Под окровавленным снегом

Битое стекло хрустело под тяжелыми сапогами полиции. Шинсенгуми гудели на месте преступления, осматривая его, снимая отпечатки, собирая пробы крови. Хиджиката хмурился, в очередной раз перечитывая показания свидетелей. — Хиджиката-сан, мы дошли до леса, дальше следов нет, — в рации раздался голос Ямадзаки. — Возвращайтесь, — Тоширо сдвинул брови еще сильнее, снова оглядывая поле боя. Даже матерые шинсенгуми были растеряны творящимся вокруг. Холодный ночной воздух как-будто бы не хотел разгонять витающий запах крови. — Кондо-сан… Командующий шинсенгуми сидел на полу рядом с кроватью, отстраненно вглядываясь в бледное лицо возлюбленной. Отаэ-сан больше нет. А убийца. Шинпачи? Что он должен делать? Отаэ не простит ему, если шинсенгуми объявят охоту на ее брата. Но у них нет выбора — парень обезумел. Черт знает, что с ним творится, раз он практически справился с чистокровной ято, так еще и свою сестру…убил. — Отаэ-сан… — Кондо беззвучно заплакал, чувствуя себя совершенно обессиленным, жалким и беспомощным. Но он обязан взять себя в руки. — Кондо-сан? — Хиджиката повернулся к командиру, поднимающемуся с пола и непроизвольно поежился от его пустого взгляда. — Пусть Сого соберет отряд, возьмет Ямадзаки и найдет Шимуру. Взять живым. — Кондо-сан, я не думаю, что это хорошая идея. Мы не знаем, с чем они могут столкнуться. — Я сказал живым! — гаркнул Исао, подходя к заму и беря из его рук блокнот с записями показаний. Стратег неодобрительно покачал головой, снова доставая рацию и раздавая указания людям. Кагура, вымотавшись физически и психологически, встревоженно сопела во сне. Гинтоки прижимал девушку к себе, сидя на полу в коридоре среди брызг разбитого стекла. Гул в ушах не проходил. Он как будто снова на войне. На войне, с которой ушел давным давно. Сбежал, сдавшись, и отрекшись от своего когда-то гордого имени «Широяша». Он снова не смог защитить тех, кто ему дорог. Отаэ больше нет. Она мертва. Шинпачи сошел с ума, или черт знает, что с ним произошло. Но, даже, если его удастся вернуть и привести в чувство, прежним он уже никогда не станет. Или вообще хоть каким-то, учитывая, что убил свою единственную обожаемую сестру. Всё, что осталось от его семьи. Сестру, которая растила его, защищала… Он не защитил их, сможет ли он защитить кого-то вообще? Даже чертова псина пропала. Сейчас в его руках Кагура. Но сможет ли он защитить хотя бы её? — Гинтоки-сан, — на плечо парня легла холодная металлическая ладошка Тамы, которая совсем недавно принесла смену одежды для ребят, сидящих с больным, и застала все уже в таком состоянии. — Пойдемте домой. Нужно отмыться от крови и осмотреть раны Кагуры-чан. Широяша замычал, ближе прижимая ято к себе, но послушно поднялся, когда робот настойчиво потянула его за рукав. Под медленно встающим светло-желтым шариком зимнего солнца снег падал и падал, заметая следы от ступающих ног, совершенно не различая для себя — идут ли они с добротной пьянки или борделя, или возвращаются домой после наполненной ужасами ночи. Кагура дрожала от холода в пропитанной кровью липкой одежде. Гинтоки осторожно опустил ее на пол в ванной комнате и расстегнул куртку. Девушка сонно открыла глаза, безвольно позволяя раздевать себя. Он размотал ей шарф, расстегнул пуговицу на вороте китайского платья. Ято вздрогнула, немного приходя в себя и слабо протестующе зашевелилась. — Кагура, тебе нужно смыть кровь. — Я сама, — девушка встала, начиная стягивать с себя одежду машинальным движением. Когда оголилась белоснежная грудь, часть мозга Гинтоки отдаленно осознала, что перед ним не просто маленький прожорливый ребенок, которого он обязан защищать, а молодая девушка, и находиться здесь сейчас не совсем правильно. Он встал, выходя в коридор и неплотно прикрывая дверь. Потёр переносицу двумя пальцами, пытаясь унять головную боль. Вода шумела в ванной и Гинтоки направился в кухню вскипятить чайник. Горячий чай был просто необходим заледеневшим пальцам и замерзшему сердцу. Кагура подошла, вытирая влажные волосы. — Гин-чан, ванная свободна. Гинтоки протянул девушке кружку дымящегося чая и поставил перед ней тарелку с рисом и яйцом. Уже по привычке потрепав девушку по волосам, направился в ванную. Стоя под горячими струями воды, он пытался переосмыслить сегодняшний день, но в голове все путалось, а в груди сжималось от осознания реальности произошедшего. Гинтоки опустил голову, и капли воды стекали по его лицу, рисуя на нем слёзы, которые все равно не смогли бы передать то, что сейчас творилось в его душе. Выйдя из душа, парень направился к себе в спальню. Свет на кухне уже был выключен, наверное Кагура легла спать. Пройдя к столу, чтобы попить воды, он заметил уже остывшую тарелку с ужином, к которой всегда голодная ято с быстрым метаболизмом, сегодня даже не притронулась. Убирая ее в холодильник, он подумал, о том, что наверное это последствия психологической травмы. Открыв дверь в свою комнату, он увидел Кагуру на его футоне, сидящую, поджав под себя коленки и обняв их. — Гин-чан… Можно я буду спать с тобой? Гинтоки молча достал из шкафа второй футон, укладывая его рядом. Чуть приподнял одеяло, когда девушка ловко юркнула под него, устраиваясь поудобнее. — Ты не высушила голову. Кагура невнятно что-то пробубнила и, снова сходив в ванную, Широяша включил фен, направляя его на мокрые рыжие волосы. Перебирая их, чтобы высушить побыстрее. Гладкие нити огненных волос скользили сквозь пальцы, отсвечивая пробивающимся сквозь неплотно задернутые шторы солнечными зайчиками. Часы размеренно тикали, так же как вчера, так же, как позавчера. Так же, как будут тикать завтра в их теперь уже окончательно изменившемся, сошедшем с ума мире. Кагура всхлипнула, маленькой ладошкой схватив парня за руку. Гинтоки выключил фен и лёг рядом, приобнимая ято через одеяло. Успокаивающе гладя свободной рукой по голове. Молча. Снова бледно-бледно-желтое, солнышко заглянуло в щелочку между шторами, озаряя рассеянным светом спящую в обнимку парочку, натерпевшуюся столько ужасов за эту неделю. Кагура сопела, уткнувшись лицом в шею Гинтоки, а он крепко сжимал ее в своих объятиях. Вот бы проснуться завтра и понять, что это был сон. Просто страшный сон.

***

Гинтоки проснулся от нестерпимого жара. В комнате уже было светло, но явно не полуденное зимнее солнце служило причиной его такого состояния. Простыл? Гинтоки попытался поднять руку, чтобы пощупать лоб, но не смог. Повернув голову он увидел хмурящуюся во сне Кагуру, от которой и шел этот жуткий жар. Потрогав лоб девушки другой рукой, он резко дернулся, приподнимаясь на локте. Кагура буквально горела. Аккуратно перекладывая голову девушки со своего плеча на подушку, он чуть повернул ее и снова вздрогнул. Царапины, оставленные вчера Шинпачи на лице девушки, не зажили вопреки обычной для девушки ускоренной регенерации. Они побагровели, края стали почти серыми, выглядя ой как нездорово. — Кагура. Кагура! — Гинтоки потормошил девушку, пытаясь привести в чувство, но та не реагировала. — Черт, Кагура! Дверь распахнулась, пропуская в комнату Отосэ. Отвечая на промелькнувший в глазах Гинтоки вопрос, старуха пожала плечами: — Катерина открыла дверь. Мы пришли проведать вас. — Кагура не просыпается. Раны не зажили. — Гинтоки снова потряс девушку за плечи, но та лишь безвольно болталась в его руках. — Черт, что же делать. Что делать? — Гинтоки, успокойся. Отпусти ее. — Отосэ присела рядом, пытаясь осмотреть лицо девушки, но Гинтоки вцепился в нее как сумасшедший. — Тама, помоги. Катерина, вызови скорую. — Гинтоки-сан, пожалуйста, отпустите Кагуру-сан, нам нужно ее осмотреть. — Подоспевшая Тама легко расцепила крепкие объятия самурая, оттаскивая его от девушки. Сердце стучало где-то в районе ушей. Гинтоки испуганно замер, глядя на махинации женщин над хрупким тельцем ято. Страх разлился по телу, сковывая его, не давая даже нормально дышать. Подкатившая к горлу тошнота мутила. Было страшно как никогда раньше. Шинпачи нет. Отаэ нет. Даже Садахару нет. Он не может потерять Кагуру. Он должен ее защищать. Он обещал ее отцу, обещал сам себе. Он ее защитник. Она его. Его!