А на часах уже двенадцать

На улице было холодно, и даже теплый зеленый вязаный шарф, в который Мидория закутался почти до носа, слабо спасал. Шел мелкий снег, а, как часто бывает, он сыпал прямо в лицо, особенно в глаза, заставляя жмуриться и морщиться от неприятных ощущений, возникающих от соприкосновения теплой кожи с холодной снежинкой, которая тут же таяла, уступая место другой. На улице было темно, на черном полотне неба не было видно даже звезд, что не сильно удивляет — зимой темнеет рано. Единственным источником света служили уличные фонари и окна домов, из которых уже сейчас слышался веселый смех. Деку искренне недоумевал, почему мама решила его так подставить. Хотя, нет, она, если подумать, почти ни в чем не виновата. Почти. Мама Мидории до сих пор думала, что Изуку и сын ее лучшей подруги очень хорошие приятели. Она даже не подозревала, что это уже далеко не так, возможно, лет так восемь, может, больше. Изуку вздохнул, слегка приподнимая уголки губ и на секунду закрывая глаза, кажется, пытаясь нечто переосмыслить, ведомое только ему одному. Сейчас невольно осознаешь, просто утверждаешь давно витавшую мысль, что их с Каччаном отношения не то что приятельскими, но и просто нейтральными назвать нельзя. Деку правда не может вспомнить, когда это началось. Может, когда они пошли в среднюю школу? Нет, определенно раньше. В начальную? Тоже не то. Да, точно. Кажется, переломный момент случился, когда у всех его ровесников начали появляться причуды. Тогда каждый считал своим долгом похвастаться перед друзьями тем, какую способность в себе открыл. А у Каччана она была особенно сильна, и все это признавали. Признавали, боялись, восхваляли — возносили на пьедестал. Изуку искренне радовался за каждого друга, что хвалился особой силой, и покорно ждал, когда у него появится своя. «У вашего ребенка нет причуды», — слова, прозвучавшие как клеймо, пожизненный приговор, разбили сердце Мидории, и слезы катились по щекам, все не желая останавливаться; закутавшись в плед с фигуркой кумира в руках, он как завороженный смотрел на видео Всемогущего, где восхваляемый всеми герой спасает людей — видео кончилось. Изуку жмет на повтор. А сердце словно сжимало в огненные тиски — мальчик улыбался, стараясь не показывать разъедающую изнутри тоску, которая неумолимо душила с каждой минутой. Тогда то все и поменялось. Его жизнь, его мировоззрение, его отношения с Каччаном — казалось, что его вмиг все возненавидели. Даже не так, нет, Мидории совсем не казалось. А мама даже не подозревала о этих переменах, искренне радуясь рассказам сына о средней школе, после которых он, надолго спрятавшись в ванне, глотал соленые слезы, вспоминая в подробностях все издевки, упиваясь собственной ложью, почти веря, что она была во благо. Только во благо кому — непонятно. Но что Мидория знал точно — Каччан его ненавидел. И это факт. — Изуку, милый, мы пришли, — сказала с улыбкой Инко, останавливаясь. Мидория сглотнул, смотря на дом, в котором жил Катсуки — как же он давно здесь не был. С последнего визита прошло, наверное, два года, а то и больше, но, кажется, здесь почти ничего не поменялось. Инко, держа в руках два больших пакета, ни секунду не колеблясь, нажала на звонок, который отозвался неприятным трещанием. Дверь отворилась почти сразу же — ее открыла приятная на вид женщина, мама Каччана. Она широко улыбалась, всем своим видом показывая, что рада видеть гостей. И Изуку был благодарен ей, потому что напряжение, скопившееся в его теле, вот-вот готово было разорвать бедного парня на кусочки. — Инко, Изуку, проходите, у нас почти все готово. Инко, еще шире улыбнувшись и поздоровавшись, сразу же вошла. А Мидории, честно признаться, вновь стало не по себе. Мысль от того, что ему придется войти в дом Бакуго Катсуки, достаточно пугала. Руки слабо задрожали, а взгляд лихорадочно начал бегать от одного объекта к другому, в надежде найти наиболее лучший выход для отступления. Изуку и сам толком не мог сказать, чем вызвана эта паника: страхом перед тем, что их не очень дружественные отношения с Каччаном раскроют, стеснение оказаться в обстановке, в которой Катсуки проводит большую часть времени, или же паника оказаться с Бакуго лицом к лицу, на его же территории... — Изуку, давай заходи, — весело подогнала сына Инко, уже почти раздевшись. Деку отчаянно вздохнул, понимая, что другого варианта нет, поэтому как можно более увереннее зашагал в сторону открытой двери, где-то в уголке мыслей трусливо отмечая, что его неуверенность могут раскрыть даже по походке. Оказавшись внутри дома, тело сразу же обдало теплом, а в нос тут же ударил приятный аромат каких-то блюд, отдающий чем-то жареным и некими разными специями, использующимися для приготовления острых блюд. Когда дверь закрылась, холодный воздух и вовсе прекратил проникать в теплое помещение, где в пуховике, шарфе и шапке становилось довольно жарко. Мидория неуверенно начал раздеваться, складывая одежду там, где положила его мама. Сразу избавившись от шапки и шарфа, Деку заметил, что даже дышать стало проще. Следом отправилась и куртка, после чего Мидория чуть наклонился, развязывая шнурки на ботинках. Вскоре парень остался лишь в зеленом вязаном свитере с глупым улыбающимся оленем на нем и черных штанах. Изуку почти сразу нашел взглядом голубые тапочки, предназначавшиеся для него, после чего незамедлительно их надел. — Изуку, Катсуки в гостиной, а мы пока с твоей мамой пойдем на кухню, — улыбаясь, пролепетала Мицуки, беря из рук Инко внушительные пакеты. — Да, сынок, — улыбалась Инко, кивая в знак подтверждения слов подруги. Мидория отлично знал свою мать, прекрасно знал её фальшивые улыбки и скрытые слезы, но сейчас он мог точно сказать одно — его мама в данный момент счастлива, а значит, он сделает все, чтобы видеть ее улыбку как можно дольше. Даже если потом и придется умирать в муках от сильнейших пинков Каччана. Мидория вздрогнул, почти сразу же натягивая улыбку на свое лицо и кивая в знак согласия. Женщины, о чем-то бурно рассуждавшие, сразу же ушли, оставив Изуку одного. Из гостиной, которая была за углом довольно небольшого коридорчика, доносились звуки работающего телевизора. Мидория пару раз моргнул, почти набравшись смелости. Не всегда же ему перед Каччаном трястись? Все же он обещал сам себе, что вскоре догонит и даже станет равным ему. А для этого именно сейчас нужно преодолеть этот барьер — сделать хотя бы движение к точке конечной цели. Вдох. Выдох. Вдох. Один неуверенный шаг. Еще, и еще один, пока Мидория почти вплотную не приблизился к повороту. Последнее движение. И все. Ничего же страшного, правда? Но как бы в подсознании себя не убеждал, не храбрился, руки до сих пор лихорадило. Возможно, Деку никогда этого сам не признает, — но именно он прекрасно знал характер давнего знакомого и то, каким же страшным и безбашенным он может быть, когда беснуется. Сглотнув ком в горле, Изуку зашел в комнату, сразу же заметив сидящего в гостиной Каччана. Блондин скучающим взглядом смотрел на телевизор, видимо, пропуская мимо ушей какую-то рекламу лака для ногтей. У Мидории даже дыхание замерло, стоило ему увидеть Каччана столь по-домашнему расслабленным. Это правда он? — устоявшиеся шаблоны рушились в мгновение ока. Бакуго сидел на красном диване, чуть расставив ноги в стороны. На нем была какая-то легкая кофта бежевого оттенка, домашние спортивные штаны и черные тапки; блондинистые волосы находились в легком беспорядке, немного торча в разные стороны, меньше, чем обычно; на его лице не было привычного раздражения, а только покой и умиротворение — от этого зрелища у Мидории захватило дух. Электрический ток словно прошел по всему его телу от кончиков пальцев на ногах, заканчивая волосами на голове. Было не то что трудно что-то сказать, а даже вздохнуть — таким Изуку никогда не видел Каччана, теперь же, кажется, этот образ останется в его памяти навсегда, после чего он будет покручивать его в голове вновь и вновь, пряча лицо в подушку, стараясь скрыться от собственных мыслей, но это потом. Не сейчас. Катсуки же, почти сразу заметив чье-то присутствие, повернул голову, тихо фыркая, увидев застывшего в дверях Деку. Бакуго не мог точно объяснить, почему его брови сразу же нахмурились, стоило ему поглядеть на Изуку, который выглядел насколько глупо и удивленно, что захотелось вмазать ему за такую реакцию. Чего он замер как истукан? Катсуки не любил, когда его очень долго разглядывали, особенно напрягал этот неловко изучающий взгляд зеленых глаз с дурацким выражением на лице. — Чего пялишься, задрот? — недовольно проговорил Катсуки, тем самым приводя Мидорию в чувство. Мальчишка тут же сжался, опуская голову, уставился куда-то в пол, бормоча себе под нос нечто нечленораздельное, скорее всего, слова извинения. Глупый Деку, как же бесит. — Хватит бубнеть, раздражаешь, — бросил в ответ Бакуго, уставившись обратно в экран телевизора, всем своим видом показывая, что Мидория его никаким боком не колышет. Деку нервно кивнул, осознавая, что стоило Каччану заговорить, как его уверенность тут же исчезла где-то в небытие. Понять, почему именно на Бакуго он так реагирует, Изуку не хотел, да и даже если бы постарался, элементарно не смог бы. Может, это у него на генетическом уровне заложено? Кто знает? Но одно оставалось неизменным — невольно прокручивая в голове все, что происходило за пятнадцать лет, Мидория понимал, что даже сейчас Каччан его пугает; пугает до такой степени, что хочется уйти, спрятаться от этого пронзительного взгляда алых глаз, или же наоборот, стать близко настолько, чтобы Катсуки посмотрел на него по-другому — как на равного себе. Осознавая, что здесь не лучшее время для самокопания, он медленно подошел к дивану, садясь почти на противоположный край от того, где сидел Катсуки. И сразу же в воздухе повисло молчание и немая напряженность, разбавляемая только звуками работающего телевизора. Мидория даже почти и забыл, что блондин патологически не переносит, когда его присутствие игнорируют. Деку сидел приблизительно идеально, держа спину под углом в девяносто градусов, положив руки на колени, словно его сейчас расстреливать будут; делает вид, будто заинтересованно смотрит в телевизор, внимательно слушая и изучая рекламу какого-то «суперпупернового» напитка, — а Катсуки про себя вздохнул, краем глаза наблюдая за тем, как нервничает Изуку. Это могло бы даже позабавить, в самом деле не испуская он ауру напряженности, которая неприятным потоком давила на плечи. Почему Деку всегда все усложняет? Почему не может быть проще? Ничтожный идиот. Бакуго чуть приподнялся, от чего-то не желая видеть и чувствовать подобного напряжения, когда угодно, но не сейчас. Катсуки бесило то, что Деку такой слабый и бесполезный, что даже в гостях расслабиться не может. Тупой задрот. И нужно сейчас строить ему такое выражение лица, будто сложнейшее математическое уравнение решает, а не в телевизор смотрит, переваривая, а в этом Бакуго просто уверен, любую дичь, что толкует диктор. Блондин почти одним движением приблизился к сосредоточенному Деку, резко хлопая ладонью по его спине, сразу же чувствуя, как Мидория ошарашенно дернулся, слегка подскочил, словно на иголках, принимая испуганное выражение лица. — Расслабься, идиот, не на каторгу пришел, — почти лениво заметил Катсуки, наблюдая за тем, как меняется спектр эмоций на лице Деку: начиная от удивления на грани страха, заканчивая легким кивком и еле заметным жестом ладонью, после которого Мидория опустил голову вниз, пряча легкую благодарную улыбку. Бакуго не заметил, как его собственный взгляд чуть смягчился, и уголки губ слегка потянулись вверх, хотя, даже если бы и заметил, обсуждать ни с кем, а тем более самим с собой, он свою реакцию не стал бы. Никогда и ни за что. — Каччан, я хотел сказать... — Изуку почти закончил предложение, как тут же в гостиную зашла Мицуки, держа в руках какую-то тарелку. — Ребята, нарядите елку, — улыбаясь, пролепетала она, от чего-то рассмеявшись. Смотря на такой настрой мамы Каччана, Мидории почему-то тоже захотелось улыбаться. И как у такой прекрасной женщины, мог родиться такой самодовольный, противный, злой, неблагодарный... перечислять можно долго, что займет около суток, и даже их будет недостаточно. Деку, по мере своих сил, старался никогда не говорить о Каччане, потому что при малейшем воспоминании в груди начинало нечто болеть, настроение сразу же опускалось, а руки сами начинали теребить край одежды. Иногда Мидория специально раздумывал, чем же вызвана ненависть Катсуки к его персоне, чем он так ему не угодил или обидел, что тот большую часть времени его презирал и старался унизить... Зачем же?.. Иногда Изуку завладевало такое чувство обреченности и обида, что порой ему хотелось скинуть Бакуго Катсуки с его выдуманного трона, показать, что вот он, Мидория Изуку, что у него тоже есть причуда, с которой он может наконец-то на равных соревноваться с горделивым одноклассником — и пусть эти мысли далеко не геройские, но от себя не убежишь, в особенности от чувств, переполнявшие все пятнадцать лет. — Блин, и почему я должен этим заниматься? — недовольно проговорил Бакуго, потирая затылок. — Мне вообще все равно на это Рождество, обычный день, да и все. — Катсуки, не говори так! Быстро бери Изуку, и иди наряжать елку, ты на время вообще смотрел? Приду — проверю! — сначала возмущенно, но после каким-то более властным голосом проговорила Мицуки, и, довольно улыбаясь, вновь ушла на кухню. А время было действительно позднее, скоро уже двенадцать ночи, но елка до сих пор не наряжена. И уже через секунду Мидория сильно удивился: Каччан хоть и возмущался, кривя и делая недовольное лицо, но все равно сейчас встал, разминая затекшее тело. Несмотря на свой паршивый характер, он слушается свою мать, хоть и много причитает. Это удивительно и так... мило? Бакуго же, слегка размявшись, посмотрел на Изуку, словно тот был глупым несмышленым ребенком. — Ты так и будешь сидеть, идиот? До Мидории резко дошло, каким придурком он себя выставил, после чего его щеки залились румянцем, и тут же он резко подскочил, хлопнув ресницами, посмотрел на Каччана. — Нет, извини, я задумался, — проговорил Деку, слегка отводя взгляд. Нет, сейчас Изуку было стыдно за свою оплошность, но дело было точно не в этом. Он сам не мог понять, почему долго не может смотреть на Катсуки, на лице которого сейчас было выражение полного скепсиса. — Я сейчас принесу игрушки, а ты стой и постарайся ничего не трогать, усек? — недовольно заключил блондин, и сразу, даже не посмотрев на Деку и не дождавшись ответа, ушел куда-то, оставив Мидорию одного. «Каччан неисправим», — слегка нервно усмехнулся про себя Изуку, даже не зная, радоваться такому очевидному умозаключению, или же нет. Деку прошелся глазами по здешнему интерьеру, отмечая, что он был довольно красив и современен, причем совершенно не портя обстановку домашнего уюта: стены были выкрашены в спокойные пастельные цвета, два кресла в тон дивану, тумбочка, на которой стоял довольно большой телевизор, и окно, сейчас завешанное темными шторами. А в углу уже стояла неукрашенная елка, доходящая макушкой почти до потолка, и даже Каччану с его ста семидесяти двумя сантиметрами роста пришлось бы встать на стул, чтобы дотянуться до вершины, не то что Изуку, который был ниже на полголовы. Каччан вернулся через пять минут, держа на руках какую-то большую коробку, видимо, с новогодними украшениями. После чего поставил коробку рядом с елкой, присаживаясь и открывая ее. Изуку хлопнул глазами, рассматривая игрушки с гирляндами, кончики которых были видны под огромных слоев различных украшений. Губы Деку незамедлительно растянулись в радостной улыбке, ведь обычно дома у них стояла маленькая елка, а игрушек на ней было не очень-то и много. Но сейчас парнем овладел почти детский восторг, когда в голове сами начали всплывать картины того, как он будет наряжать такую большую елку. А Бакуго, заметив блеск в больших зеленых глазах Деку и глупую улыбку, хмыкнул, слегка нахмурив брови. Как же его легко осчастливить, как ребенок, ей богу. И нужно так радоваться обычной мелочи, простой условности? Действительно, неисправимый идиот. Так по-детски счастливо улыбаться может только Изуку, смотря на гору игрушек. — Хватит лыбиться, бесишь, — недовольно проговорил Катсуки, делая якобы недовольное выражение лица. Черт, почему же, смотря на этого идиота, который раньше одним лишь своим видом раздражал, даже злиться не хочется? — Прости-прости, — в примирительном жесте Мидория вскинул руки перед собой, после чего неловко потер затылок, не переставая улыбаться. Только Деку может так много извиняться, нет, точно идиот. Катсуки что-то неразборчиво пробурчал, то ли какую-то угрозу, то ли мат — не понятно. После чего, плюнув на все, взял первую игрушку в руки, вешая ее на елку. А тут уже и Мидория подключился, беря пластмассовую снежинку и вешая ее на самое подходящее место, как считал сам Деку. Сначала игрушки было развешивать довольно просто, но после Каччану пришлось встать на стул, потому что, как и предполагал Изуку, до верхушки никто из них дотянуться не смог. Катсуки вешал игрушки, а Мидория, стоя внизу, подавал их, периодически давая советы куда лучше повесить — и Бакуго, правда, с недовольным бурчанием и некими претензиями на счет того, что «бесполезный Деку» указывает ему, что делать, все равно почему-то слушался, вешая туда, куда говорил Мидория. Но игрушки — только полбеды. Самое страшное их ждало на дне коробки — гирлянды, концы которых и были видны. Они лежали на дне каким-то непонятным комком, смешиваясь: большие с длинными, тонкие с толстыми — Деку прямо ужаснулся, увидев это. Скорее всего, после прошлого Рождества кому-то было лень собирать все аккуратно, поэтому украшения просто так бросили, не заботясь об их сохранности. И теперь же Мидория и Катсуки сидели на полу, распутывая завязанные в узел гирлянды, рассортировывая их и откладывая в сторону, чтобы они вновь не испортились. У Изуку это получалось довольно хорошо, он даже начал получать удовольствие от распутывания — для него это было чем-то схоже с увлекательной головоломкой, с которой нужно обязательно справиться. Но у Бакуго же дела обстояли намного хуже — он никогда не был силен в делах, требующих тонких манипуляций руками, да и терпения у блондина было маловато, поэтому он почти сразу же начал злиться и психовать, чуть ли не разрывая неподдающийся предмет, кажется, еще больше запутывая гирлянды, которые были связаны вместе каким-то непонятным комком. Парни еще вначале разделили гирлянды на части, которые будут распутывать, и Мидория как раз справился с последней, довольно улыбаясь проделанной работе — все его гирлянды лежали ровненько, будто вместо них никогда и не был большой комок. — Каччан, я закончил, — сообщил Изуку Бакуго, у которого проходила смертельная схватка с гирляндами — не на жизнь, на смерть. Блондин был настолько увлечен и сосредоточен на занятии, что даже пропустил мимо ушей слова Деку. Поэтому Мидория решил просто подождать, когда его одноклассник закончит. Но прошло уже пять минут, а Бакуго как был на мертвой точке, так на ней и остался, кажется, делая все только хуже. И Мидории приходилось просто смотреть. А что ему еще делать? Ели бы он сейчас вмешался и спросил: «Каччан, у тебя все в порядке?» — Катсуки точно тогда отшвырнул бы его к противоположной стенке. Мидория тяжело вздохнул, наблюдая, как вновь начинает беситься Бакуго — он уверен, еще немного, и блондин просто психанет, порвав неподдающуюся вещь, а этого никак нельзя было допустить. — Каччан, тебе помочь? — в конце концов проговорил Деку, запоздало прикусив язык. Но в ответ Катсуки лишь удивленно посмотрел на него, выругался, в своей привычной манере нахмурился и бросил запутанный комок на колени сидящего Изуку со словами: — Делай, что хочешь. Мидорию это удивило, но он решил просто поскорее справиться с задачей, не тратя время зря. Брови парня чуть свелись к переносице, а сам он сосредоточился — Каччан действительно не слабо здесь все напутал. Сам же Бакуго сидел с недовольным выражением лица, полностью осознавая свой косяк. Теперь его ошибку приходится исправлять «бесполезному Деку», как же бесит. Блондин старался делать вид, будто ему побоку на Изуку, но все равно краем глаза наблюдал за ним, невольно отмечая, что сейчас Мидория выглядит довольно мило... стоп, мило? С каких это пор Бакуго считает Деку милым? Мир точно сошел с ума. Каччан тряхнул головой, списывая свои дурацкие мысли на простую усталость. Мидория же справился со всем довольно быстро, уже раскладывая и часть гирлянд Каччана рядом со своими. — Я все, — довольно улыбаясь, проговорил Изуку, смотря прямо на Каччана, который сидел, опустив голову вниз, кажется, думая о чем-то своем. Но после Катсуки все же обратил внимание на Мидорию, сразу же посмотрев на работу Деку и недовольно фыркнув, но почему-то промолчал, заглянул в эти по-детски наивные глазищи, отводя собственный взгляд куда-то в сторону. Он же бесит, так?.. Мидория непонимающе хлопнул ресницами, наблюдая, как Катсуки встает. — Давай уже разберемся с этим дерьмом поскорее, — каким-то непонятным для Деку тоном проговорил блондин, сразу же залезая на стул, чтобы можно было начать вешать гирлянды с вершины елки. Тут же встал и Изуку, беря первое украшение и подавая его однокласснику, который сразу же повесил данный предмет на елку. Почему-то Мидория только сейчас заметил, насколько широкая у Катсуки спина, намного шире его собственной, да и вообще телосложением они сильно отличались. Мидория хоть и привел свою мускулатуру в надлежащий вид, но до сих пор понимает, что между его и физической силой Каччана пропасть. Если действовать в лоб, грубой силой, без какого-либо плана, то Бакуго легко уложит его на лопатки, после чего незамедлительно взорвет глотку — Мидория почему-то в этом не сомневался, и слегка вздрогнул, полностью осознавая содержимое собственных мыслей. И тут случилось то, о чем никто и подумать не мог. Какой-то фильм, ранее идущий, закончился, после чего телевизор взорвался громким звуком рекламы, и Бакуго, не ожидавший этого, потерял сначала координацию, а после через секунду и равновесие, сразу же падая вниз. Мидория тоже никак не ожидал такого внезапного громкого звука, а тем более стремительно падующего на него Катсуки, поэтому реакция канула в лету, помахав ручкой — Изуку не смог ни увернуться, ни как-нибудь смягчить падение. — Ай-яй, — жалобно простонал Деку, чувствуя внушительную тяжесть на своем теле и боль в затылке. Катсуки повезло много больше — он приземлился прямо на Деку. Блондин чуть приподнялся, чтобы уменьшить давление на тело Изуку, поэтому почти сразу же столкнулся с жалобным взглядом зеленых глаз. Черт. Бакуго мог бы прямо сейчас встать и что-нибудь рявкнуть, но почему-то ничего не делал. Вообще. Просто тупо начал пялиться на страдальческое выражение лица Мидории, чувствуя, как его сердце начинает биться чаще. Нависает над ним, смотрит, хоть уже давно мог бы послать чертового бесполезного Деку куда подальше. Кровь бьется где-то в висках, а сердце гулко стучит о ребра; взгляд непроизвольно падает на губы Мидории, который уже сам тяжело дышит, удивленно смотря на одноклассника. — Каччан?.. — собственное прозвище было услышано словно через толщу воды. Твою мать, и давно Катсуки заметил, что ему нравится, когда Деку говорит так? — хрипло, со сбитым дыханием, хлопая своими длинными ресницами, смотря насколько наивно и в то же время умоляюще, что Катсуки просто сносит крышу. Блондин неосознанно прижимается еще ближе и — о боже — неужели у обычного парня действительно может быть настолько милое лицо? Неужели у Деку может быть настолько милое лицо? Еще эти блядские веснушки, что придает ему больше чертовой невинности — на подсознательном уровне уже каждый понимает, что никому не хватает мозгов, чтобы остановиться. Поэтому Катсуки, наплевав на все, в неожиданном порыве прижимается губами к губам Мидории, постепенно делая поцелуй все более взрослым — отстойно. Целовать Деку полный отстой, поэтому Катсуки все углубляет поцелуй, подхватывая чужие, ласкающие слух стоны. Целует настолько отчаянно, что электрический импульс прошел по всему его телу, когда он почувствовал чужие руки на своей спине, которые нежно обнимали, вызывая приятную и сладостную дрожь. А на часах уже двенадцать, но этого никто так и не заметил, ведь каждый сейчас прекрасно осознавал, что нашел собственную крупицу незаменимого личного счастья.