Тяжело быть советником!

Тяжело быть советником! Каждый день, с раннего утра, копаться в делах государственных в практически абсолютном большинстве связанных с бумажной рутиной. Еще тяжелей следить за идиотом-королём, нашим дорогим Синдбадом. …но так как я как раз ближе к утру вернулся со своей дипломатической миссии после своего недельного отсутствия, ему предстоит насыщенный государственными обязанностями день, не смотря на похмелье (а оно точно будет, Син бы никогда не упустил возможность расслабиться без моего контроля). И он о своей участи знает. Хехе. Укладывать спатки бухого короля (что мне в этот раз не удалось в силу своего отсутствия), как и будить его после очередной пьянки – святая обязанность советника. На неё никто не посягнет, хотя за эту «привилегию» я, Джафар, получаю солидную прибавку в жаловании. Не посягнет даже под страхом смерти, хочу сказать… Ну и зря. Это только на первый взгляд король с похмелья злобен, хмур и вызывает дрожь в коленках. Знали бы все, какое удовольствие - пинать этого ханурика, жалкого, невнятно булькающего жалобами на головушку и дрыхнущего прямо на ковре в своих покоях… Но не об этом речь. Когда пробудка, даже сквозь бодуническое состояние нашего родного короля, успешно завершается, с такими незначительными жертвами как его исцарапанные рожа с руками – когда это наконец случается, я прячу свой артефакт в широкие рукава и напоминаю этому тупице в мятых штанах, что его сегодня ждет. Король проваливается в поистине королевскую депрессию, а я с поистине советничьей преданностью вручаю ему кубок с обезболивающем настоем и с поистине советничьей доброжелательностью даю ему пинка по направлению к купальням. Мой король знает, что через двадцать минут в кабинете будут ожидать именно короля, а не мятое-лохматое синдбадоподобное чмо с дыханием, что тяжелей черного тумана Касима… Пока мой король уползает приводить свою тушку в порядок, я должен подготовить ему рабочее место. Это не тяжело – всего лишь принести пару коробок метр-на метр с бумагами первоочередной важности из моего кабинета. А что думали, управлять страной – шуточки? Вот Синдбад так же заблуждался в своё время, но до него очень быстро дошло, что быть королём – это всё равно что жениться. Только в случае, если ты король, тебе трахает мозг не женщина, а страна. Вот он и не рвется к настоящей женитьбе, ценит остатки свободы. Коробки принесены, перья заточены, чернила найдены, подушечка на стул подложена. Кто, как не советник, знает, что твердые стулья натирают костлявую королевскую задницу, что не способствует усидчивости… Подушка – это хотя бы небольшая гарантия, что в этот раз можно будет обойтись без бондажа и не привязывать дорогого короля к стулу. А то начинает казаться, что твердые поверхности натирают задницу Синдбада в разы сильней, когда у того просыпается внутренний стержень – шило между его натертыми полушариями. Хотелось бы сказать, что верхними, и натертыми ответственным подходом к работе, но чего нет – того нет, верхние полушария у него активируются только тогда, когда пиздец зубами лобзает нижние. Кроме подушечки под задницу королю необходима отдельная подушечка под голову, когда он, втайне от советника, ляжет дрыхнуть прямо на бумагах. Произойдет это примерно после четырех часов работы, так что если я не хочу, чтобы рожу моего короля украшали переснявшиеся чернильные строчки отчетности о сборе фруктов на экспорт, то должен обеспечить его орудием безответственного нарушения обещания «не забивать на работу», которое он мне непременно даст, когда я удалюсь в свой кабинет. «Подушку безответственности» я, подчиняясь трезвому расчету, ложу на кресло, которое размешается за его рабочим местом. Кресло низкое и тяжелое, так что придвинуть его вместо стула к столу он не пытается. Мой дорогой король во время работы должен чахнуть на строгой мебели, чтобы не отвлекаться на не запланированную мной безответственную комфортную дрему. Это кресло – для меня, даже с учетом того, что я никогда не позволю себе праздные посиделки даже ради надзора за внутренним стержнем Синдбада, коим является уже упомянутое шило… Кресло для меня только ради того, чтобы мой король ощущал мой неусыпный взор на своём бессовестном затылке. И для подушечки, которая не должна лежать у него перед носом и соблазнять на грехопадение раньше времени, но всё-таки быть под рукой. Мой дорогой король всё же изволит притащить задницу с десятиминутным опозданием, благодаря которому я успеваю отобрать ему еще несколько стопок занимательных отчетов послов альянса. В этот раз король опоздал даже не на пол часа – отлично знает, что чем больше опоздание, тем большим количеством интересных материалов я дополню сегодняшнюю норму работы. Королевское высочество бодро входит в кабинет, но за стул он уже не садится, а втекает – за время, которое уходит на то, чтобы пересечь комнату, мой король замечает, сколько бумаг ему сегодня неизбежно придется переварить. Ласками, лестью и обаятельными улыбками моё тупое высочество пытается еще минут пять очаровать меня и убедить уменьшить ему сегодняшнюю кару макулатурой или хотя бы принести ему винца «для того, чтобы бодрее работалось», но, как ни прискорбно, пост советника обязывает дать ему за это один подзатыльник, когда хочется дать десять. Моё родное, но такое безответственное королевское высочество смиряется со своей участью, как обычно, клянётся не спать, после чего я ухожу в свой кабинет. Смежный, конечно же, с кабинетом высочества, иначе, без подобного надзора, оно улепетнуло бы плескаться в винных фонтанах прямо с восьми утра. Через полчаса работы я навещаю моего короля и даже застаю его работающим, в честь чего он получает одобрительное поглаживание по спинке и блюдо фруктов, загодя припасенное для плановой поощрительной похвалы. Нельзя, чтобы высочество скисло от уныния еще в первый час труда. Совершив свою миссию мира, удаляюсь обратно в кабинет, шурша широким халатом и ощущая взгляд моего короля, от излишней трезвости лучащийся искренней ненавистью ко мне вместе со всеми моими бумагами. Ничего, мой король, нехрен было прожигать жизнь в приключениях и добыванию сокровищ из лабиринтов. Теперь, когда ты с легкой руки склепал страну и тебя, к тому же, выбрали королём аж семь джиннов, нефиг отнекиваться от обязанностей. Следующий мой контрольный визит уже через полтора часа от начала работы. Мой король, пусть порядком и приунывший, но сосредоточенно работает в поте мозгов. Этим он заслуживает легкий массаж плечей, а я покаран целыми пятью минутами монолога о том, как он любит «изверга-советника» и еще пятью минутами неизвестно как всплывшими похабными анекдотами. Избежать кары не получилось – под конец массажных процедур мой бессовестный король зафиксировал хваткой мои руки на своих плечах и продержал до тех пор, пока я, внимательно выслушав его треп и с некоторым трудом в него вклиниваясь, не пригрозился вытереть свою тапочку об его тюрбан. И фиксирование моих запястий этому бы не помешало, про мою растяжку убийцы он как никто в курсе. Снова чинно удаляюсь в кабинет, ощущая на себе взгляд, в котором смешана и благодарность за массаж, и растущая ненависть за любезно предоставленную ему бумажные мучения. Третий визит я приношу за полчаса до грехопадения моего короля ухом в подушку. Его нервно-веселое настроение и неусидчивая беготня по кабинету - показатель того, что он на взводе, работа уже начала стопорится, да и часть бумаг точно втихаря куда-то сбагрил (явно чувствуя своим единственным, моими стараниями не натертым об стул мыслительным органом то, что я под конец дня всё равно выгребу из-под кресла те стопки документов и добью их в одиночку). Мой король мазохистически обрадовался моему обществу, которым ему предстояло еще несколько минуток понаслаждаться. Его мазохизм от тоски имел свойство обостряться, поэтому он, как между нами частенько происходило без свидетелей, между беготней и прочим разминанием шила в заднице ухитрился завязать мою куфию мне на шее узелочком на манер платка. Его смелые и явно виктимные потуги были вознаграждены и в каменных стенах большого кабинета еще долго гуляло эхо от, безусловно, полных счастья и благодарности воплей – я любезно подыграл мазохистической натуре моего короля и попытался оторвать ему уши. За мою многострадальную любимую куфию всегда готов поддерживать его стремление огрести советничьего гнева. Я проверил фронт работ и удалился, подкинув пару яблок моему королю, чтобы тот с тоски не начал грызть стол. Нарушило обещание наше любимое безалаберное высочество вовремя, я как раз закончил еще один мешок отчетов, так что у меня появилось лишнее время на те, заныканные королём под кресло документы, которые я как раз успевал сделать в подошедшее время обеда… Мой король имеет право грешить ровно один час, так что я, имеющий привычку передвигаться беззвучным шагом убийцы, лично проверил, что он нарушал обещание качественно – от его дважды за сегодня не выспавшейся рожи толку во второй половине дня было бы мало. Пару минуток полюбовавшись на безмятежно дрыхнущее воплощение бессовестности в скошенном тюрбане и чуть не сожравшее во сне клок своих волос, я вышел в коридор и громко отдал пробегавшему мимо слуге приказ принести любимому королю обед. Как я давно выяснил, и совесть Синдбада, и сам Синдбад довольно бодро просыпаются от звука моего голоса у себя под дверью, чтобы не получить случайных пинков и справедливых прикладываний сонной физиономией об стол, вдруг я зайду… Происходящее во второй половине дня уже, как подсказывает опыт, многовариантно. Сегодня мой король, отмучав практически весь объем работ, пришел ко мне со взятками и деловыми предложениями припахать корпеть над бумажками и других генералов. Я начал серьёзно размышлять над тем, чтобы купиться на это предложение – вид у короля был не очень хороший, усталости в нем было больше, чем я ожидал увидеть, примерно раза в два, не меньше… И руки были слишком горячими, это я заметил в то время, когда непоседливый король снова добрался до моей куфии, стащил её и начал лохматить меня по своему образу и подобию. Пинков ему не влетело, - вдруг он действительно приболел? - зато мой родной Синдбад получил распоряжение не светить передо мной, занятым человеком, своей тусклой нездоровой физиономией. Через несколько минут надоедания мне у нашего короля как-то слишком быстро проснулась совесть и он вернулся к работе. После этого я сделал однозначный вывод, что он действительно умудрился простыть не далее, как вчера, и чувствует себя однозначно хуже нормы. Спустя еще полчаса, когда я, поедаемый сомнениями, заглянул к нему, король совсем поник духом и даже изъявил необычное желание обнимашек. Слово короля – закон, обнимашки так обнимашки. Несколько минут я спокойно терпел этого хлюпающего носом мне в шею разносчика инфекции, но на пятой минуте уже вспотел – температура у короля всё-таки была высокая. Королевские обнимашки трансформировались в физическое упражнение «держи тельце своего суверена так, чтобы тот не стек на пол», после чего грустный Синдбад был сопровожден мной в покои для отдыха, куда ему немедля притащили и одеяло, и лекарства с горячим вином, которое уже являлось хоть сомнительным, но утешением для королевской души. Дорогой наш король был укутан в одеялко и лично мной по ложечке накормлен лечебной жижей (на третьей ложке Синдрия едва не лишилась своего подавившегося правителя, но я так и не понял, что страшного в том, чтобы после ложки за маму и за папу съесть ложку за любимого советника). Я перетащил в эту комнату немного своих документов и продолжил работу тут, чтобы не оставлять короля умирать в одиночестве. Теперь мой король умирал в моей компании, зыркая в мою сторону. Я начал сомневаться, что он помнит о моих асассинских навыках наблюдения боковым зрением. Как будто, мой король, я не вижу твоего покрытого испариной мрачного лица в ореоле прилипших к нему и распущенных по подушкам вздыбленных волос, твоих надутых губ, твоего злого взгляда очерченных болезненными синяками глаз. Мой король умудрился меня озадачить свои негативным настроем, так что развеять его я мог только методом тыка. И мне это удалось – оказывается, он злился за то, что я снова в трудах и угнетаю его рабочей обстановкой как раз тогда, когда хотелось бы ласки и заботы. Выяснилось это просто – Синдбад жутко обрадовался идее, что я на время отложу работу и, если он хочет, запишу вместо отчетностей пару его невероятных историй. Кто бы мог подумать – после пары часов воодушевленного трепа про его шатания по миру он с неожиданной бодростью взялся помочь мне закончить работу. То ли лекарство подействовало быстрей, чем обычно, то ли мой дорогой король излечивается одним духом свободы, которым пропитаны все его приключенческие блуждания… Это мне не ясно. Но мне дорога его такая, довольная, хоть и бледноватая физиономия, отчасти заслоненная не замаскированной тюрбаном лохматостью. Вопреки всем возражениям и клятвенным заверениям что внезапно открывшееся второе дыхание не позволит моему королю пропустить запланированную вечернюю пьянку, я сопроводил его в покои. Сопровождать Сина в покои – отдельная песня, но на это соглашаются чаще, чем на утренний визит с пробуждением. Хотя бы потому, что веселый, пусть и не трезвый король всегда приятней и безопасней трезвого и мрачного, это не единожды проверенный и слугами, и генералами факт. Укладывать трезвого короля даже сложнее, чем будить – в подпитии он хоть не сопротивляется советам раздеться и залезть под одеяло, когда переговоры с ним по этому поводу еще не дошли до вооруженного конфликта. Но, в конце концов, мой дорогой король был с удара ногой закинут мной за полог своей кровати и получил от меня обещание, что завтра устрою ему целый банкет, хотя и не планировал. Но только в том случае, если он хорошенько отоспится и болезнь окончательно уйдет. Мирное сопение я услышал уже через пять минут, когда тихонько заглянул проверить моего короля. Тяжело быть советником. Тяжело, особенно с таким несерьёзным королём, как Синдбад. Но, наверное, я тоже мазохист. Мой король, со всеми своими недостатками, мне дороже всех найденным им сокровищ!