уют и пафосные речи

- А потом, представляешь, он… - Ага. - Я его во-оот такой битой… - Да. - Ты меня слушаешь вообще?! - Конечно. - Но ты смотришь в приставку! – Чжухон обиженно морщится и пихает сидящего рядом парня в руку, из-за чего тот необыкновенно быстро сливает весь раунд, - Я разговариваю с тобой, а ты как обычно односложно отвечаешь! Хотя бы немного реакции на мои слова. - Я слышал эту историю уже два раза, Чжухон-а, - почти мягко отвечают, отбирая ненавязчиво обратно свою приставку и любовно пряча ее во внутренний карман кожаной куртки,- к тому же, если я был в этот момент оружием, не значит, что я был глух и слеп. - Я все равно хочу чтобы ты слушал меня, я разве так неинтересно рассказываю? – все еще продолжал обиженно и громко возмущаться неуемный Ли, - Мне важно твое внимание, знаешь ли, а тебе эта штука важнее меня! И вообще, почему я не могу рассказывать, я же не против слушать о перепрохождении пятого уровня и его последнего босса, который «ух тышблин какой сильный, и как меня достал этот уровень, хочу дальше»! Я всегда слушаю, хен. А ты пялишься в свою игру и отвечаешь односложно. Это очень обижает, правда. Ган смотрит прищурено, и как-то вовсе не удивленно, чуть склонив голову к плечу, рассматривая покрасневшее от такой отчаянной отповеди лицо младшего. Он так похож в этот момент на ребенка, совсем еще юного и глупого, которому не знакомы проблемы, что Гана из раза в раз пробивает на душащую изнутри нежность, которую он старается сдерживать. Чжухон хочет сказать еще что-то – ему ведь всегда есть что сказать, и чем поделиться, это же Шап Ган, ему все можно рассказывать, с ним можно спорить и безболезненно ссориться. Ли не боится говорить, потому что Ган тот, кто всегда поймет и примет, для него это естественнее, чем улыбаться – слушать и принимать. У Чжухона нет совершенно никаких причин для ссор, просто иногда его прорывает на что-то иррациональное и детское, и, несмотря на то, что иногда это бывает болезненный опыт, Ган никогда не против. А Чжухону всегда есть, что бы еще добавить. Но Ган так же привычно, как и всегда, затыкает. Его движения – гораздо быстрее движений простого человека, и потому Ли даже не успевает заметить, как его ладонь оказывается на шее, и как его резким, но осторожным жестом притягивают к себе, целуя. У Гана удивительно мягкие губы, для человека, который всегда их кусает, он нежно касается чужих губ и в этом жесте и извинения и благодарность, которые он хочет передать Чжухону, а еще какая-то извечная игривость. Будто насмешка, только теплая и беззлобная совсем. Он мягко гладит пальцем мальчишескую щеку, и прижимается лбом ко лбу, улыбаясь после поцелуя и по-лисьи щуря глаза. - Вот умница, не шуми больше. Мы тут не зря просидели три часа, чтобы ты так опрометчиво открыл наш тайник. - Фу, ты слишком умный, - ворчит младший, пытаясь скрыть свое смущение и привычно пихая в плечо, и кутается в теплую куртку, снова прижимаясь к чужому плечу и принимаясь сосредоточенно греть свои ладошки дыханием, и тихо шмыгать носом. Рядом Ган спокойно фыркает и обнимает за плечо, и принимается что-то спокойное, глупое нашептывать. Чжухону спокойно и от такой атмосферы хочется даже уснуть, при том, что голова у него кристально ясна, и он готов начать атаку в любую секунду. Ган успокаивает каждым своим действием и словом, и Ли, по природе своей нервному и дерганному вдруг делается спокойно, будто старший работает его личным тормозом и защитой. «Связь оружия и хозяина» - смеется Шап Ган в такие моменты, но Чжухон чувствует в этом что-то большее, нечто глубокое и немного размытое, потому что просто связь бы не делала его таким спокойным и нервным одновременно, не могла бы за секунду его разрушить и собрать по-новой. Чжухон никогда не стесняется говорить, что это не просто связь, но – любовь. Единение на ментальном уровне чуть более высокая, чем крепчайшая дружба, когда даже души говорят на одном языке и единение даже не цель, а один из путей. Гану хорошо с ним – большего и не нужно, такое понимание в бою лишь приятное дополнение к тому, что между ними есть. - Ган, смотри, - вдруг отдергивает старшего Ли, и сжимает его запястье в своей руке, головой кивая в сторону освещенного участка амбара, в котором они прячутся. Человек – или, скорее монстр – ходит мимо, будто бы принюхиваясь, пытаясь ощутить чужое присутствие, и Чжухон одними губами шепчет, и Ган даже не видит этого, он знает, что ему нужно делать – и руку младшего оттягивает пистолет, и он цепко щурится, тщетно пытаясь прицелится с такого расстояния. Конечно, это бессмысленно, да и вообще наверное почти невозможно, но он искренне старается. В схватку вступать не хочется, не только потому, что опасно, а просто из какого-то странного миролюбивого настроя, но попытка приблизиться вызывает у монстра приступ агрессии, и тяжелые большие коробки отлетают в сторону как игрушечные кубики, оставляя Чжухона с оружием в руке без малейшей защиты, один на один. Нормальный человек бы испугался, потому что это нормально, когда ты боишься темной сущности в два раза большей, чем ты и твоя тщедушная (хотя и довольно накачанная, без лишней скромности) фигурка. Но Чжухону, как всегда, не страшно. Он усмехается, прищуривает левый глаз, и как в боевиках кувырком уходит от чужого удара, отплевываясь по пути от налипшего на него строительного мусора. - Тебя отправит на тот свет лучший ученик Академии, Блек Джей! Запомни это имечко хорошенько перед тем, как стать обедом моего оружия, кишин! – Чжухон гордо вздергивает подбородок и вообще сияет весь будто бы, своим несколько мрачным, но от того не менее пафосным взглядом, и, даже не особо прицеливаясь, стреляет, заранее зная, что зверь умрет после такого выстрела. Этот Кишин слабоват, его уже кто-то успел потрепать, и, наверное, Чжухону должно быть совестно, что он украл чужую работу, но ему как всегда – нет. Он отпускает Гана, и тот грациозной кошкой спускается на пол, подхватывая душу и тут же ее проглатывая, с видом кота, объевшегося сметаной. Он улыбается Чжухону через плечо и показывает большой палец, мол, спасибо за обед. Ли привычно закатывает глаза – это так глупо, но он уже привык, в общем-то. - Джей, мать твою! – раздраженная бестия, у которой они с Ганом судя по всему и украли из-под носа душу, влетает в амбар в ту секунду, когда лицо старшего расплывается в улыбочке. Парень тут же понимает в чем дело, и краснеет еще больше, от чего кажется, что даже его высветленные волосы немного на корнях розовеют. - Хенвонни, привет~- делает милейшее лицо Чжухон, включая режим привычного недалекого дурачка и подходя к старшему с довольной моськой, а за ним привычной тенью следует молчаливый, и, наверняка уже вытащивший приставку из рюкзака Шап Ган. - Не пудри мне мозги своей улыбкой. И не надейся, она ни разу не милая, скорее пугает больше, чем лицо влюбленного Минхека, а это, знаешь ли, уровень. Шону, Вонхо, нам делать тут больше нечего, - обращается парень к парным пистолетам в своих руках и отпускает их, чтобы парни с легкостью обратились и так же, как и старший за спиной Ли, стали за спину Хенвона. - Ты опять нас обогнал, Чжухон, - дружелюбно смеется Шин и протягивает свою большую ладонь для приветствия. Шону остается холоден и молчалив, как и всегда, разделяя вторую часть настроения Че. Хенвон обиженно надувает губы и фыркает, сдувая с лица челку, а после щурит глаза, будто придумывает колкость, но на Чжухона их и правда не хватает – смеяться над всеми остальными гораздо проще, чем над Ли. Может потому, что их оружия в большинстве своем глупые детишки, которые и сами в себе не уверены, а у Чжухона…у Чжухона Ган. Сильный, мощный, который даже сейчас, обнимая Чжухона и через его плечо смотря за тем, как его пальцы порхают по приставке, выглядит куда более устрашающе, чем все знакомые Хенвона вместе взятые, и, что обиднее всего, даже более пугающе, чем его собственные помощники Шону и Вонхо. Это задевает, но, почему-то кажется естественным, что у кого-то вроде Чжухона есть кто-то вроде его оружия. Гармонично, так же, как парные пистолеты в его руках. Они подходят друг друга и от этой странной гармонии скрежещут у недругов зубы, но Чжухон слишком дурак, чтобы заметить, а его старший слишком умен, чтобы реагировать. - Если я в следующий раз застану вас обоих на моей территории во время задания, мало вам не покажется. Хватит отбирать мою работу, - Хенвон шипит, и недовольно щурит глаза, поворачиваясь на пятках и выходя из покореженного амбара. - Но тебя так весело дразнить, Хенвонни, - на ухо ему шепчет Чжухон, неизвестно каким образом обошедший его спутников и поддержку, и так же незаметно исчезнув, проходя мимо с Ганом и продолжая не смешно шутить и активно преувеличивать собственные заслуги. Только строгий, холодный и совершенно не подходящий ему взгляд проходится иголкой по Че и его товарищам и тут же исчезает, заменяясь почти глупым наивным сиянием в чужих глазах. И тогда Хенвон думает – быть может, Ли не такой непроходимый тупица, и, возможно, не просто так он считается лучшим учеником академии? Не просто же потому, что ворует задания? Восемьдесят семь. *** В квартире, как и всегда в прочем, прохладно и тихо. Ганхи никогда не научится закрывать окна перед тем, как уходить, а Чжухон никогда не вспомнит, что об этом нужно напоминать, потому и сидят так: с закрытыми окнами и по горло в одеялах. Чжухон, привычно уже, лежит на коленях Гана, читает одну из тех дурацких книг, которые вообще ни коим образом не могут его заинтересовать, и странно увлекается, просто чувствуя себя уютно. Лежать на ногах Гана приятно – он всегда чуточку теплый, как только выстрелившее оружие, а еще с ним всегда невыносимо комфортно. Он спокойный, он ничего не требует, никогда не гонит, и не вспоминает о болезненных для Чжухона вещах. У него есть миллионы причин, чтобы не любить Ли, но он, почему-то, любит. И за это стоит говорить спасибо. Джей знает, что нужно, но слова комком собираются в горле, не вырываясь наружу. Но старшему его слова, кажется, и не нужны. Просто он чувствует мягкую, невинную совсем благодарность в каждом жесте младшего, в том, как он лежит у него на коленях, и капризничает, когда на него обращают мало внимания. Люди не понимают этого, всего, что между ними, хотя разве это такой нечастый случай? Разве до этого не было десятков таких, как они? Хенвон, иногда, спрашивает у Чжухона, когда тот, не скрывая, держит свою ладонь поверх гановской и укладывает голову ему на плечо: « - Как это, быть со своим оружием? – его лицо в такие моменты всегда немного кривится, будто ему странно даже думать о такой ситуации, а Чжухон, не стесняясь, улыбается: - Невероятно приятно». - Хен, - Ган откликается тут же, убрав приставку в сторону, и смотрит, как Чжухон, возбужденный внезапной мыслью усаживается рядом с ним, по-детски счастливыми глазами смотря на него. Кажется, еще немного и звездочки в них засветятся, но этого не происходит, конечно. - Чего тебе? – Ган, как всегда, ведет себя слегка лениво и надменно, и хотя Ли знает, что это напускное, и чтобы его раздразнить, все равно обижается и пихает старшего в бок. - Я ведь знаю, что ты подслушиваешь чужие сплетни, - вдруг спокойно говорит младший, но голос у него все равно искрится от радости и заинтересованности, - Что обо мне говорят в Академии, пока я не слышу? Ган усмехается – конечно же, Чжухон наверняка знает каждую сплетню о себе, если уже не собрал картотеку с полными досье на тех, кто слухи распускает, но у него какое-то совершенно глупое и забавное увлечение вытягивать информацию лично из Сона, даже когда тот не совсем заинтересован в этом. В такие моменты он выглядит не как грозный повелитель оружия, неизменно стоящий в начале рейтинга Академии, а как тот, кого и называют «главной занозой всех и вся». - Ну, с твоего позволения, подавляющая часть идиотов считает, что ты выезжаешь за мой счет, - слегка улыбается Ган, смотря как неповторимо куксится лицо Ли, когда он слышит это. - Ну мне вот просто интересно, они правда считают, что я, будучи слабее тебя, могу вступить с тобой в Резонанс? – Чжухон фыркает, подвигаясь к старшему ближе, и Ган был бы дураком, если бы сразу не понял, чего тот хочет, и был бы еще большим, если бы раскусил его сразу. Иногда играть вместе так весело. - А те, что немножко поумнее остальных идиотов? - Эти думают, что тебе нравится прикидываться дурачком, чтобы привлекать внимание, - как само собой разумеющееся объясняет старший, пожимая плечами, и полностью игнорируя еще одно наглое приближение Чжухона. - Странные они все, - пожимает плечами Чжухон, в конце концов не выдерживая, и забираясь на колени старшего самым наглым образом. Удобно устроившись, он делает самое милое лицо, какое умеет (наверное, этим можно пугать детей, но Гану только смешно), и так же нагло и без предупреждения закинув руки на чужие плечи, целует, вообще не собираясь отстраняться до полной потери воздуха. С Ганом даже целоваться комфортно: он никогда не мешает вести в поцелуе, поддается на любые уловки, как ребенок, не видевший ласки и отдается поцелуям полностью всегда, чтобы не происходило. Чжухон любит его и за это, хотя сам был бы готов таять от чужих объятий, но, не впервые, проявляет мужество и ведет. Минхек появляется как всегда вовремя. Младший, довольно насвистывая песенку просто открывает дверь в их квартиру, и с тихим писком остается за дверью в гостиную, прикрыв руками глаза. - Простите, я, кажется, невовремя. Ба просто просила проверить, как вы тут…Я вижу все хорошо! Может мне уйти? - Нет, - Чжухон смеется, чмокая громко и совсем беззаботно Гана в щеку и помогая ему натянуть скинутую майку и застегнуть ширинку на штанах, и поднимается с колен, подходя к мелкому и приглаживая его челку, - Чай будешь? - Только если с печенькой, - тут же реагирует Ли, распахивая по-детски большие глаза, - вы сломали мне психику! Минхек, тоже, еще абсолютное дитя, и совсем не хочет расти. Чжухону и Гану очень уютно с ним, потому что он никогда не смотрит на них косо, даже зная, что они оба не совсем простые люди. И спокойно, даже как-то игриво, принимает их отношения, играя роль ребенка семьи, с вечными капризами и детскими подколами, которые действительно смешат. Уют – то, о чем Чжухон когда-то мог только мечтать. Уют – это съемная квартира, только их с Шап Ганом и больше ничья. Уют – это поцелуи где и когда захочешь, детские капризы и ребенок Минхек, который обожает галетное печенье. Уют – это Резонанс, когда Ган ощущается, как часть самого Чжухона. Девяносто душ тоже как бы часть их общего уюта, который может измениться, когда они, наконец, перейдут на следующую ступень. *** - Опять Чжухон первый! – Кихен недовольно топает ногой и ворчит, кривя лицо в обиженной гримасе и смотрит на подошедшего к ним Ли, который, как обычно, почти висит на руке своего оружия. Ган, как и всегда на публике, безразличный и холодный, и все уступают им дорогу, чувствуя подавляющую ауру действительно сильного Оружия. - Тебе что-то не нравится, Кихен-а? – по-девичьи хлопает ресницами Чжухон, и склоняет голову в сторону, как заинтересованная птица. - Да, не нравится! Как ты можешь быть первым, хотя в течении месяца не взял ни одного задания?! У нас с Чангюном уже девяносто три души, а ты все еще на первом месте! Чангюн, оружие Кихена, кажется, чувствует что-то неладное и тянет своего повелителя за рукав пиджака, прося притормозить на поворотах, но Ю уже чувствует злость в кончиках пальцев, и смотрит враждебно и прищурено, будто пытаясь подловить парочку перед ним в чем-то нечестном. Им за его спиной несколько виновато мнется, пытаясь выразить свое сожаление по поводу разбушевавшегося старшего. Ган холодно усмехается и пожимает плечами, обнимая Чжухона за талию чуть крепче, чем обычно, и в этом жесте Ли с удивлением чувствует его злость и раздражение. Раньше старший никогда из-за таких глупостей, как чужое мнение, не бесился, но сейчас будто с цепи срывается. Медленно, но неотвратимо, и у Хонджуна в голове только, как бы притормозить этот процесс. Сон снова поражает – спокойно дернув головой, он всего лишь презрительно улыбается, и бросает, даже не смотря на Кихена, а на большой рейтинг из длинной череды разных имен и фамилий: - Может быть от того, что мы с Джеем уже третий раз собираем «полный набор», да, так вы любите говорить? – он ведет себя совершенно неповторимо высокомерно, и Чжухон даже восхищен тем, как старший лениво склоняет голову, смотря на удивленного его словами Ю через свою темную челку. – Может, от этого? Нам с Блэк Джеем не привыкать слышать такие слова в спину, но вы сначала научитесь включать мозги, перед тем, как ляпнуть что-то столь…тупое. Сам ведь всего лишь год назад смеялся, разве забыл уже? Ха-ха, захватили девяносто девять душ кишинов и одну душу какого-то неудачника, разве не так? Сон фыркает, и ,посмотрев на толпу, уходит, все еще держа Чжухона, несколько удивленного (что не мешает ему быть таким же спокойно-величественным, как и его партнер) таким поворотом событий, за талию. Младший что-то хочет сказать, но, в конце концов, сдается, и просто машет ручкой всем, кто остался за спиной – все же амплуа дурачка без мозгов приелось и стало приятной привычкой. - Я нашел нам ведьму, - в друг говорит Ган, смотря на младшего, еще более удивленного таким ответом на немой вопрос «что это вообще было». - Как скажешь, Ган-и, - улыбается покладисто Ли, кивая и обнимая старшего, чувствуя, что ему очень нужны эти объятия вот прямо сейчас, - ты был несколько пугающим только что. Я вспомнил, когда видел тебя таким впервые. - Прости, я и сам не думал, что меня эта глупость так заденет, - почти виновато говорит Ганхи, поглаживая Ли по волосам и усмехаясь. - Но теперь-то все в порядке? - Конечно, - Блэк фыркает, иначе это будет не он, и тянет старшего за руку, смеясь: - Пойдем, а то вдруг твоя ведьма сбежит, пока мы будем собирать оставшиеся десять душ? Кстати, я забрал то задание на облаву целого клана наркоторговцев и коллекционеров душ, что мы так хотели. Прямо из рук Кихена. Чжухон улыбается светло и совсем невинно, но в глазах, почти незаметных за тонким прищуром – едкая, кислотная хитрость и злость. Он ведь не тепличный мальчик, и рос не под родительской опекой. И вытаскивать что-то желанное из чужих рук – это его первая профессия. *** Ведьму они теряют. Та, махнув своим плащом, умудряется исчезнуть прямо перед носом у пары, и они удивленно озираются, чувствуя чужое присутствие – загнанная ведьма не могла бы сотворить самостоятельно такой мощный портал, а это значит… - Привет, братишка! – чей-то сопливо-сладкий голос заставляет Чжухона поморщится, а Гана замереть на месте и круто обернуться на пятках своих кроссовок. Парень, которого они видят перед собой, точно, ведьм – остроконечная шляпа, совершенно абсурдно смотрящаяся на его голове, вместе с болтающейся из стороны в сторону звездочкой на ней, плащ весь в каких-то птицах. - Ган-и, ты мне скажи, у ведьм это дресс-код такой: носить что поразвратнее? - в пустоту спрашивает Чжухон, вскидывая брови и смотря без особого интереса на оголенные ноги ведьма, удобно устроившегося на большом…льве в полоску? Этот самый лев, услышав слова Чжухона, явственно оскорбляется, громко рычит и тычется носом в чужую руку, что так удачно оказалась рядом, но ведьм, занятый разглядыванием парочки, вместо ответа на его(наверняка) вопрос, только гладит его по косматой морде. - Давно не виделись, Мино, - убито отвечает Ганхи и кивает Чжухону в сторону парня в шляпе, кисло говоря: - Чжухон-а, это Сон Мино, мой названый брат, Мино, это Чжухон, мой Повелитель оружия. - Что-то выглядит слабоватым, - скучающе замечает старший Сон, мотая ногами и довольно скаля лицо, - как думаешь, он с Зико справится? - Ты подумай прежде чем оскорблять, - обиженно ворчит Ли, складывая руки на груди и хмуря брови, - Я справлюсь с кем угодно, если это действительно потребуется! Иначе я не Блэк Джей и не Повелитель Шап Гана! - С пафосом завязывай, - фыркает еще более развеселенный Мино, по-детски крутя головой из стороны в сторону, из-за чего звезды в ушах у него звенят, а волосы укладываются в новую прическу, чуть длиннее предыдущей. – Тебе не идет, правда. Ган усмехается коряво, и понятно слабо, то ли он за брата извиняется, то ли за собственного парня. Его реплику заглушает визг ведьма – Мино в экстренном порядке катапультируется (прямо в руки незадачливому Чжухону, потому что Ган благоразумно отошел в сторонку). - Я тебе говорил, хватит людей доставать, - чужой голос, глухой и немного хриплый, заставляет Ли удивленно оглянуться, и встретится взглядом…ну со львом в полоску. Только лев, и так понятно, что необычный, стоит теперь на двух ногах и с вполне человеческим лицом смотрит на весь фарс окружающей действительности. Чжухон, поймав его ревнивый взгляд как-то совсем не специально отпускает из рук Мино, и тот с девичьим визгом падает на землю, недовольно ворча о том, что все вокруг такие противные и нехорошие, и никто не пожалеет бедного Сон Мино, а ведь он такой хороший и вообще пуся. Ган пожимает плечами и дружелюбно улыбается белобрысому парню (Чжухон почти совсем ужасно не ревнует), и машет приветственно рукой: - Привет, Зико. Чжухон закатывает глаза, когда Зико подходит к ним и озаряет весь и так крайне сомнительный в своей адекватности сюжет, словами про брата-близнеца, которого он видит в Чжухоне и истории про какой-то индийский фильм. В этот момент он ловит на себе взгляд Гана, открытый, такой трогательный, что улыбается ему в ответ совершенно счастливо. И пусть семья Гана, которая объявилась во всем своем сюрреалистичном великолепии совсем недавно, совсем не такая, какую представляешь, когда смотришь на сдержанного Сона. Пускай они не оправдывают надежд ни как ведьм (Мино ведет себя как какой-то дурачок, и использует свои силы для того, чтобы причесаться), ни как истинный фамильяр (уронить подвернувшего ногу Мино в грязь для Зико, кажется, является причиной существования), но они все же – семья. У Чжухона, до появления Гана, не было даже такой, и он невообразимо быстро привыкает к тому, что Зико вместе с Мино занимают вторую комнату в их квартире, что они все вместе по очереди готовят завтраки и моют посуду, что Сон-старший продолжает строить глупые планы по захвату вселенной, которые всегда критикует Зико, выбрасывая в мусорник очередной макет чудовища, которое может заставить всех преклониться перед силой «великого Сон Мино». Он привыкает к шуму, и к тому, что иногда можно не только самим быть застуканными за поцелуями в коридоре, но и застукать парочку ведьма и его лично лигра (оказывается, эта полосатая кошка с гривой имеет название!). Ну и пускай теперь придется искать новую ведьму, чтобы Ганхи мог стать наконец-то настоящей Косой Смерти…но разве это их остановит? Разве это хоть на каплю омрачит жизнь Чжухона и Гана? Разве это может разрушить уют, который поселился в груди самого младшего в семействе? Ответ однозначный.