Тарантизм

Эмма забрала у Тейлор все, когда она предала ее. Почти все. Она была ее другом всю жизнь, ее напарником в разных проделках, ее плечом, в которое можно поплакать, когда что-то пошло не так. Ее семья была рядом, когда Тейлор потеряла свою мать, даже когда ее собственный отец отстранился. Она помогла Тейлор пройти через самое жуткое время в ее жизни, была ее скалой в шторм несправедливости, называемой жизнью. Этим летом, летом, наступившим после смерти Аннет, она предала Тейлор. Она изменилась. Начала пытать, мучить ее, как только началась школа. Тейлор не понимала почему. Может, у этого не было причины. Может, Эмма все еще любила ее. Может, это все была София. Она не знала. Все, что она знала это предательство, боль и печаль. Целый год она выдерживала это. Когда начался следующий, она начала записывать все происходящее с ней, даже когда она начала постепенно все больше и больше сдаваться. Она не могла ответить им, не могла сделать абсолютно ничего. Она не могла обратиться к системе, по какой-то причине, это никогда не помогало. Она проглотила это, даже когда они вырвали из нее все лучшее. Однажды, когда она вернулась домой со школы, она заметила коробку, стоящую в углу. Флейта ее мамы. Оставленная, забытая, собирающая пыль все это время. Она помнила ту потрясающую музыку, которую создавала ее мать, движения ее танца под это мелодичное звучание, радость, когда она доставала ее под Рождество, когда она и отец вместе пели под ее игру. Тейлор обняла коробочку и заплакала. Она вычистила ее, отполировала со всем возможным вниманием и нежностью. Сыграла короткую мелодию, откопала простенькую музыку, которую могла бы сыграть сама. Практиковалась до самой ночи, остановившись только тогда, когда отец вернулся домой. У нее была идея. Надежда, что флейта поможет ей выдержать все то, через что она проходила каждый день в школе. На следующий день она принесла ее с собой. Спрятала ее в шкафчике, в безопасности от троицы. Вот только, она не была в безопасности. Флейты там не было, когда она вернулась. Ей не пришлось долго искать. Мусорки уже давно были самым очевидным местом, где она могла найти свои пропавшие вещи. Она валялась в гниющей куче за кухней. Поврежденная. Сломанная. Разрушенная. Клапаны вырваны и засунуты в концы, головка зазубрена, а тело погнуто. Осквернена. Отделка флейты была разрушена мусором, дерьмо, гниль и кровь проникли внутрь нее. Ее использовали, чтобы вытащить помои из корзины, неоднократно, судя по следам, оставшимся в мусоре. Ей нужно найти что-нибудь, чтобы подобрать ее. Она не могла оставить ее вот так гнить, это было последнее напоминание о Аннет Роуз Эберт. Она отвернулась от мусорной корзины и метнулась на кухню, чтобы взять перчатки. Как только она вернулась, флейты уже не было. Что-то надорвалось в ней, хотя казалось, что уже нечему.

***

Она направлялась к шкафчику. Никого из троицы не видно, но они хорошо умели прятаться. Она думала, что они успокоятся еще в последнем семестр. Она была не права. Больше она не будет надеяться. Какой-то запах чувствовался вокруг ее шкафчика. Черт, похоже, они заполнили его мусором. Она не могла уйти без своих книг. Это было столь же глупое решение, как то, что она оставила их здесь на перерыве. Она набралась храбрости и открыла шкафчик. И застыла, уставившись на его содержимое. Он был заполнен самой омерзительной смесью, которую она когда-либо видела. Кровь скопилась на дне, а мертвые жуки плавали в ней. Личинки показывались в дерьме, моче, крови и прогнившей ткани. Тараканы и муравьи пробегали на свету, тут же скрываясь с глаз. Мухи жужжали вокруг шкафчика, будто вокруг трупа. Она едва замечала их. В самом центре была флейта. Сломленная, оскверненная, разрушенная. Последнее воспоминание, которое у нее осталось с тех дней, когда все было хорошо. Она наклонилась за ней, отстраненная от всего, кроме необходимости заполучить флейту обратно. Она почувствовала толчок сзади, затем удар, но у нее была флейта. Она была у нее, и она не исчезнет снова. Как-только она поняла, что только что произошло, она попыталась вырваться. Стучала по дверце, кричала. Она слышала эхо смеха Эммы, звонок, учеников, проходящих мимо. Им было наплевать. Она кричала, пока муха не залетела к ней в горло. Она подавилась, закашлялась. Ее стошнило. Она рыдала. Кричала. Стучала. Часами она умоляла выпустить ее, но все проходили мимо. Ее сознание помутнело, когда она порезалась об острые края шкафчика. Внезапно, Тейлор поняла, что никто ей здесь не поможет. Она была одинока, наедине с напоминанием о ее мертвой матери. Она обняла флейту. Медленно теряя сознание, она чувствовала как кровили ее раны, как насекомые вокруг ползали в каком-то неумолимом ритме жизни. Она не отпускала свое последнее воспоминание о матери, оскверненное и запятнанное, когда кровь начала вытекать из под дверцы шкафчика. Уборщик нашел ее через несколько часов, почти мертвую, и сразу же вызвал скорую.

***

Ритмы прокладывали путь через здание, медленный танец назначения и долга. Иди туда, бормотал один. Иди сюда, говорил другой. Один из них говорил со мной, когда я схватила флейту. Это был Он. Знакомый. Я не прислушивалась к нему, настроившись на звук, окружающие меня. Гудки и жужжание музыки моей жизни, сыгранные разными машинами, словно оркестром. Би-уип. Би-уип. Би-уип. Буп. Буп. Буп. Уирр. Уирр... Бип-Буп. Уирр -Буп, Бип-Буп... Это напоминало мне песню. Я двинула своей рукой, словно дирижёр, замедляя мелодию. Голос мужчины вырос, стал громче. Раздражающий, не подходящий к музыке, разрушающий состоявшийся ритм. Но он был мне знаком. Это был Дэнни. Мой отец. Я открыла глаза. В моем горле была трубка, в моих руках иглы, почти все тело в бинтах. Отец взял мою свободную руку, ту, которая не сжимала останки флейты, будто цепляясь за жизнь. Он сказал: - Тейлор? В его голосе теплилась надежда. Я никогда не слышала его таким. Я смотрела на него несколько секунд, пока не начала плакать.