Первый октябрьский снег

День выдался тихим: члены штаба были на редкость сонными, даже черный кофе, крепкий аромат которого с утра стоял по всему помещению, не помогал взбодриться. «Температура упала», — говорил Соитиро. — «Вот все и ходят, словно сонные мухи». И действительно, на улице начало подмораживать, тёплая осень закончилась, и природа взяла курс на зиму. Небо помрачнело, здания сжались под давлением плотных облаков, а люди на улицах нацепили серые маски безразличия. Лишь изредка однообразные толпы темноволосых японцев разбавлялись подростками, крашенными в экзотические цвета: от красного до фиолетового, но даже их было мало для того, чтобы придать толпе яркости. «Ну вот, снова холода, слишком рано!» — причитала Миса. — «А я так люблю греться на солнышке!» Казалось, Миса страдала больше всех, однако она была единственной, кого не тронула своей вялой рукой осенняя усталость. Всё такая же резвая и полная энергии, она продолжала помогать штабу, состоящему сплошь из серьезных полицейских и детективов, не впасть в осеннюю депрессию от собственной серьезности. День тянулся бесконечно долго, и заметили это все. Будто само время впало в спячку и не хотело, чтобы кто-то суетливый разбудил его. Расследование шло. Долгожданный вечер спустился на Токио незаметно. — Эй, Рюдзаки! — Лайт окликнул детектива в коридоре, когда тот возвращался к мониторам. Рюдзаки обернулся и вопросительно посмотрел в глаза Ягами, ничего при этом не сказав. — Ты помнишь, какое сегодня число? — еле заметно улыбнулся Лайт и подошёл ближе. — Тридцать первое октября, Лайт-кун. — И что это значит? — карие глаза выражали хитрость. Рюдзаки задумался: — Это может значить, что наше расследование идёт семимильными шагами. Мы укладываемся в то время, в какое мне хотелось бы. — Нет же, — Лайт подошёл ближе, почти прижался к детективу и лишь немного коснулся его руки. — Ты забыл? — Забыл… — тихо усмехнулся тот. — С днём рождения. Лайт прильнул к чуть раскрытым губам, положил руку на спину L. Звенящую тишину коридора наполнили звуки влажного поцелуя. — Ну всё-всё, нас могут увидеть, — отпрянул детектив. — Ты же не хочешь, чтобы об этом стало известно всем? — Вовсе нет, — согласился парень. — Миса бы очень расстроилась. — Можешь идти домой, на сегодня мы закончили. — У меня есть идея получше, — пальцы Лайта скользнули между пальцами Рюдзаки. — Мы могли бы отметить твой день рождения. — Я давно не праздновал дни рождения, — отстранённо и несколько задумчиво произнёс тот. — Поэтому я и предлагаю. — В последний раз, когда я праздновал, мне было около двенадцати. Ватари подарил большой торт, но пришлось делиться с другими воспитанниками из приюта, поэтому я не успел попробовать даже каплю крема. С тех пор я стараюсь проводить дни рождения в одиночестве. Люди эгоистичны. Я тоже. — Я не буду отбирать твой торт, — улыбнулся Ягами. — Просто хотелось побыть в этот день с тобой. Одиночество в день рождения — это, как минимум, тоскливо. Детективу ничего не оставалось, кроме как согласиться. Действительно, он уже успел забыть, что такое праздничное настроение, да и воспоминания о том, как обычные люди празднуют день рождения, тоже остались где-то далеко позади. Лайт умел уговаривать, в этом таланте ему сложно было отказать. Члены штаба разошлись довольно быстро, все были уставшими, даже измотанными, всем хотелось домой. «Буду ждать тебя у выхода», — предупредил Ягами, и L вышел сразу же, как за углом скрылся последний, кто работал над делом Киры. Фонари мягко освещали тёмные улицы, а маленькие снежные мушки уже начинали кружить в жёлтом свете, зима постепенно вступала в свои права, и весь мир будто замедлился, стих в благоговении перед новым сезоном. L любил зиму, особенно когда жил в приюте. Он редко бывал на улице во время холодов и предпочитал играм в снежки и постройке снежных крепостей куда более лиричное, на его взгляд, наблюдение за играми из окна. Однако для него не было ничего уютнее, чем закутаться в гигантский шерстяной шарф, забраться с ногами в кресло и наблюдать то за падающими снежными хлопьями, то за весёлыми детьми, которые никак не могли понять, почему этот странный мальчик предпочитает оставаться внутри. Ватари привык к тихому и закрытому нраву своего воспитанника, поэтому даже не спрашивал, почему же тот не играет с другими детьми. Время шло, L вырос, но всё равно, возвращаясь в приют, вечерами он продолжал сидеть в том же кресле. Воспоминания захватили детектива, он лишь поёжился и, словно голубь в перья, вжал голову в свой любимый гигантский шарф. Лайт вёл его за руку. — У нас открылось новое кафе с пирожными на Синдзюку, там готовят отличный кофе и заварные эклеры. Мы почти дошли. — Звучит заманчиво, — L будто вышел из волшебного транса. Скромное кафе было расположено на углу. Почти незаметное снаружи, оно оказалось очень приятным внутри: везде были развешены гирлянды, другого освещения в нём не было. Большие чистые окна, столики из светлого дерева и ласковая музыка создавали атмосферу сказки, как те, которые любят читать на ночь дети. Ягами предложил сесть к окну. — Лайт-кун, — L поднял глаза и пристально вгляделся в отрешённое лицо друга. — Мне очень приятно. Ты не забыл. — Как я мог забыть? — усмехнулся он. — Меня поздравил только Ватари. — Я не мог забыть, ведь я… — Лайт замешкался, покручивая в руках маленькую чашку допитого эспрессо. — Ты… ты мне небезразличен. — Ты очень редко говоришь это, — губы детектива расплылись в лёгкой полу-улыбке. Рука сама потянулась к руке напротив, нежное касание, Лайт тоже поднял глаза и покраснел. — Мне до сих пор сложно говорить это, я… я так не привык. Чувства для меня, будто нечто чуждое. — Всё просто: повторяй за мной. С этими словами Рюдзаки наклонился ближе. Столик был маленьким, и губы оказались совсем рядом с ухом Лайта. Парня обдало тёплым дыханием. От детектива пахло ореховым какао. — Я, — шепнул Рюдзаки. — Я… — вполголоса повторил Лайт. — Тебя, — продолжал он. — Тебя… — Ягами улыбнулся. — Хочу угостить пирожным. Выбирай, какое ты будешь. Лайт рассмеялся: — А ты не прост. — Ты сам скажешь это, когда придёт время. Ягами на мгновение застыл над меню, но его взгляд тут же упал на клубничный чизкейк. Поедая чизкейк, парень заметил, что народу вокруг было достаточно много, во всяком случае, для такого нового и пока что непопулярного места. Люди сохраняли тишину, будто боясь разрушить атмосферу прекрасного тихого вечера, говорили полушепотом, только чашки звонко стучали о блюдца. А снег начал идти сильнее. Непривычная для токийского октября картина: ещё немного, и, казалось, начнётся метель. Люди ускорились, боясь то ли промокнуть, то ли замёрзнуть, иное дело — сидеть в кафе и смотреть на это по другую сторону окна. Лайта согревало присутствие детектива, хоть тот и казался безучастным, размышляя о чём-то, впрочем, как и всегда, когда не занимался расследованием, но он был рядом, и этого было достаточно. L был загипнотизирован снегом и мыслями, наверняка находился где-то далеко, например, в Англии. — А ты так делал? Стоило им выйти за порог кафе, как детектив тут же остановился, задрал голову и высунул язык. Ловить языком снежинки — Ягами так делал только в детстве. — На нас же люди смотрят, — усмехнулся он. — Пусть смотрят, — пожал плечами L. — Какая разница? Людям нет дела до других, все думают только о себе. Люди действительно начали оборачиваться на странного незнакомца, ведущего себя настолько по-детски, что даже ребёнок, проходящий мимо и, видимо, вдохновившийся этой картиной, стал копировать. «Перестань!» — сделала ему замечание мать и, дёрнув за руку, увела прочь. — Ты весь в снегу, — не разрывая поцелуя, двое зашли в уютную маленькую квартиру. Куртки были скинуты на пол, шапка валялась в углу, а огромный шарф, словно анаконда, притаился за вешалкой. Холодные пальцы L ловко скользнули под одежду, и на полу уже оказалась рубашка Лайта. Чуть не упав, они вошли в спальню. Сил терпеть больше не было, оба знали, чего другой хотел весь вечер, и, наконец, это было готово свершиться. Холодные простыни, горячее дыхание. Холодные пальцы, горячие торсы. Всё смешалось в один большой и мягкий ком ощущений. Тёплые поцелуи детектива спускались вниз по телу, оставляя влажные следы. Его тонкие пальцы вмиг расстегнули брюки Лайта, тот уже был в полной готовности. Он двигал тазом, постанывая, ощущая горячий язык L, каждое его прикосновение отзывалось приятным жаром в теле. L был на редкость нежен сегодня. Легко проведя рукой по телу, он спустился ниже, взял в руку возбуждённый член Лайта и вновь прильнул к его губам. Языки танцевали танго. — Прохладно тут, — заметил Ягами. — Полезай под одеяло. Это был их мир: маленькая комната и тёплое одеяло. Мир, в котором было разрешено всё, в котором не нужно врать и юлить, в котором нет места переживаниям и боли, а есть только нежность, тепло и октябрьский снегопад за окном. Темнота всегда помогает сосредоточиться на ощущениях, и этот раз не был исключением. — Глубже! — умолял Лайт. Детектив был покОрен. Руки танцевали по голым телам, головы будто отключились. Возбуждение висело в воздухе и пахло сладко, как сироп. Лайт утопал в простыни, под одеялом становилось всё жарче. L ускорялся. Его движения оставались плавными, ласковыми, он всё ещё боялся сделать больно своему любовнику, потому что это был лишь второй их раз. Но тот стонал, негромко, почти на ухо детективу, однако это говорило о том, что ему было хорошо. — Я был в раю, — выдохнул Лайт, откинувшись вместе с Рюдзаки на подушки. — Я думал, не дотерплю, — улыбнулся ему детектив. Оба дышали тяжело, сердца бились, как одно, они будто чувствовали друг друга. Лайт накрыл одеялом Рюдзаки, и тот сразу же закрыл глаза. — Рюдзаки, — прошептал Ягами. — Что? — Я… я… — Что-то не так? — Нет-нет, — вырвалось у него, — я просто хотел сказать, что… — Я люблю тебя, — перебил его L. Лайт опешил и не решился сразу ответить, но вдруг, почувствовав на своих губах его губы, тут же собрался с мыслями. — И я тебя. — Видишь, это просто. Это просто. Снегопад постепенно прекращался, из окна лил холодный фонарный свет. Под одеялом было тепло, а в объятиях Рюдзаки даже жарко, но тот уже спал, и Лайту вовсе не хотелось его тревожить. — Я люблю тебя, — тихо-тихо повторил он, будто для закрепления пройденного. — Я. Тебя. Люблю. С днём рождения.