв непонимающе, так, чтобы ни у кого, даже у незнакомца, не осталось бы и мысли о том, что он что-то не понимает. Нерв косит на Чеса карминно-красным глазом через плечо — и Чес готов поспорить на свой План, что этот отдельно взятый нервовый глаз смеется. Как, впрочем, про себя заливается и сам Нерв. — Я всего лишь хотел собрать колокольчиков с морфальских болот — и, если повезет, ларвы морозного паука. И пограбить немного осиротевшие гнезда, если моя затея удастся. В чем именно я виноват? В том, что в Морфале сегодня — совершенно случайно, прошу заметить! — начался дождь?!       «Да!», очень хочет сказать Чес.       Да, Нерв, да, десять, сотню и тысячу раз — да, ты, сука, виноват.       Потому что Чес, конечно, совсем не помнит своей юности и всего, что с ним было до Кризиса, всего, чему он учился… Но примерно в этот момент вспоминает отчетливо: брать в руки климатический атлас всего Тамриэля ему когда-то давно приходилось. Определенно. И он читал его, он зубрил его наизусть и корки до корки, от айема и до зетты для того, чтобы… чтобы… ну чтобы… Чтобы.       Память, сука упрямая, ему отвечать отказывается…       Зато подкидывает — не иначе как издеваясь — параграф о континентальной части северо-западного Скайрима, сплошь покрытой болотистой местностью. То есть, очевидно, о Морфале.       Конкретно ту часть параграфа, в которой говорится: «Лето в Морфале обычно пасмурное и влажное, нередки мелкие, холодные, моросистые дожди».       Чес стискивает зубы, чтобы наружу не выпустить разочарованный вздох, и жмурит до разноцветных кругов глаза. Старается убедить себя в том, что не чувствует чужое тепло. Предпринимает последнюю, отчаянную попытку перед капитуляцией:       — Нерв, может, все-таки, это… Уйдем отсюда? А то ну как начнется гроза? А мы — под единственным деревом на всю округу, а ты знаешь, молнии бьют обычно в такие вот одинокие деревья, и…       — Чес, милый мой, — щебечет Нерв ласково, — разумом повредился? Грозовых туч в небе над нами — приблизительно ни одной. А если бы и были грозовые тучи — Чес, Чемпион ты мой золотой, ты Новый Шеогорат или кто? И не тебе ли, если ответ положительный, подчиняются грозы и молнии? И дашь ли ты молнии шалой попасть в нас?..       Чесу очень хочется встать и просто уйти из этой совершенной эмоциональной ловушки. Из унылого моросистого плена… Но он не может, потому что все-таки до безумия любит Нерва.       И потому что Нерв вполне честно его победил.       — Хорошо, моя радость, я понял тебя, я сдаюсь. Признаю: данмеры — это не порочные существа, у которых только одно на уме. Не распущенные антиимперские элементы, которым даже если и не все равно, с кем — все равно, где. Данмеры абсолютно, совершенно точно не зациклены на сексе. Все, я извинился, я каюсь, я виноват. Может, теперь…       — Что — теперь? — поводит плечом Нерв. — Вот что теперь: я отказываюсь на неэстетичном болоте под неэстетичной моросью. Вот кончится она, вот до Морфала мы потихоньку дойдем…       Чесу нестерпимо, непередаваемо просто хочется взвыть. И завалить одного очень-очень вредного данмера.       Вместо этого он лишь позволяет себе злобный вздох и стискивает зубы, потому что сам виноват.       Нервова мантия, телваннийский зачарованный шелк, оказывается, безумно широкая и большая. Достаточно большая, чтобы укрыть их обоих от этой противной мороси, если тесно-тесно прижаться друг к другу — но, увы, недостаточно большая, чтобы не выскользнуть из чесовых рук, если он пошевелится лишний раз.       И дразняще, по-змеиному своевольная. Как, впрочем, и ее обладатель. Его Нерв.       Который, уже не скрываясь, ехидно сверкает рубиновыми глазами, щекочется дерзко щеткою угольно-темных волос и бесстыдно вжимается в Чеса горячим, гибким и голым серебряным телом, от тепла которого совсем не спасает сплошной светло-серый лен.       Которое не ухватить из-за мелкой морфальской мороси, которая, кажется, решила падать на них с Нервом с неба вечно.       Чес давит страдальческий вздох.