За полсуток (мгновение?) до Нового года

Тридцать первого декабря Дима просыпается ближе к обеду. В комнате – филиал вытрезвителя (потому что кое-кто очень умный не закрыл на ночь форточку), за окном бьется о дома колючая метель, на душе – неловкое недоумение. Новый Год через двенадцать часов, а праздничного настроения как не было весь декабрь, так и нет. Одинокую тишину более или менее скрадывает чашка крепкого чая (то, что для «крепости» в чай добавлен коньяк, Дима хотел бы оставить за кадром, но от себя, как известно…). Мужчина провожает взглядом редких прохожих – они смеются и громко поздравляют друг друга с «почти наступившим!», ловко лавируя между гололедицей и сугробами, - но сам не испытывает ни малейшего желания к ним присоединиться. Да и какой в этом смысл? Спустя еще три чашки чая с коньяком настроение нехотя переползает с отметки «отвратительно» на «терпимо». Дима отставляет в сторону початую бутылку, складывает руки на столе как примерный школьник и растеряно замирает. Впервые за многие Годы он не знает, чем заняться за несколько часов до праздника. Настенные часы гулко тикают над кухонным шкафом, а за оконным стеклом свистит посеребренный редкими снежинками ветер. Трель дверного звонка раздается как-то внезапно. Дима никого не ждет и немного теряется, но встает из-за стола. В глазок виден только край синего пуховика и пушистая кисточка на полосатом шарфе. Подозрительно знакомом шарфе: пару недель назад мать привезла его сыну, который непременно замерзнет именно без этого шарфа, этих варежек и вот этой вот шапочки. Весь комплект Дима тогда передарил Жене, потому что, при всем уважении к драгоценной маменьке и ее любви к искусству вязания, сначала надо бы сносить предыдущие шапки и шарфы, иначе еще немного, и придется открывать лавку по оптовой продаже вязанных изделий. А Женьке нужнее, он мерзнет постоянно (даже когда в тени плюс двадцать по Цельсию, и это всегда безмерно удивляло Диму). Женя входит с широкой улыбкой, одной рукой отряхиваясь от нерастаявшего снега, а другой втягивая в квартиру большущий рюкзак, с которым летом ездил на рыбалку. Дима от изумления не может вымолвить ни слова, но Жене этого и не требуется: перетащив рюкзак через порог, он на мгновение выходит из квартиры, заходит уже с небольшой пушистой елочкой, захлопывает дверь и привычным движением дергает шпингалет. - Привет, - улыбаясь уголком губ, говорит Женя. – А мы к тебе. Из-за пазухи высовывается рыжая мордочка с длиннющими усами и настороженно дергает носом. Дима отмирает. - Привет. А вы ко мне… зачем? – сейчас он заикается едва ли не больше, чем Женя обычно, но вся неловкость разбивается о тихий мягкий смех. - Так Новый Год же. Женя говорит так, будто это все объясняет, и Диме не хочется расстраивать его своим нежеланием праздновать. Поэтому он покорно помогает доставать из рюкзака всякие вершки и корешки, банки консервов и пластиковые лоточки с чем-то неопределяемым на первый взгляд, буханку хлеба, пачку бумажных полотенец и коробку с кривоватой надписью «Приправы», а также два холщовых мешка с неясным содержимым. Также безропотно Дима одевается и идет в магазин за майонезом и спичками, чистит картошку и морковь, потрошит селедку и раскладывает на тарелки многочисленные мясные нарезки, а где-то внутри в узел все завязывается от какой-то нелепой грусти и тоски. Вскоре Женя выгоняет его украшать комнату, вручая те самые мешки, оказавшиеся наполненными мишурой, гирляндами и пластиковыми елочными игрушками, а сам закрывается на кухне. Через некоторое время, когда Дима изводит половину имеющегося скотча, устанавливает возле телевизора елку и выкидывает пожеванный котом «дождик», по квартире тянется соблазнительный аромат запеченного мяса. - Дим, - Женя на минуту приоткрывает дверь на кухню. - У тебя скатерть есть? - Только клеенка, - пожимает плечами Дима. – Как-то не до того было. — Вот как знал. Дима стелет выданную хлопковую скатерть на стол в гостиной и даже боится дышать в ее сторону, такая она чистая и белая. Где вообще можно взять такую скатерть? Что нужно сделать со скатертью, чтобы она стала такой? Скатерть, кажется, даже светится от собственной белизны. И на нее Женя предлагает поставить тарелки? Когда Женя зовет забирать блюда, Дима понимает, что недооценил его: наполненная едой посуда не стоит разве что на полу. Женя первый подхватывает трехъярусную этажерку с бутербродами и тарталетками, мимоходом целует Диму в уголок губ и уходит в гостиную, а тот стоит и глупо улыбается, прижав пальцы к месту поцелуя. Впрочем, через несколько минут оба уже мечутся между кухней и гостиной, перенося блюда, блюдца, тарелки, тарелочки, салатницы и прочие извращения фарфоровой промышленности. Вскоре на широком столе не то что яблоку, виноградине некуда упасть, и Женя вздыхает с усталым облегчением, опускаясь в низкое кресло, обитое серым плюшем. - Думал, никогда не закончу, - доверительно шепчет он, запрокидывая голову и встречаясь взглядом с Димой. Из-под стола высовывается рыжая мордочка, а следом за ней показывается и весь остальной котенок. – О, Шустрик, поздоровайся с дядей Димой. «Дядя Дима» с непередаваемым выражением лица смотрит сначала на Женю, потом на кота, потом снова на Женю. Ни один из гостей никак не реагирует на взгляды хозяина, и Диме приходится только смириться с происходящим. Он пристраивается на подлокотник жениного кресла и приобнимает мужчину за плечи. - Ну и зачем? - Что «зачем»? – приоткрывает один глаз Женя. - Готовить столько зачем? – Женя протягивает руки, и Дима с удовольствием обнимает его по-человечески, крепко прижимая к груди. - Мы ж это все не съедим. - Кто тебе сказал такую глупость? А гостей ты чем кормить собираешься? - А?! - Завтра вот Наташа зайти обещала. Ты помнишь, сколько еды вмещается в это хрупкое девичье тело? - Стоп, Жень… - Если ты сейчас скажешь, что не собираешься праздновать, я тебя стукну. Дима предпочитает никак не комментировать подобное заявление. Конечно, он не собирался праздновать Новый Год и уж тем более – приглашать гостей, но раз Женя говорит, что они будут праздновать и уже даже пригласили кого-то в гости, то кто он такой, чтобы отказывать? Через некоторое время они перебираются за стол, набивая желудки в уютной тишине. Потом Женя перемещается под бок к Диме и включает телевизор, где как раз заканчивалась предновогодняя развлекательная передача. Они слушают речь российского президента и думают каждый о своем, даже не подозревая, насколько схожи их мысли. Женя неловко отстраняется от Димы и коротко смотрит ему прямо в глаза, прежде чем прижаться к его губам своими. Поцелуй под бой московских курантов горчит шампанским, и Дима думает, что это лучшее, с чего мог начаться новый год. На улице взрывают фейерверки, цветные отблески пляшут по оконному стеклу, а Женя и Дима тонут в объятиях друг друга, не желая отпускать, не желая разлучаться хоть на миг. Женя постепенно опускается с диминого плеча на димины же колени и бормочет какую-то милую чепуху, пока Дима перебирает пальцами пряди его волос. Вскоре Женя замолкает, а Дима укрывает задремавшего Женю одеялом и думает, что надо бы убрать все разносолы в холодильник и покормить чем-нибудь Шустрика, пока тот самовольно не угостился запеченным мясом, но тот запрыгивает к спящему хозяину и сворачивается клубочком в ногах, всем своим видом (и, в особенности, звучанием) показывая, что ничего он не кот, а вовсе и трактор. В комнате пахнет влажной хвоей и корицей, за окном крупные хлопья снега неторопливо кружатся в неловком танце, а от утробного мурлыкания в голове становиться пусто, а на душе – легко. Может быть, Новый Год – это не так уж и плохо?